Семён Ласкин - Саня Дырочкин — человек общественный

— Вообще-то мы не из тех, — попытался возразить Севка, но очень робко.

Евгений Павлович наших возражений даже не расслышал.

— Да, да, — усиливал своё наступление Евгений Павлович, — вы из тех, кто предпочитает поспать до десяти утра?! Вот настоящий отдых!

— Нет, мы не из тех! — испуганно повторил Севка, как попугай.

Евгений Павлович наконец рассмотрел наши мокрые брюки.

— К тому же вы из тех, кто обожает носиться по лужам. Конечно, это приятнее, чем работать на шведской стенке, выжиматься на турнике, прыгать через коня! Понимаю тебя, Байкин.

— Я не из тех, — сдавленным голосом произнёс Севка, кажется, уже готовый заплакать.

Зазвенел звонок. Евгений Павлович пошёл в другой класс на урок.

Севка облегчённо вздохнул.

И тут Евгений Павлович обернулся.

— В настоящем спорте, — сказал он, — не явившемуся без уважительной причины записывается поражение…

Теперь уже я сделал попытку объяснить ситуацию учителю:

— Мы случайно… Мы помогали человеку, попавшему в беду…

Но Евгений Павлович и меня не услышал, он строго произнёс:

— Поэтому я, Дырочкин и Байкин, ставлю вам по заслуженной двойке.

— Большое спасибо! — абсолютно невпопад сказал перепуганный Севка.

На втором уроке мы с Байкиным старались изо всех сил, хотелось доказать, что прогул был случайным. Тянули руки, были очень активны, а когда наступила большая перемена, я решил, что пришла пора отличиться.

Как командир звёздочки, я поручил Севке быть ответственным по столовой.

Звёздочка имела постоянное место, стол у окна. На завтрак каждый получал булочку, чай и кашу.

Севка действовал чётко, чувствовал себя опытным дирижёром, наша звёздочка кончала завтракать первой.

— Поел, отнеси посуду, — покрикивал Севка. — Может, кому добавки? — интересовался он, проявляя внимание и чуткость. — Кашу? Чай?

Федя неожиданно поднял руку:

— Мне ещё чаю.

— Придётся доплатить три копейки.

Стало жалко Севку. Все кончали завтрак, а Байкин, как дежурный, не мог начать кашу.

Я предложил помощь.

— Ты поешь, а я принесу.

Я сразу же направился к кассе, но оказалось, что кассирша куда-то вышла. Вероятно, решила, что завтрак окончен.

— Начинаем строиться! — поторопила Галина Ивановна.

Севка стремительно доедал кашу.

— Давай три копейки, — подбежал он ко мне. — Что стоишь?! Действовать нужно!

— Не видишь? Нет кассирши, — сказал я.

— Ерунда, — воскликнул Севка. — Можно справиться без кассирши, готов спорить!

Несколько секунд он изучал цифры, подмигнул мне и лихо нажал на клавиши. Касса послушно заурчала. Что-то в ней ухнуло и чихнуло, в Севкиных руках появился чек.

Байкин гордо поглядел на меня и пошёл к раздаточному окошку.

— Стаканчик чая, — вежливо попросил он.

Женщина в белой куртке приняла чек.

— Можешь работать кассиром! — похвалил я.

— Запросто! — ответил Севка. — Нажимаешь на кнопки — и нет вопросов!

И он понёс стакан Феде.

Дела на уроке шли своим чередом. Под диктовку Галины Ивановны мы писали глаголы. Вдруг дверь приотворилась, и в класс заглянула кассирша из школьной столовой. В её глазах стояли слёзы.

— Что случилось, Екатерина Семённа?! — воскликнула Галина Ивановна.

Все подняли головы. Только Севка продолжал писать. Он немного отстал при диктовке и теперь воспользовался остановкой, догонял ребят.

— Несчастье! — всхлипнула кассирша. — Я обхожу всех, кто завтракал в большую перемену…

Севка наконец отложил ручку.

— …У меня выявилась значительная недостача. — Кассирша платком промокала слёзы.

