Екатерина Мурашова - Дверь, открытая всегда

– Ждала, – женщина кивает. – Я всегда жду.

– Как это – всегда?! – Шпень замирает с куском булки в руке.

– Так получилось… – женщина пожимает узкими плечами.

Шпень несколько мгновений думает, потом глаза его зло сужаются:

– Значит, он ушел. А тебя с дочкой бросил. Коз-зел!

– Нет, Шпендик, – женщина снова грустно улыбается. – В жизни все сложнее. Иногда бывает так, что виноватых нет. Алина слишком много болела, я… я вообще ничего не видела и… В общем, для каждого должна быть где-то открыта дверь. Всегда. Чтобы он мог прийти. Так надо… И ты, между прочим, сегодня в этом убедился…

– Да, – соглашается Шпендик. – Спасибо тебе. Без тебя меня бы уже на этом свете не было… А дочка-то… теперь как?

– Теперь уже лучше, – улыбается женщина. – Осенью в садик пошла. Болела всего два раза. Врачи говорят – все нормально.

– И то хлеб, – вздыхает Шпендик.

– А ведь они тебя теперь искать будут, Шпендик, – в глазах женщины на месте улыбки возникает тревога. – Как бы их в милицию все-таки… Может, я чем помогу?

– Нет уж! – Шпень решительно машет рукой, едва не сметает чашку со стола. – Еще не хватало! Ты уж и так… Сиди, в общем, и дочку расти. Я сам разберусь. Есть план…

– Ну хорошо, хорошо, – соглашается женщина. – Только ты уж осторожней там…

– Я осторожный, – ухмыляется Шпень. – А теперь вдвойне буду… Ну, давай прощаться…

На пороге женщина гладит нечесаные волосы мальчишки и украдкой крестит его. Шпень ежится.

– А все-таки этот, который от тебя ушел… коз-зел! – говорит он и быстро, не оборачиваясь, сбегает вниз по ступенькам.

Шпень идет по улице. Мимо проходят люди. У них красивые, умные и добрые лица. Детишки смеются. Собаки виляют хвостами и улыбаются.

Вывеска на кирпичном фасаде, над массивными деревянными дверями: «Физико-математический лицей». На крыльце толпятся лицеисты, смеются, толкаются, мальчишки заигрывают с девчонками. На другой стороне улицы стоит Шпень и курит. Внезапно, увидев кого-то, он аккуратно гасит папиросу, убирает окурок в карман и идет прямо через проезжую часть. Водитель легковой машины тормозит и грозит Шпендику кулаком. Шпень показывает ему язык.

Около квартала Шпень идет за группой ребят-школьников. Они его не замечают, увлечены разговором, из которого до Шпеня доносятся лишь смутно знакомые компьютерные термины. Наконец на углу ребята останавливаются, прощаются за руку и расходятся в разные стороны. Шпень решительно направляется за одним из них.

– Родион! – негромко окликает он.

Мальчик в очках оборачивается. Шпеня он узнает сразу, но на лице его не отражается никакой радости, скорее озабоченность и даже страх.

– Здравствуй, Родион!

– Здравствуй, Шпень. Чего ты от меня хочешь?

– Не дрейфь, Родион, – усмехается Шпень. – Краденое прятать не надо. Пока. Шучу. В общем, у меня проблемы. Хотел с тобой посоветоваться, как с умным человеком. Ты как?

– Вряд ли я смогу еще раз быть тебе полезным, – твердо говорит Родион, стараясь удержать на месте подрагивающую нижнюю губу.

Шпень видит, как нервничает Родион, и это его забавляет. Впрочем, довольно быстро собственные заботы перевешивают и некрасивая, подвижная физиономия мальчишки снова становится хмурой и озабоченной.

– Короче, меня хотят замочить, – мрачно объявляет он. – Причем я тут ни с какого бока… Ты не думай, что вру, когда объясню, сам увидишь – не мои это дела.

– Ну хорошо, – Родион стаскивает перчатки, нервно мнет их в пальцах. – Ты с кем-то что-то не поделил. А я-то тут при чем? Обратись в милицию. Если ты не виноват, они…

– А что я им скажу? У меня же доказательств никаких нет. Угрожали убить? Кто? Где? Когда? Где свидетели? Не станет милиция в этом разбираться – сам знаешь. Я же не депутат какой. Да и тех стреляют. Вот когда убьют – тогда и будут искать. Может быть. Потому что за меня даже в розыск подать некому. А тебя, Родион, совесть замучает… Замучает ведь?…

– Отстань ты от меня! – почти истерически кричит Родион. – Не мое это дело, понял?! Я не хочу!

– Трусишь, – примирительно, по-взрослому говорит Шпень. – Это нормально. Но ты послушай. Я же тебе не за так предлагаю. Там очень большие деньги могут быть. Про Швейцарские банки слыхал?

– Опять в долю?! Отвяжись! Я сам в милицию пойду! – визжит Родион.

– Не пойдешь, – спокойно возражает Шпень. – Потому что тогда и тебя могут замочить. Вдруг они сейчас за нами следят?

