Валеркина охота - Виктор Павлович Решетников

Олененок видел, как дрожат ноги матери, видел мокрый от крови бок и, раздувая ноздри, вытянув шею, осторожно лизнул около раны. Кровь оказалась теплой и неприятной на вкус, но он лизнул еще, смутно понимая, что матери может стать от этого легче, и лизал уже уверенно, испачкав в крови желтые, бархатные свои губы.

Мать повернула голову, замерла. Из умного оленьего глаза, в котором, как в выпуклом зеркале, отражался маленький ее детеныш, вышла и, смачивая шерсть, заскользила таинственная звериная слеза.

Совсем близко зашуршали ветки. Олениха, оттолкнув олененка, вскинулась и через силу сделала первый скачок.

На прогалину выбежал человек: на сером, небритом лице светились злые, маленькие глаза; полушубок был распахнут, из расстегнутого ворота рубахи выглядывало красное, вспотевшее тело. Мокрые волосы выбились из-под шапки на лоб.

Он перехватил ружье, глянул на большое пятно крови…

— Опять отдыхала? Ну, теперь далеко не уйдешь… Сейчас, голубушка… Сейчас… — и, кинув в рот пригоршню снега, он побежал по следу.

Мать упала, но тотчас поднялась, однако упала опять и встала уже с трудом, широко расставив ноги, не пытаясь больше идти. Олененок метнулся вперед, обернулся… «Ну же! Ну, пойдем!..» — говорил весь его вид, а мать смотрела на него, большая, сильная, добрая, и… не шла. Тогда он подскочил к ней, прижался, а она подпихнула его головой, будто требуя, чтоб он убегал один, требуя бросить ее, и он, подчиняясь этому, опять отскочил, но тут же вернулся, не имея сил, боясь уйти в страшный теперь для него лес.

За деревьями мелькнула тень. Собрав последние силы, мать сильно толкнула олененка и, всхрапнув, повернулась к человеку. Тот вскинул ружье, хладнокровно выцелил в голову и выстрелил.

Сердце олененка готово было разорваться от страха — он несся во всю прыть, поняв, что мать никогда больше не догонит его, что она навсегда осталась там, с этим страшным человеком.

Ужас происшедшего гнал его вперед, и он бежал, высоко вспрыгивая в снегу, почти не видя дороги, и, налетев со всего маху на прочный, острый сук, дернулся, повалился на бок и затих, оглушенный болью и ужасом пережитого. Снег своей прохладой успокоил его, и олененок закрыл глаза.

Услышав недалекий выстрел, Валерка сдернул с плеча ружье, повернулся: «Конечно, браконьер! Вот негодяй! Нужно идти. Узнать, кто! Как он смеет? Олени такие красивые, а он их стреляет».

Он пошел по следам, но остановился, задумался: «А если он такой зверь?.. Если он решился?.. Он ведь и меня может?.. Закопает в снегу — не найдут… Как же быть?.. А если прийти будто случайно? Тогда он не подумает? Мне ведь только посмотреть, кто… И сразу назад».

Валерка решился. Он зашагал по следам, закинув за спину ружье, стараясь унять волнение, казаться невозмутимым.

Человек орудовал с ножом около оленихи. Ружье его, со взведенными курками, стояло торчком, воткнутое в снег. Он торопился и не слышал, как подошел Валерка.

Валерка сразу узнал браконьера — это тракторист Дмитрий из их колхоза.

— Здрассте, дядь Мить… — И в ту же секунду, точно взорвавшись, человек метнулся к ружью, схватил и нацелил в Валерку зловещие стволы; перекосились от страха губы, дико заблестели глаза.

Валерка побледнел, потому что такого он не ожидал, и вся его небольшая хитрость в один миг улетучилась.

— Ты чего? Дядь Мить?.. Рехнулся?.. Застрелишь ведь меня… За что? Я ведь ничего не сделал, просто по лесу иду… С охоты.

Валерка облизнул пересохшие губы. Он уже был не рад, что затеял эту слежку. За Дмитрием ходила недобрая слава, и теперь, видя его зверское лицо, ружье, нацеленное прямо в грудь, Валерка струсил не на шутку.

— Ты… Ты чего тут? — наконец прохрипел Дмитрий, опуская медленно ружье.

— Как чего? Я же сказал. С охоты иду, напрямик в деревню.

— Ну и что?

— Ничего. Вижу, вы со зверем. Подошел посмотреть, интересно ведь.

Поняв, почувствовав, что самое страшное миновало, Валерка снял шапку и вытер вспотевший лоб, потом шагнул к оленихе.

— Стой! Стой, парень! Не дури! — опять глянули на Валерку черные зрачки стволов, но теперь уже не дрожало ружье, браконьер оправился от испуга и казался еще страшнее.

— А чего? Я посмотреть…

— Не дури, говорю!.. 3-застрелю!..

С полминуты смотрели они молча друг на друга в неимоверном напряжении.

— А чего я дурю, дядь Мить? — еле слышно прошептал Валерка, не отрывая взгляда от ружья и чувствуя, как из-под мышек потекли по бокам неприятно холодные капли.

— Вот что… — Дмитрий по-прежнему держал ружье. — Не знаю, зачем ты пришел, но раз пришел, то увидел, и уж не хуже моего знаешь, что за такого зверя бывает. Короче — скажешь кому — крышка тебе. Не я — так другие, вот так, как его, — он показал глазами на оленя. — Понял? Крышка тебе будет, найдутся люди, припомнят, если сболтнешь…

Валерка чувствовал, что нужно что-то сказать. Скорее, сейчас. Сказать, что он будет молчать, что не расскажет. Он чувствовал, что предыдущие минуты могут повториться, и боялся этого, боялся Дмитрия, но вид растерзанной оленихи, окровавленных рук браконьера рождал в нем другое чувство. Он судорожно и громко сглотнул слюну, подавляя желание заговорить, уверить Дмитрия в своем молчании.

— Ну так смотри… Тебе выбирать, самому. И давай теперь, откуда пришел, да помни — мы не виделись с тобой нынче. Понял?..

Валерка кивнул, повернулся и медленно пошел, зная, что Дмитрий смотрит ему в спину. Щемило сердце — неприятно идти, когда сзади кто-то злой, с ружьем, когда может раздаться вдруг выстрел. И хотя Валерка был почти уверен, что Дмитрий не выстрелит, по-настоящему вздохнул только отойдя довольно далеко. Сел и, сняв шапку, долго сидел, прикладывая ко лбу снег, унимая внутреннюю дрожь и успокаиваясь.

— Вот так история! Хотел только посмотреть, кто сбраконьерил, а вышло — чуть не застрелили. А что? Такой застрелит, ему все одно — что человек, что олень. — Валерка полон был решимости, но и страх давал себя знать.

— Сказать про него, так и вправду убьет. Вишь, как грозился: «Не я, так другие…»

Валерка знал, что за незаконную добычу оленя полагается штраф в