Екатерина Мурашова - Дверь, открытая всегда

Темно. Потом луч фонарика шарит по стенам с выкрошившейся кирпичной кладкой и клочьями паутины. Следом зажигается свеча, ее огонек трепещет от сквозняка, освещает голову мужчины в низко надвинутой на глаза шапке, небритое лицо с острым, похожим на клюв носом. Лицо, скорее всего, обыкновенное, но в антураже подземелья оно кажется зловещим.

– Гляди, Птица, здесь живет кто-то, что ли? – слышится голос из темноты. – Вон тряпки какие-то, чайник…

– Да нет, – отвечает тот, кого назвали Птицей. – Кому здесь жить? Бомжам не пролезть. Ты ж видел, нам не только доски рвать, лаз пришлось расширять. Ребятишки, наверное, играли когда-то, от них осталось. Родителям не нравилось, потому и заколотили.

– А чего здесь раньше-то было?

– Да кто его знает? Может, бомбоубежище, может, вентиляция, может, запасной выход откуда. Мало ли всего при Советах строили…

– Так, думаешь, надежно здесь?

– Нормально. Нам же всего дня три прокантоваться. Потом от покупателя человек подгребет. А уж денежки-то мы понадежней спрячем. В банк.

– Да ну их, банки-то! Они ж горят, как спички. Капусту лучше при себе держать. Или уж в надежном схороне.

– А кто тебе говорит про наши банки? Дураков нет! Швейцария, брат!

– Слушай, а что, эта хреновина и вправду столько деньжищ стоит? Не верится как-то. Невидная она из себя-то. И камни тусклые, и зеленая вся. Может, тут кидалово какое?

– Никакого кидалова. Во-первых, ее, конечно, почистить надо. А во-вторых, главная ее ценность для понимающих людей не в золоте и не в камнях, а в историческом контексте…

– В чем, в чем?… Да ну тебя, Птица, говоришь иногда прямо как фрайер какой. Да мне и наплевать! Лишь бы капусту отвалили как обещались, а потом пусть эту хреновину хоть с кашей едят, хоть молятся на нее…

– Ну ладно, философствовать потом начнем, когда чековая книжка в кармане будет, а денежки – в банке. Вот, смотри, я тут нишу подходящую нашел – тепло, сухо, и вот этой доской припереть можно. Давай ее сюда…

Напарник Птицы склоняется над клетчатой полиэтиленовой сумкой, в которой рыночные торговцы переносят товар, в этот момент в темном углу помещения слышится шорох, и что-то небольшое глухо падает на пол.

– Птица, ты слышал?

– Кошка? Крыса? – неуверенно спрашивает Птица.

Его напарник, не отвечая, оставляет сумку и решительно направляется в угол. Там снова что-то шуршит, шевелится, сыплется на землю мусор и старый картон. Мужчина бросается вперед, начинается молчаливая возня, некоторое время ничего не видно от взлетевшей пыли, потом слышны ругательства, мужчина за шиворот выволакивает из угла засыпанного грязью и мелом мальчишку, в котором только по длинной куртке можно опознать Шпендика.

– Вот… – растерянно говорит мужчина. – Сидел там…

– И все слышал… – подытоживает Птица.

Птица с напарником молча переглядываются, потом оба отводят взгляд. Птица закуривает, видно, что руки у него дрожат. Второй мужчина придерживает одной рукой Шпендика, второй – расстегивает ремень, достает его из брюк и довольно сноровисто связывает Шпендику руки. Потом оттаскивает мальчишку в угол, толкает на кипу старого картона, грозит ему кулаком и манит Птицу в противоположную сторону, подальше от света свечи. Мужчины разговаривают шепотом, но акустика подземелья такова, что Шпень слышит почти каждое слово.

– И чего теперь? Линять надо, быстро! – говорит напарник. – Только куда? Договор же был – здесь, а связи с ними… Есть у тебя связь, Птица?

– Нету. Да и зачем? Если какие накладки, так сделка, скорей всего, и вовсе сорвется. Хоронятся они. Трусят. Все они, заграничные, такие – чуть что, сразу в штаны наложат и бежать. Но не в этом даже дело. Он же слышал все. И видел нас. В любой момент может кому хочешь заложить.

– Да кому ему закладывать! Он же беспризорник, видно. Он же не знает, об чем речь.

– Найдутся такие, которые знают. Спросят, он ответит. Шоколадку купят, денег дадут. А там уж нас вычислить, дело техники… Фотографии покажут… Выхода нет, кончать его надо. Прямо сейчас…

– Да ты что?! Это ж пацан, ребенок! Я на мокрое не пойду! Давай его здесь подержим, пока не кончится все.

– А если он сбежит? Нам же выходить надо, на связь и другое… Нет, не пойдет. Думаешь, мне самому это нравится?… Ну хочешь, наплюем на деньги и все, вернем чашку музейным крысам? Хочешь? Если ты такой гуманист… Только как бы нас потом самих не замочили, эти, которых мы кинем… Они же, сам понимаешь, тоже на этот вояж потратились и вообще… Ну как? По рукам?

