Анника Тор - Правда или последствия

11. Меня все ненавидят. Кроме тебя

Я вышла из душа. Там, где переодевалась Карин, на полу осталось мокрое пятно. Раздевалка почти опустела, остались только Фанни и Сабина. Фанни складывала свою физкультурную форму, Сабина надевала наушники от плеера.

— Вы меня ждете? — спросила я.

Они переглянулись. Таким взглядом обмениваются сообщники.

— Нет, — ответила Фанни. — Мы сейчас не домой. Мы в магазин, посмотрим кое-что из одежды. Нам на метро.

— Завтра увидимся, — добавила Сабина. Пока!

С улицы потянуло холодом, когда они открыли входную дверь. Я осталась в раздевалке одна. Натянула поскорее одежду и тоже вышла.

Пятьдесят четвертый показался, когда я была еще только на полпути к остановке. Но пассажиров было много — пока все они будут заходить, я, если побежать, еще могла бы успеть на автобус.

Я ускорила шаг, но застряла на переходе через Рингвэген: был красный свет, и с Хорнсгатан без конца поворачивали машины. Автобус остановился, все пассажиры зашли. Последними поднялись на ступеньки Сабина и Фанни.

Они соврали, что пойдут к метро, а сами поехали домой. Они просто хотели отделаться от меня.

Водитель закрыл дверь. Он наверняка видел меня в зеркале, но, очевидно, решил, что в автобусе и без меня детей хватает.

Бежать дальше не имело смысла. Я медленно пошла к остановке. И тут увидела, что на остановке кто-то сидит — в самом дальнем углу.

Карин. Мокрые волосы прилипли к лицу, одежда насквозь промокла.

— Почему ты здесь? Почему не поехала на автобусе?

Она ничего не ответила, только посмотрела на свою мокрую одежду.

— Так езжай домой и переоденься! — воскликнула я, раздражаясь. Ну как можно быть такой клячей! — Скажи, что играла в душе. И случайно облилась.

Она замотала головой.

Я сняла с себя куртку и протянула ей.

— Надень.

Она не двигалась и только смотрела на меня. Казалось, она не понимает моих слов. Лицо ее было белым-белым, а голос таким тихим, что я с трудом расслышала сказанное.

— Меня все ненавидят. Кроме тебя.

Мне показалось, будто она повесила мне на плечи рюкзак такой тяжести, что я едва не упала под его весом. Как в тот раз, когда папа, Антон и я собрались в горы и папа решил, что я сама должна нести свои вещи.

Слишком тяжело. Это выше моих сил.

— Да брось ты. Лучше надень куртку. Поедем на следующем автобусе.

Хотя все пассажиры на нас пялились, в автобусе я сидела рядом с ней и предложила ей взять куртку до завтра. Но Карин отказалась. Выходить с ней я не стала, а поехала дальше.

Мама поставила в гостиной мольберт и рисовала. Она начала рисовать, когда потеряла работу. Сама она говорит, что рисовала и раньше. В молодости мама хотела стать художником. Но потом родился Антон, за ним я, и мама решила, что надежнее работать педагогом в досуговом центре.

«Надежнее», как бы не так! Уже год мама сидит без работы. А ее картины мне нравятся. Немного странные, но красивые.

— Мама, — позвала я от порога.

Мама обернулась и приложила палец к губам.

— Тише, Калле спит.

Калле опять заболел. На этот раз воспалением среднего уха.

— Входи и закрывай дверь, — сказала мама.

Я отодвинула газеты и села на диван. Куки встала на задние лапы и положила голову мне на колени. Мама продолжала писать картину. Никто ничего не говорил. Было приятно просто сидеть и молчать.

Через некоторое время мама отложила кисть в сторону и села рядом со мной.

— Ну что? Поговорим?

Я задумалась. Вообще-то я люблю рассказывать маме. Она не прерывает, выслушивает до конца. А потом задает вопрос, от которого все случившееся предстает совсем в новом свете.

Но сейчас я не знала, с чего начать. С футбола? Или с того, что случилось в душевой? Или с того, что Сабина и Фанни меня обманули и сбежали?

Про то, что произошло в душевой, рассказывать было трудно. Даже стыдно, хотя вроде ничего плохого я не сделала.

Я задумалась, а было ли кому-нибудь еще стыдно? Кроме меня и Карин?

Я не успела ничего сказать, как зазвонил телефон. Мама посмотрела на меня вопросительно. Это означало: «Ты ждешь звонка? Хочешь сама ответить?»

Я покачала головой, мама встала и взяла трубку.

— Лена Берглунд слушает.

Она говорила деловито, как всегда, когда ее спрашивали, не может ли она на пару дней выйти на замену в детский сад, или когда предлагали по телефону купить стиральный порошок.

