Мария Нарышкина - Вавка

Вава окинула класс уничтожающим взглядом: не нашлось ни одного человека, который захотел бы спасти честь 6-а!

— Можно, я пойду к доске?

Александра Александровна внимательно посмотрела на Ваву. По классу пробежал шумок: не то одобрения, не то удивления.

«Ага, — подумала Вава, — дошло? Ладно, знай наших!»

Бойко постукивая мелом, она выводила на доске предложение. Иногда оглядывалась и по лицам ребят старалась определить, не наделала ли ошибок. Она была убеждена, что ребята обязаны выручить ее: ведь она спасала честь класса и потому ждала от него законной поддержки и помощи.

Даже в самые трудные минуты жизни Вава никогда не теряла бодрости духа. Она полагалась исключительно на свою фортуну. Потом для чего же существуют подсказки? Для чего-нибудь их выдумали люди?! Что касается подсказок, тут уж она была в своей стихии, — слух у нее становился острым, глаза зоркими, и сама Вава — вся внимание! Можно прямо сказать — Вава была артистом в этом деле! Проходили целые учебные четверти, а она жила без забот и хлопот. И училась не плохо. Случалось, пятерку схватит.

На Вавином лице попеременно выражалось то сомнение, то растерянность, то мольба и надежда. Но ребята не приходили на помощь. Неужели они могли подумать, что если она сама напросилась к доске, то перестала быть Вавкой Блинковой? Нет, они заняты своим, переглядываются, шепчутся, не видят, как человек мучается! Ведь не за себя! Но делать было нечего. Вава тряхнула челкой, падающей на самые глаза и, переглотнув слюну, нерешительно произнесла:

— Предложение сложное… ну, и… распространенное… — и вопросительно покосилась на Александру Александровну. Кажется, она ничего не сморозила, потому что на лице Александры Александровны не выразилось ни удивления, ни возмущения. Тогда Вава повторила, уже смелее: — Сложное и распространенное!

Пальцы у нее были вымазаны мелом так, будто она надела белые перчатки, Вава пошевелила ими…

— Разбираем по частям…

Вава опять осторожно покосилась на учительницу. И почему это она все молчит да молчит? Подозрительно. Хоть бы слово сказала! Эх, была — не была!

— Ветер, — прочитала Вава. — Ветер? Единственного числа, именительного падежа… — Она испуганно поводила глазами… «Что дальше-то? Дернуло же выскочить к доске. Сидела бы сейчас спокойно на своем местечке и в ус не дула. Так нет же, сама сунулась».

— Мужского рода… — Глаза Вавы, круглые, выпуклые, снова беспокойно задвигались. — Все, что ли? Молчит. Пронесло, кажется, слава богу.

Теперь проклятое «по». Ей послышалось, кто-то тихо подсказал: «Предлог». Вава не замедлила повторить. У нее было золотое правило: главное — не молчать, когда отвечаешь урок. «Дают — бери, бьют — беги, а спрашивают — так что-нибудь говори».

И чем дальше разбирала Вава предложение, тем больше и больше приободрялась. Уже совсем довольная собой, она незаметно, без лишних хлопот, пропустила слово «морю» и перемахнула прямо к слову «гуляет». Но это симпатичное слово сейчас показалось ей совсем не таким уж приятным.

«Гуляет»? Что же оно могло означать с точки зрения науки? Сколько Вава ни старалась вспомнить все известные ей и подходящие к данному случаю названия, она ничего не могла подобрать. Одно мгновение лицо ее выражало замешательство, но только одно мгновение. В следующий момент, бодро встряхнув головой, Вава выпалила:

— Неопределенная форма…

Но Александра Александровна неожиданно прервала ее.

— Вот что, Блинкова, — сказала она, и Вава поняла, что на этот раз не спастись, — ты не знаешь материала даже за пятый класс! Я охотно тебе помогу, помогут и ребята, но если ты сама не захочешь работать, ничего у нас с тобой не выйдет.

«Все, что знала, за лето забыла, — подумала Вава. — Может же в самом деле человек знать, но забыть, да еще за целое лето! И ничего здесь нет удивительного, все нормально». — Она нашла в этом некоторое успокоение.

Пока Вава, оскорбленная в самых лучших чувствах, с обиженным видом усаживалась на свое место, Ира, сидевшая на первой парте, вытянув шею, не отрываясь, следила за движением пера в руках Александры Александровны. Когда, наконец, самое главное свершилось и отметка была поставлена в журнал, Ира стремительно повернулась и показала Ваве два пальца. Тогда Вава вдруг сморщила нос, точно собираясь чихнуть, выпятила нижнюю губу и неожиданно басом заревела. Самым обидным было то, что напрасно старалась.