– Не, так я тоже не согласен…

– Ну так давай, решайся скорее. И так уже нервы на пределе. Кто из нас зону топтал – я или ты?

В этот момент Шпень бросает через весь подвал свернутый ремень, от которого ему каким-то чудом удалось освободиться. Мужчины заворожено смотрят в ту сторону, а мальчишка бросается в противоположную, выскакивает за дверь, змеей проползает в узкий лаз, бежит по ступенькам наверх и вылетает наружу где-то на задворках рынка. Привычно бросается в людскую толчею. Птица и его напарник, громко топая и размахивая клеенчатой сумкой, бегут за ним.

Шпень бросается к молодому милиционеру.

– Дяденька милиционер! Помогите! Они меня сейчас убьют!

Милиционер быстрым взглядом оценивает ситуацию, видит бегущих мужиков с клетчатой «торговой» сумкой, злорадно ухмыляется:

– Предупреждал я тебя, пацан! Не воруй! Вот сейчас они тебе и накостыляют. А я в другую сторону смотреть буду.

– Дяденька, они из музея это… штуку украли! Она у них в сумке! Арестуйте их!

– Ага, сейчас! – заразительно смеется милиционер. – Украли и бегают тут за тобой по рынку! Еще чего-нибудь расскажи!

Шпень бежит дальше, кидается в сторону рыночной охраны, но натыкается на презрительный взгляд охранника с перебитым носом, всхлипывает, сворачивает в сторону и выбегает за ворота рынка. Погоня продолжается по широкой, но малолюдной улице. Люди равнодушно смотрят на бегущих, никто даже не пытается вмешаться. Лица проходящих мимо людей, морды собак, которых выгуливают хозяева, даже рожицы детишек – все видятся бегущему из последних сил Шпендику отвратительными, злобными, некрасивыми. Он понимает, что никто не станет убивать его на улице. Поймают, затащут куда-нибудь в подвал… И ведь никто из этих не вступится…

На прямой у Шпеня никаких надежд. Поэтому он сворачивает к домам, надеется через проходной подъезд уйти от погони. Вбегает в парадную, несется по лестнице и тут понимает, что сгоряча перепутал подъезд. Второго выхода из него – нет. Сзади хлопает дверь, Шпень бежит наверх, по пути звонит во все квартиры. Большинство дверей глухо молчит, где-то заливается собака, где-то с лязгом через цепочку открывается дверь, высовывается острый старушечий носик, нюхает воздух.

– Фулиганы проклятые, житья нет! – шипит старушка и прикрывает дверь.

На последнем этаже запертая на замок чердачная дверь, аккуратный коврик, цветок-алоэ на узком подоконнике, миска с молоком для кошки и… открытая дверь. Взвизгнув и зажмурив глаза, Шпень врывается в нее и захлопывает за собой. Секунду стоит, прижавшись к двери спиной, потом оборачивается и быстро, на ощупь запирает оба имеющихся на двери замка. Оборачивается еще раз и наконец решается взглянуть прямо перед собой. В дверях комнаты стоит молодая женщина в халате и пушистых домашних тапках. Волосы у женщины заколоты наверх, глаза печальные. Она прикладывает палец к губам и говорит:

– Тихо! Дочка только что уснула.

Шпень молчит, потом обессилено съезжает спиной по притолоке.

– За тобой кто-то гнался? – спрашивает женщина.

– Да, – кивает Шпень. – Если поймают, убьют сразу.

– Почему? Ты что-то украл у них?

– Нет, это они украли, а я случайно узнал.

– Понятно, – кивает женщина. – Ну проходи…

Мелодичный, негромкий звонок в дверь. Шпень вздрагивает, отчаянно мотает головой, но женщина подходит к двери и спрашивает:

– Кто там?

– Сантехник, – отвечают оттуда. – У вас протечка.

– Я не вызывала сантехника, – строго говорит женщина. – И протечки у меня нет. Если вы сейчас же не уйдете, я вызываю милицию. У меня квартира на сигнализации. Я буду смотреть в окно, как вы уходите. Считаю до пяти. Один…

Шпень прикладывает ухо к двери и слышит удаляющиеся шаги. Облегченно вздыхает. Потом с восхищением смотрит на молодую женщину.

– У тебя… у вас и правда сигнализация?

– Да нет, конечно, – улыбается женщина. – Это я его проверяла. Настоящий сантехник не испугался бы, а начал ругаться, грозить штрафом…

Шпень и молодая женщина сидят на кухне и пьют чай с булкой и вареньем. В кухне чисто, но бедно. Шпень сминает большой ломоть булки пальцами и аккуратно заталкивает в рот почти целиком. Следом отправляет ложку варенья.

– У тебя что, зубов нет? – улыбается женщина.

– Нет, мне так вкуснее, – прожевав, серьезно отвечает Шпень. – Чувствую, что поел. А отчего у тебя дверь открыта была? Ждала кого?