Но в следующую секунду голос ее изменился, стал ниже, глубже, в нем появились бархатные нотки.

— Это ты? Ты где? Когда? А раньше ты не можешь приехать? Я соскучилась!

Я пошла в кухню и сделала себе какао. Дверь в кухню я прикрыла. Я не могла это слушать.

После футбольного матча недели две прошли спокойно. В последнюю субботу перед закрытием сезона Фанни, Сабина и я ходили в «Грёна Лунд». Правда, они собирались идти в парк с мальчишками, но те не смогли, и Сабина пригласила меня.

Мы с Сабиной много раз вместе ходили в «Грёна Лунд». И всегда делали одно и то же. Три круга на американских горках, мороженое, поезд с привидениями, а потом уже все остальное.

У Фанни на американских горках закружилась голова, и мы поехали с Сабиной вдвоем. Когда мы вернулись, Фанни с кислым видом сидела на скамейке. Поезд с привидениями ей тоже не понравился.

— Ерунда, — говорила она, когда на нас из темноты выскакивали привидения.

Мы с Сабиной кричали как сумасшедшие. Ну и пусть привидения не настоящие, зато как весело!

Фанни больше нравятся всякие розыгрыши и лотереи. Она выиграла шоколадку и диск, шоколадку мы съели, а диск она подарила Сабине.

В кои-то веки Сабина не думает о том, что скажет Фанни. Не следит за прической и не поправляет тушь на ресницах. Она стала прежней Сабиной, такой она была до дружбы с Фанни.

Мы уже возвращались на катер, когда Сабина, вдруг резко остановившись, изменилась в лице. Я не сразу поняла, в чем дело, но потом проследила за ее взглядом, и мне все стало ясно.

В воротах стояла Надя. Она нетвердо держалась на ногах, в руках у нее была банка с пивом. Рядом стоял какой-то парень из их компании — поддерживал Надю, чтобы она не упала. Потом он отобрал у нее банку, допил пиво и поцеловал Надю. Они целовались прямо посреди дороги, парень прижимал Надю к себе, его рука лежала на ее попе.

— Поедем на следующем катере, — сказала Сабина. Мы зашли в ближайший скверик и сели на лавочку.

Я обещала маме приехать не позже половины девятого, теперь я наверняка опоздаю, но сказать это Сабине у меня язык не поворачивался. Темные глаза Сабины стали совсем черными и подозрительно блестели, хотя она болтала без умолку и громко хохотала, делая вид, что ничего не произошло.

Последний урок в четверг был, как обычно, классный час, Гунилла рассказывала нам про родительское собрание. Родители считают, что в классе нужно улучшить климат, сказала Гунилла. Поэтому они решили устроить для нас вечер отдыха.

— Как вы на это смотрите? — спросила Гунилла.

— Здорово, — сказал кто-то, а Фанни прошептала:

— Отстой!

Тобиас спросил:

— Спиртное будет?

Гунилла притворилась, что не слышит вопроса.

— Можно устроить дискотеку? — спросила Майя. — У кого есть хорошая музыка, могут принести диски.

Тут руку поднял Кнопка. Кнопка ниже меня и выглядит как третьеклассник. А то и младше.

— А танцевать обязательно? — спросил Кнопка, как будто речь шла о тяжелой повинности.

— Детки, которые не танцуют, могут вообще не приходить, — заявила Фанни.

Сердиться на свою любимицу Гунилла не стала и с улыбкой продолжила:

— Приходят все. Для того и праздник устраивается. Все придут, и все будут участвовать. Ты что хочешь делать, Калле?

Кнопка растерялся и не знал, что ответить. Эмма подняла руку. Ее хлебом не корми, дай о ком-нибудь позаботиться.

— Можно во что-нибудь поиграть, — сказала она. — Чтобы всем было интересно.

— Поиграть, — фыркнула Фанни. — Ты что, думаешь, здесь детский сад?

Тобиас и Эмиль стали, кривляясь, напевать детскую песенку.

— Можно поиграть в «Правду или последствия»! — сказала Сабина.

Гунилла взглянула на нее и увидела у Сабины наушники. Точнее сказать, один наушник, потому что вторым ухом Сабина слушала, что происходит в классе.

— Сабина, что я тебе говорила про плеер? — возмутилась Гунилла. — Сию же секунду сними наушники!

Отбирать у Сабины плеер она не стала — наверно, решила, что классный час это все-таки не урок.

Сабина сняла наушники и положила их в парту. Тобиас и Эмиль все еще распевали детские песенки, и Гунилла велела им замолчать. Петь они перестали, но продолжали кривляться молча.