Если человеку не повезет, так уж, как говорится, не повезет. Бывают такие злосчастнее дни! Во-первых, Вава получила двойку. Во-вторых, ее вызвали из-за этой мерзкой двойки на Совет дружины. Сколько она ни получала в своей жизни двоек, до этого дело никогда не доходило. И к довершению всего на Совет дружины вызывали маму.

Домой она шла сердитая, как сто чертей, даже мальчишки во дворе не решились затронуть ее. На лестнице разогнала мяукавших кошек. В коридоре с сердцем поддала попавшуюся под ноги калошу. В дверях появилась подобно грозовой туче. Окинув сумрачным взглядом комнату, она заметила сразу все: и смеющееся лицо матери, точно в доме был именинник, и тетю Дашу.

Тетю Дашу Вава любила. Во-первых, она была родной папиной сестрой, во-вторых, работала на фабрике одна за четверых — сразу на четырех станках. У нее с Вавой была своя особенная дружба, грубоватая, «мужская». Но сегодня ничто, даже приход тети Даши, не мог обрадовать Ваву.

Швырнув портфель, она сразу же накинулась на мать:

— Опять после ночного не спала!

Тетя Даша не обратила ни малейшего внимания на Вавино мрачное настроение.

— А-а, Валентина собственной персоной! — она энергично шлепнула Ваву по спине.

Вава изобразила на лице подобие улыбки. И хоть улыбка вышла очень кислая, тетя Даша не придала решительно никакого значения ее кислоте. Она была уверена в том, что жизнь у Вавы не может быть плохой.

— Ты, вот, прежде чем порядки наводить, спроси у матери, какая у нее радость. — И тетя Даша энергичным движением подтолкнула Ваву к матери.

«Что они, разыграть ее хотят, что ли?» — Вава сердито крутнула носом. — «Нашли время шутки шутить». И так как она продолжала глядеть волком, а мать только посмеивалась, тетя Даша сама рассказала Ваве, что сегодня бригада матери первый раз дала самый высокий показатель по всей фабрике.

— Бабы-то, бабы-то мои, а? — весело говорила мать, вытирая мокрые руки о передник, и, счастливая, поглядывала на дочь: — Ну, поздравь, что ли.

Вава только вздохнула. «Просим вас, товарищ Блинкова, на Совет дружины»… Нечего сказать, хороший подарочек приготовила она матери. Накрывая на стол, Вава с мрачным видом ходила от стола к шкафу и сердито ворчала:

— Ну, и что теперь, не есть и не спать по этому случаю? Так по-вашему? Сколько говорю ей: придешь после ночи, нечего за кастрюли хвататься. Без тебя обойдется.

— Да как же оно обойдется? — смеялась мать, подмигивая тете Даше.

— А так и обойдется. Я-то на что? — И она с громким лязгом швырнула на стол ножи и вилки.

Когда Вава что-нибудь делала по хозяйству, она всегда входила в такой азарт, что в доме стоял треск и грохот. Это происходило не потому, что Вава не любила заниматься хозяйством, а потому, что ей нравилось в такие минуты шуметь и ворчать. От этого она становилась в собственных глазах как будто взрослой, похожей на мать и даже чем-то ее превосходящей. Сегодня она особенно бушевала.

— Опять салфетку с комода стирала? — напустилась она на мать. — Говори — не говори, как об стену горох. Лучше сознавайся честно и благородно, все равно — все узнаю. — Подбоченившись, она стояла грозная и воинственная.

Мать нисколько не испугалась.

— Ладно, ладно, — сказала она примирительно. — И стирать больше не буду, и готовить обед не буду. До чего у нас с тобой жизнь пойдет уютная!

Только Ваву не так-то просто было унять.

— А ну, пойди сюда! — вдруг вмешалась тетя Даша.

Вава недовольно поджала губы, но подойти — подошла. Тетя Даша хлопнула ладошкой по столу:

— Долго ты еще будешь на мать кричать? Смотрю на тебя — срам один. — Она схватила Ваву за челку, пригнула к себе ее голову и не отпускала. От злости Вава покраснела, но высвободиться не могла. — Ты что же это, мать моя, белены объелась? Или, может быть, тебе двойку учитель вкатил?

— Ну и вкатил, — хриплым басом выдавила из себя Вавка, — вот. И на Совет дружины вызывают. Вот… И маму тоже.

— Ишь ведь, — тетя Даша отпустила Вавин вихор, — точно в зеркало я глядела.

Вава со злостью вытащила из портфеля записку.

Тетя Даша взяла ее, прочитала вслух.

— Стыд-то какой, — строго сказала она. — Был бы жив отец, он бы тебе показал!

У матери навернулись слезы на глаза.