Евгения Яхнина - Кри-Кри

Бантар размышлял недолго.

— Лестницу и топор! — скомандовал он.

Скинув мешавшую ему куртку, Жозеф быстро промелькнул в толпе. Казалось странным, что при его комплекции он может так быстро двигаться.

Затаив дыхание, толпа следила за тем, как Жозеф быстро поднимается вверх по лестнице к обгоревшему этажу, откуда все еще валил густой черный дым.

— Следите за «художником»! — услышал Этьен взволнованный шопот Кри-Кри и, едва успев понять смысл его слов, увидел, что Кри-Кри быстро поднимается вслед за дядей Жозефом.

— Мальчишка погибнет! Надо его удержать! — раздался чей-то голос в толпе.

— Вернуть мальчика! — подхватили другие.

— Спокойно! Не мешайте ему. Пусть он поможет Бантару. Это Шарло, его племянник. Я знаю его — он ловкий и смелый!

Эти слова произнесла красивая молодая женщина, лет двадцати трех, в форме федерата. На пышных белокурых волосах ловко держалось военное кепи. В рамке светлых волос выделялось тонкое лицо с правильными чертами, голубыми глазами и длинными ресницами. Это была школьная учительница Мадлен Рок, деятельная помощница Луизы Мишель по организации женского батальона.

Между тем Бантар и его племянник уже достигли окна, и оба исчезли в дыму. Прошла томительная минута, казавшаяся бесконечно долгой. Даже занятые тушением огня прекратили работу.

— Почему их так долго нет? — истерически крикнула женщина, стоявшая рядом с Этьеном, но ее слова затерялись в шуме и грохоте. Обрушилась еще часть карниза. Прямо на толпу посыпались камни и куски железа.

Страх за судьбу трех человек, поглощенных разбушевавшейся стихией, заставил усиленно биться сердца всех.

Но, когда дым и пыль рассеялись, вздохи облегчения и возгласы восхищения раздались кругом. Милле ничего не слыхала: она лежала в бессознательном состоянии на плече Жозефа, а Кри-Кри поддерживал ее болтавшиеся ноги, не давая им проваливаться между ступеньками лестницы. Вновь наступила тишина, нарушаемая лишь тревожным поскрипыванием перегруженной лестницы.

Она лежала в бессознательном состоянии на плече Жозефа, а Кри-Кри поддерживал ее болтавшиеся ноги, не давая им проваливаться между ступеньками лестницы.

Наконец они спустились на землю.

Мадлен ждала их с материалами для перевязки: лица и руки у всех троих были в ожогах. Возгласы восхищения раздавались со всех сторон.

— Племянник достоин своего дяди, — сказал кто-то в толпе.

Кри-Кри сам не разделял мнения окружающих, видевших в его поступке что-то особенно смелое, даже героическое.

Подумаешь! Подняться по лестнице на третий этаж, когда пожар уже затихал! Это не представляло никакого риска для него, не раз взбиравшегося удовольствия ради по водосточной трубе на четвертый этаж. И Кри-Кри ни на минуту не забывал о целы своего прихода сюда, к дяде Жозефу: мысль поймать версальского шпиона занимала его в настоящий момент больше всего на свете.

Напрасно поэтому пытался Анрио сыграть на тщеславии мальчика:

— Молодец, Шарло! Ты вел себя, как настоящий герой! А теперь надо кончать всю эту комедию. В такой момент Бантару не до твоих приключений!

Анрио, однако, просчитался.

— Как раз наоборот! — вспылил Кри-Кри. — Дядя Жозеф, — обратился он к Бантару, собиравшемуся уходить, — я поймал версальского шпиона. Вот этот гражданин срисовывал баррикаду на улице Рампоно.

— Так… — сказал Бантар. — Улицу Рампоно версальские разведчики сейчас не оставят своим вниманием… Тут надо хорошенько разобраться… Вон, кстати, идет Люсьен Капораль.

Это был офицер лет тридцати пяти, высокий, стройный. Он слегка прихрамывал на левую ногу — результат ранения, которое он получил во время боя при Сен-Приво. Друг детства Мадлен Рок, сейчас ее жених, Капораль был мобилизован в самом начале войны с Пруссией, взят в плен после разгрома французской армии и неожиданно вернулся в Париж в начале мая, бежав, как он рассказывал, вместе с двумя другими офицерами из прусского плена. Побег из плена был тогда явлением редким, так как, по соглашению между Тьером и Бисмарком, пленные возвращались прусским командованием в распоряжение версальского правительства. Тем из пленных, которые хотели пробраться в Париж на защиту Коммуны, приходилось пробиваться не только через немецкие, но также и через версальские кордоны.

Капораль по возвращении в Париж сразу заявил о своем желании сражаться на баррикадах за Коммуну и сблизился благодаря Мадлен с Жозефом Бантаром.