После этих слов Родион видимо ломается – опускает плечи, прижимает к груди сжатые кулаки, испуганно оглядывается по сторонам, лицо бледное, зрачки за очками расширены.

– Кто – они? – шепчет он.

Шпень удовлетворенно вздыхает – его психологическая атака удалась на все сто процентов.

– Пойдем в садик, я тебе все расскажу, – говорит он. – Не трусь, все будет тип-топ. Неужели тебе никогда не хотелось клад найти? Настоящий? Разбогатеть?

– Клад?… – в испуганных глазах Родиона появляется какое-то подобие интереса.

– Во! – радуется Шпень. – Пошли скорее!

Шпень и Родион сидят в чахлом садике на спинке скамейки, поставив ноги на сиденье. Оба мелко трясутся от холода и пронизывающего ветра.

– У меня была нора, – рассказывает Шпень. – Лежанка, примус, все дела. Я там жил, когда папаша в загул уходил. Никто про нору не знал, я там доску одну хитро приспособил, вроде прибита, а отодвинуть можно…

– А мама тебя отпускала?…

– Мама у меня умерла. Давно. Уже три года.

– Прости…

– Да ты-то тут причем?… В общем, пришли в мою нору какие-то хмыри, а я как раз там ночевал…

– Скажи, Шпендик, они говорили, что украли эту штуку именно из музея?

– Нет, но я сам допер. Говорили, что можно вернуть в музей. Откуда ж взяли?

– Ты не поверишь, но я, кажется, знаю, что именно они украли.

– Да ну? Откуда ж тебе знать?

– Понимаешь, мой отец – историк, работает в разных местах, но и в музее тоже. Мы как раз с ним недавно разговаривали и он мне рассказал, что одна штука пропала по дороге в Питер. Очень ценная. И тоже называл ее чашей.

– Вот это классно! – восхитился Шпень. – И что же теперь?

– Теперь мы должны ее найти…

– И загнать подороже…

– Да ты что, Шпень! Это же… ну, принадлежит России. Достояние республики – вот!

– Да что мне до этой республики! – с горечью говорит Шпень. – Что я ей? Мне жрать нечего, одеть – это правда. Будут деньги, буду жить по-королевски!

– По-королевски – это как? – искренне интересуется Родион.

– Ну… пирожные жрать каждый день, каждый день – в компьютерный клуб, потом – машину куплю, квартиру…

– А я бы в Англию учиться поехал, или в Америку… – вздыхает Родион. – Только смотри: никто ж тебе не позволит эту штуку продать. Ты же не знаешь как, и я тоже. Убьют раньше. А вот если ее найти и в музей отдать, то сразу всем все ясно – и милиции, и этим, бандитам… И никто тебя пальцем не тронет – чаша-то уже в музее…

– В чем-то ты прав, конечно, – вздыхает и Шпень. – В общем, сначала нужно ее отыскать, у них спереть, а потом – будем делать посмотреть. Так?

– Так, – соглашается Родион. – А как искать?

– Ловить будем на живца, – говорит Шпень. – Живец – это я. Рыбак – ты и… еще есть задумка. Понял?

– Не очень, но… но я согласен! – с воодушевлением говорит Родион. – Мне все говорят, что я… ну, не от мира сего. Вот я бы и доказал!

– Ну, тут они правы, конечно, – рассудительно говорит Шпень. – Ты… маленько этого… действительно, – Шпень крутит пальцем у виска. – Я еще там, на рынке, заметил. Но мне же этого и надо! – доверительно заканчивает он.

Родион пытается обидеться, но у него как-то не получается. Поэтому он машет рукой:

– Сам такой!

– А то! – соглашается Шпень.

Вечер. Анка и Сережка медленно идут по кромке набережной Стрелки Васильевского острова. Вода у берега совсем черная. Мимо, постукивая палочкой, проходит бодрый пенсионер, что-то напевает себе под нос. Сверху слышен шум подъехавших автомобилей, веселые крики, высокий юноша несет на руках девушку в белом платье и наброшенной на плечи куртке. Девушка болтает ногами в перламутровых босоножках, смеется. Потом оба замирают на краю, смотрят на черную Неву, подсвеченную прожекторами Петропавловку, прогулочный пароходик в акватории, увешанный фонариками, похожий на елочную игрушку. С пароходика волнами доносится музыка, наверху шелестят кронами еще не облетевшие липы.

– Красивый у нас город, правда? – тихо говорит девушка.

– Самый лучший! – горячо подтверждает юноша. – И ты – самая лучшая девушка в самом лучшем городе!

– Смотри, свадьба! – шепчет Анка Сережке.

– Ну и чего? – Сережка пожимает плечами.

Девушка замечает мальчика и девочку, указывает на них юноше.

– Давай загадаем, чтобы они тоже были счастливы вместе! И после свадьбы пришли сюда!

Юноша смеется, подмигивает Сережке, показывает знак «виктории». Сережка презрительно хмыкает, отворачивается, Анка носком ботинка ковыряет лед.