Эльвира Смелик - Скажи, Лиса!

– Лиса, у тебя деньги есть?

– На травку не хватает?

Он скривился.

– Что ты привязалась с этой травкой?

– Я? А может, это ты к ней привязался?

Тимофей опять скривился и, кажется, скрипнул зубами.

– Так, мать Тереза! Ты способна по-нормальному ответить?

Не хотелось его разочаровывать, но выходило, что не могу.

– А где ты обычно деньги берешь?

– У родителей.

А еще я не могу реагировать тихо и сдержанно. Глаза сами вылупляются, а рот открывается.

– Твои родители дают тебе деньги на наркотики?

– Они не спрашивают, на что.

Тимофей ответил быстро и жестко, с интонациями: «Хватит об этом!», но меня уже нелегко остановить.

– А чего же сейчас…

Грачев не дал договорить, резко сменил тему. Но голос смягчил.

– Ты не переживай. Я тебе отдам со стипендии.

Ну и опять: глаза… рот…

– С какой стипендии?

– Обычной, – усмехнулся он и объяснил: – Я в колледже учусь.

А мне почему-то представлялось, что Тимофей учится в какой-нибудь престижной школе. Держится заносчиво. Та-акой прям крутой. Временами. Не для бывшего ПТУ.

Но надо что-то ответить.

– Понятно. В колледже. Со стипендией.

Стоит мне растеряться, как я забываю, что могу разумно мыслить и анализировать. Я становлюсь покладистой и доверчивой и отвечаю честно и прямо на нужный вопрос, прозвучавший еще в самом начале разговора: «Лиса, у тебя деньги есть?»

– Точно не на травку? – Очень хотелось верить, что ему можно верить. – У меня только пятьдесят рублей. В школу завтра на обед. – Плюс душещипательный комментарий: – И если я с голоду умру…

Тимофей опять перебил.

– Ладно, не умирай. Спасибо! Оставь свои пятьдесят рублей себе.

Мама вернулась домой восторженная. Как будто только что встретила волшебника из голубого вертолета с неимоверным количеством дармового эскимо.

– Представляешь, Лисичка! – воодушевленно воскликнула она. – Оказывается, у нас на вокзале поставили автомат с газированной водой. Почти совершенно такой же, как те, что были в моем детстве.

Ну, мама дает! Так радоваться из-за торгового аппарата.

– Нет, Лисичка! Ты не представляешь. Я шла, шла, а как увидела его, просто на месте застыла. Тридцати лет словно и не бывало. Опять как маленькая девочка. – Мама рассказывала торопливо, сбивчиво, перескакивая с одного на другое, прибавляя все новые и новые подробности, купалась в реке своих воспоминаний, плыла по течению, довольная, легкая, и вылезать на берег не собиралась. – Будто меня в гастроном отправили, а мне в сдаче попались три копейки одной монетой. Большая такая монетка была, тяжеленькая, желтая. А возле магазина как раз автоматы стояли. Кажется, штуки четыре. И разве можно мимо пройти?

Не скажу, что мне было очень интересно ее слушать. Терпела из вежливости, уж очень мама была взволнованной. А еще я пыталась понять: неужели можно радоваться и тревожиться из-за такой ерунды?

– Я и сегодня не прошла, – продолжала мама. – Пятнадцать рублей за стакан с сиропом. И главное два сиропа на выбор. Вишневый и крем-сода. В наше время такого не было. И стаканчиков одноразовых не было.

– А какие же были? – только чтобы не молчать, спросила я.

– Обычные. Стеклянные, граненые, мухинские.

– И все пили из одного стакана?

Бр-р.

– Представляешь, Лисичка, из одного! – Мама рассмеялась. – Предварительно мыли, конечно. Там в автомате специальная мойка была. Но все равно. И никакой заразы никто не цеплял. Все были живы.

– Ага.

Мама внимательно посмотрела на меня и, похоже, заметила мое скучающее нелюбопытство.

– Неинтересно, да? – спросила немного расстроенно, но не обиделась. – Ой, Лисичка. Это хорошо, что ты пока еще не волнуешься из-за воспоминаний.

Начался декабрь, а год заканчивался.

Своеобразный такой декабрь. То засыпал город пушистым снегом, глянцевал тротуары и чертил на окнах красивые шифровки с прогнозом погоды: «Температура воздуха – минус двадцать два. Внешние ощущения – жуткие. Надежд на то, что отменят занятия в школе, – никаких». То вымачивал город, как рачительная хозяйка – антоновские яблоки, готовя маринад из холодной мороси, соли, когда-то посыпавшей ледяные дорожки, автомобильных выхлопов и дурного людского настроения.