Сейчас, когда Бантар увидел Люсьена, он обрадовался его приходу. «Вот кто, — подумал он, — может разобраться, серьезны ли подозрения Кри-Кри, или это только плод разгоряченной фантазии мальчика». Но Бантар все же хотел сначала сам убедиться, есть ли вообще какие-либо основания тратить на это время.

— Кто вы такой и чем занимаетесь? — обратился он к незнакомцу.

— Фамилия моя — Анрио, — ответил тот. — Гражданин Капораль меня знает и может подтвердить, что я — честный коммерсант…

— Гм… коммерсант, — перебил его Жозеф. — Зачем же вы занимаетесь рисованием?

— Но живопись — это моя страсть, и я посвящаю ей все свое свободное время, — поспешил поправиться Анрио.

— Так… А что вы рисовали? — продолжал допытываться Жозеф. — Я хотел бы увидеть ваш рисунок. Где он?

— К сожалению… я… я его уничтожил, — смущенно ответил Анрио.

— Вот то-то и оно, что рисунок пропал! — задорно выскочил вперед Кри-Кри. Он явно торжествовал.

Этьен, все время с трудом сдерживавшийся, наконец не вытерпел:

— Время дорого, Жозеф! Не теряй его в пустых разговорах с этим человеком. Он явно путает. Прикажи его отправить к прокурору.

— Люсьен, — сказал тогда Жозеф, — поручаю тебе строго расследовать это дело. Тут, перед развалинами этой фабрики и среди стонов пострадавших от пожара, тебе не надо повторять о той беспощадности, с которой мы должны очищать Париж от шпионов. Но помни в то же время, что Коммуна гарантирует неприкосновенность честным гражданам.

С этими словами он ушел, уведя с собой и Мадлен, в помощи которой здесь больше не нуждались, так как пожар почти утих и людям ничто более не угрожало.

Анрио после ухода Бантара стал заметно смелее.

— Господин Капораль, — начал он уверенно, — я очень сожалею, что уничтожил рисунок. Увидев его, вы не стали бы сомневаться в его назначении и в моей невиновности.

Кри-Кри вскипел.

— Господин Капораль, — срывающимся голосом заговорил он, — это еще надо проверить — художник ли он. Пусть нарисует мой портрет!

— Мальчик прав, — поддержал кто-то из толпы. — Пусть художник нарисует его… Тогда мы увидим, что он привык держать в руках: карандаш или ружье?

— Что ж! Я готов исполнить ваше желание. Дайте мне бумаги, — согласился Анрио.

В поисках бумаги Кри-Кри быстрым взглядом окинул забор, около которого происходил разговор. Он подбежал к большому плакату «Отца Дюшена», на котором была изображена едкая карикатура на Тьера.

Кри-Кри остановился в нерешительности. Ему жалко было срывать этот выразительный плакат. Но колебание продолжалось лишь короткое мгновение. Надо было торопиться с бумагой для мнимого художника, который мог улизнуть. И Кри-Кри, сорвав плакат, перевернул его на другую сторону и подал Анрио. Сам ом влез на бочку и принял небрежную позу, довольный тем, что оказался в центре внимания.

Прохожие не удивлялись этой сцене. В то время в Париже художники пользовались широкой популярностью, и можно было нередко встретить на улицах, где-нибудь в живописном уголке, особенно на базарных площадях, художника с кистью и мольбертом, а перед ним — позирующих натурщиков.

Правительство Коммуны с первых шагов своей деятельности стало уделять много внимания молодым талантам.

Известный художник Густав Курбэ, сын крестьянина, был избран членом Коммуны и стоял во главе организовавшейся свободной ассоциации художников.

Надо отдать справедливость, Анрио очень быстро, в несколько минут, сделал карандашный портрет Кри-Кри, изобразив его во весь рост, в такой именно позе, которую избрал себе сам Кри-Кри.

— Готово! — с торжествующим видом протянул он Люсьену рисунок.

Люсьен не спеша, с подчеркнутым вниманием всматривался в портрет; то отдаляя его от себя, то приближая, он переводил поочередно глаза с Кри-Кри на портрет и обратно и наконец произнес:

— Гм… нельзя сказать, чтобы было большое сходство, но, принимая во внимание обстановку, можно признать, что набросок сделан рукой художника.

— Рисунок неплох, — сурово отозвался Этьен, — тем не менее я не могу считать, что он снимает с этого гражданина все подозрения.

— А по-моему, — не стерпел Кри-Кри, чувствуя по настроению Люсьена, что пойманная им рыбка уплывает, — рисунок нельзя признать удовлетворительным. — И добавил с важностью: — Я нахожу, что оригинал лучше портрета. Разве у меня такой нос? Повидимому, художник думал о господине Тьере, а не обо мне, когда набрасывал этот кривой профиль.