Румия - Виктор Владимирович Муратов

А Качанов смотрел на нее и удивлялся. Почему у него возникает робость перед этой девчонкой?

— Пришел на бал, а сам бежать?

— А что мне делать? — опустил голову Сашка. — Я танцевать не умею.

— Дело нехитрое. Идем!

— Засмеют.

— Испугался?

— Эх, была не была! — Сашка решительно махнул головой и подал Иринке руку. — Только, чур, за туфли не отвечаю.

— Я тоже умею на ноги наступать.

Весело гремела полька.

Наконец-то уроки Лидии Петровны пригодились. Ребята танцевали. Правда, чаще друг с другом. Девочек приглашать они еще стеснялись. Спирочкин танцевал с Мишкой. Он то и дело наступал другу на ботинки и что-то шептал. Увидев Сашку, Спирочкин умолк и только улыбался загадочно, поглядывая то на Сашку, то на Иринку.

«Что-то задумал Помидор, — забеспокоился Сашка. Интересно — что?»

А вот что. Вечером распоряжалась Серафима Львовна. Когда умолкла музыка, она захлопала в ладоши и громко крикнула:

— Сейчас разыграем призы. Кто желает спеть, станцевать, прочитать стихи?

И в этот самый момент в репродукторе что-то захрипело, щелкнуло и мальчишеский голос объявил:

— Прослушайте стихи нашего знаменитого поэта Александра Качанова. Называются «Весна». Стихи посвящены букве «И».

Присутствующие в зале с ехидными улыбочками переводили взгляды с Иринки на Сашку.

— Помидор! Его работа! — Сашка вспомнил загадочную улыбку Спирочкина. — Но откуда у него мои стихи? А-а-а… — Сашка вспомнил, что стихи эти были написаны на том же листке, где и частушки. — Как же я не заметил? Ах, балда! Теперь все пропало.

А из репродуктора уже доносилось:

Голос умолк. Некоторое время в зале стояла тишина. Потом вдруг откуда-то со стороны тоненький голос пропищал:

— Так вот почему она заступалась за них!

Раздался смех. Иринка густо покраснела и бросилась из зала. Сашка с минуту стоял, еще не соображая, что произошло. Кругом смеялись, хлопали в ладоши. Серафима Львовна что-то объявила и поднесла Сашке розовую матрешку. Но Сашка махнул рукой и, расчищая локтями путь, выбрался из зала.

— Где у вас радиоузел? — спросил он у маленькой курносой девочки.

— Там, — указала девочка наверх.

Сашка бросился на третий этаж. Длинный коридор. По обеим сторонам классы, классы. «Ага, радиоузел».

Сашка застучал кулаками в дверь — молчок.

— Открой, Помидор! Слышишь, открой!

За дверью тишина. Сашка стукнул еще несколько раз и, решив, что Спирочкин сейчас не откроет, побежал вниз разыскивать Иринку.

В коридоре Иринки не было. Сашка пытался заглянуть в классы, но все двери оказались запертыми.

Он медленно пошел к выходу. Отыскал свою фуражку, туго натянул ее на лоб. «Конечно, ушла домой. Обиделась. Э-эх, поэт. Черт меня дернул написать на том листе. Ну, Спир, погоди…»

«А что же, так и оставить это дело? — думал он, направляясь в училище. — В школе ее теперь девчонки засмеют. А все из-за Помидора. Да ей-то откуда знать, из-за кого? Наоборот, еще скажет: сам побоялся, так дружка своего послал к микрофону. Нет, так оставлять нельзя. Надо правду ей рассказать сегодня, сейчас же».

Сашка круто повернул влево и зашагал к Днестровскому переулку. Больше всего он боялся, что не догонит Иринку на улице. В дом, конечно, не решится войти, значит, все пропало.

Так и случилось. Иринки на улице не было.

Сашка медленно стал прохаживаться у знакомой калитки, поглядывая через широкие щели забора во двор. Асфальт был мокрый. С кленов падали тяжелые капли. В доме горел свет. Значит, Иринка дома. Дома одна, ведь Степан Петрович еще в школе, на балу.

«Наверно, боится, — подумал Сашка, — в пустом доме-то. Правда, Пират есть, да не злой он, ленивый».

Наконец Сашка решился. Он вначале робко, а потом громче, смелее постучал в калитку. Напрасно думал, что Пират — ленивый пес. Такой шум подняла собака, что Сашка даже испугался.

— Пират, на место! — послышался во дворе голос Иринки. Пират умолк, а Сашка поежился: «Что говорить? С чего разговор начать?»

Открылась калитка.

— Это ты? Бессовестный. Не ходи сюда больше. — И захлопнула опять калитку.

— Ира, не хотел я. — Сашка дотронулся до щеколды. — Честно говорю.

— На всю школу опозорил. И знать тебя не хочу. Придумал тоже, по радио. И артиста нашел себе под стать.

— Послушай…

— И слушать не хочу. Уходи, а то Пирата спущу.

Сашка не уходил. Иринка стояла за калиткой с другой стороны.

Только что прошел дождь, омыл дома, сады, всю землю шумной грозовой водой. Теперь ветер утих. Уличный фонарь над калиткой замер, неподвижным светом освещал изумрудную траву и такие же изумрудные листы клена. На них крохотными разноцветными огоньками блестели капли дождя.

— Значит, ты мне не веришь? — спросил Сашка, вплотную подходя к калитке.

Иринка вздохнула и промолчала.

— Так, ясно — не веришь.

— Ты обещал такие стихи не писать, а сам пишешь.

— Я для себя писал, а не для…

Сашка запнулся, не находя слова.

— А сам на всю школу.

— Да не хотел я! — крикнул он. — Это все Спир наделал.

— Какой еще Спир? Выдумщик.

— Эх, — Сашка сжал кулаки и быстро зашагал в училище.

* * *

В спальне было пусто. Пятая группа еще веселилась в школе. Не разбирая постели, Сашка прямо в форме упал на кровать.

Лежал долго. Вспомнив советы детдомовского воспитателя, считал до ста, пытаясь уснуть. Он все считал и считал, а мысли были в школе, в ушах звенел пискливый голосок: «Так вот почему она заступалась за них». И розовая матрешка, пузатая, с глупым лицом, торчала перед глазами.

Потом Сашка услышал, как дверь с грохотом растворилась и в комнату вбежал Спирочкин. Он был весел, смеялся, изо всех сил удерживал дверь. Ее кто-то пытался открыть, видимо, сильнее Аркашки.

— Ну, кончай, Медведь! — взмолился Спирочкин. — Слышишь? Пятнадцать шалобанов отпустил, и хватит. Шишка уже.

— Не бреши. Тринадцать тики. А треба двадцать пять.

— Ты же в одно место бьешь. Такого уговора не было…

— Добре, открой. В друге мисто буду, — обещал Потапенко.

Сашку точно ветром сдуло с кровати. Он подбежал к Спирочкину и взял его за шиворот.

— Твоя работа, Помидорина?

— Какая работа? — спросил Аркашка.

— Сам знаешь. Зачем стихи читал?

— Так хорошие они, вот и читал.

Потапенко послушал и вставил:

— Та шо тут поганого, Качан? И