Учителя принялись многократно напоминать о том, что близится конец четверти, что самое время закрывать полученные поначалу двойки приличными оценками. Но на их слова никто не обращал внимания. Как обычно. Зато все чаще звучали разговоры про Новый год, про планы и подарки, и каждый наивно надеялся на то, что впереди его ждет – как пишут в поздравительных открытках – здоровье, счастье, благополучие, много-много ясных солнечных дней, радость, удача и исполнение всех желаний.

Зашла к Светке в гости. Тут же из комнаты стремительно выскочило курносое создание с двумя тощими, болтающимися по бокам головы косицами и повисло на мне.

– Ура! Лиса пришла!

– Молочка принесла, – ехидно добавил выглянувший из-за угла Савелий.

– Размечтался! – подвела итог Светка и потащила меня в свою комнату.

Создание с косами увязалось следом, но старшая сестра захлопнула дверь перед носом у младшей и заперлась на защелку.

Младшая забарабанила и заныла:

– Ну пустите! Я тоже к вам хочу!

– Перебьешься! – коротко крикнула Светка.

Пришлось вступить в разговор мне.

– Свет, ну правда. Чего ты? Пусть входит. Чем она помешает?

– Еще чего! – сердито буркнула подруга. – Могу я хоть полчаса отдохнуть от этого балагана?

Если честно, мне трудно ее понять. Когда я прихожу домой, там тихо и пусто. Никто не носится, не орет, не виснет радостно. Я – сама по себе, в полном своем распоряжении. Свободна и одинока. Разве так лучше?

– Ты подумай! – гнула свое Светка. – Эта мелочь пришла ко мне и заявила, что она играет с малышом и ему для комплекта срочно требуются папа и бабушка. Представь! Я должна быть бабушкой.

Я представила подругу в платочке и с палочкой. Нет. Такой, как наша соседка по площадке Галина Сергеевна: с тщательно завитыми и уложенными седыми локонами, с аккуратно накрашенными губами и подведенными глазами, в модных голубых джинсах с вышивкой и меховой жилетке. Представила и хихикнула.

– Ну и поиграла бы чуть-чуть.

– Ага. С одной чуть-чуть поиграй, другому чуть-чуть уроки учить помоги. А потом ты у меня спрашиваешь, почему я домашку опять не сделала. А когда? И вот оно еще! – Светка не глядя, но с осуждением ткнула пальцем в сторону скромно притаившегося в углу комнаты пианино. – А этот сявка несчастный?!

Перевожу. Сявка несчастный – это второклассник Савелий.

– Написал в упражнении по русскому: «На березе сидел дядел». Значит, получается, от слова «дядя»?

Светка делает вид, что сердится. Но сквозь напускное недовольство просвечивает гордость. Я такое уже видела однажды в маршрутке. Две мамаши с явным удовольствием хвастали друг перед другом:

– А мой вчера двойку за диктант получил!

– А мой – по «Окружающему миру». Весь вечер картинки в рабочую тетрадь клеил, а в портфель ее положить забыл.

И каждое их слово дышало любовью. Вот так!

Светка тоже любит своих мелких. Помню, когда еще Соня (она же мелочь, она же создание с косицами) не родилась, подруга едва не подралась во дворе с какой-то девчонкой, выясняя, кого лучше иметь – брата или сестру.

Теперь повода для подобной драки нет. У Светки есть и тот и другая. Зато у меня нет никого. Только Грачев.

Тимоха плюхнулся в кресло и произнес:

– Ни разу не видел, чтобы у тебя родители были дома.

– Просто у мамы сейчас сложный период. Любовь.

Грачев растерянно хлопнул глазами и, наверное, подумал, какая же я чурка бесчувственная, если столь спокойно и равнодушно говорю о непростой обстановке, сложившейся в нашей семье.

– А отец?

– Папа умер, когда мне было четыре года.

Я всегда так отвечаю на этот вопрос. Фраза оформилась давно и не меняется уже несколько лет. Канцеляризм. Сухой до треска и официальный.

Грачев что-то промычал, потом добавил:

– А я уж думал, ты одна живешь.

Какое-то время назад я тоже так думала.

Обычно дочери бегают на свидания, задерживаются допоздна, а мамы сидят в одиночестве и ждут, беспокоясь. У нас в семье все наоборот.

Ну да, я беспокоилась. Но, если честно, не о маме. О себе. Все свободное время мама проводит с Толиком. А я?

Я, конечно, не собиралась ходить с ней в кино, в театр и тем более просто гулять по улице. Я еще не рехнулась. Но я же все-таки ее дочь! В трудном подростковом возрасте. Нуждающаяся в особом внимании. Она вообще помнит о моем существовании?