Галина Ивановна нахмурила брови, в её голосе прозвучали металлические нотки:

— Надеюсь, вы не думаете, что виноваты в этом мои дети?!

— Я вообще никогда ничего не думаю, — сказала кассирша, — только, пожалуйста, объясните, каким образом в раздаточном окошке оказался чек… на тридцать рублей ноль-ноль копеек?! И почему в кассе нет таких громадных денег?! Последний мальчик, говорят, взял один стакан чая, тогда как выбита тыща стаканов.

И Екатерина Семёновна подняла над головой белый квадратик чека с дыркой в серединке.

Севка стал сразу же смертельно бледным. Вылитый покойник, одно лицо.

— Беда! — оплакивала себя кассирша. — Из каких денег я должна оплачивать недостачу?!

Класс молчал. Никто не знал, как помочь пострадавшему человеку.

И тут Байкин стал поднимать руку. Он это делал медленно и тяжело, точно к его ладони был привязан огромный груз.

— Ты что-то хочешь сказать, Сева?! — тихо и даже ласково спросила Галина Ивановна. — Может, ты что-нибудь знаешь?

Севка открыл рот, но никто его слов не расслышал. Кажется, у него стал заплетаться язык от горя.

— Кажется, это я… я… всё перепутал… — снова произнёс Севка.

— Ты?! — не поверила Галина Ивановна. — Но зачем тебе столько чая?!

А кассирша вдруг закричала:

— Вот он, вот мой разоритель! Пускай он скажет, куда делись ещё девятьсот девяносто девять стаканов?

Галина Ивановна вежливо попросила:

— Успокойтесь, Екатерина Семёновна. Байкин — честный мальчик. Он объяснит всё сам. Говори, Сева.

— Вашему Севе нужно ведро берёзовой каши! — крикнула зло кассирша.

Мы знали, что «берёзовой кашей» называют серьёзную взбучку. И Севка, мне кажется, в ту трагическую минуту готов был принять любое тяжёлое наказание.

— Вы ушли, — пытался объяснить Севка, — а Федя Поликарпов захотел ещё стакан чая… Я положил в кассу три копейки… Все видели. И нажал кнопку. А чек сдал в раздаточное окошко… Я был ответственным за сегодняшний завтрак. Я старался.

— Но разве ты знал, на какую нажимать кнопку?! Ты что, учился на кассиршу?! — кричала кассирша.

— Нет, не учился, — тихонько пробормотал Севка. — Но я нажал всего один раз, а выбилась тыща…

Галина Ивановна сурово глядела на Байкина.

— Какое легкомыслие, Сева! — воскликнула она. — Нет, не легкомыслие даже, а больше!

Екатерина Семёновна подхватила:

— Вот-вот! Сегодня ты, мальчик, выбил тыщу стаканов чая, завтра выбьешь десять тысяч тарелок супа, а послезавтра — сто тысяч порций мяса! А деньги? А недостача?!

Я подумал: ну и денёк! Сначала владелец машины, потом ограбленная Севкой касса! Нужно быть осторожнее с полезными делами.

— Простите меня, Екатерина Семёновна! — извинялся Байкин. — Я больше никогда не буду кассиршей!

Но Екатерина Семёновна не собиралась прощать Севку. Она, уходя, так сильно хлопнула дверью, что на пол повалились все орфограммы.

После уроков я попросил звёздочку задержаться, обсудить Севкин поступок.

— Товарищи! — начал я грустно. — Сегодня Байкин едва не ограбил кассиршу на девятьсот девяносто девять стаканов чаю, что равняется в сумме двадцати девяти рублям девяносто семи копейкам.

Севка украдкой глотал слёзы.

— Но я же хотел как лучше! — воскликнул он. — Ты, Саня, знаешь!

— Знаю, — подтвердил я, очень жалея Севку. — Но что делать, если преступление всё-таки было.

— Было, — уныло кивнул Севка.

— Нужно придумать Севке исправительно-трудовые работы, — сказал Фешин. — Пусть делами доказывает, что он хороший.

Люська повела плечами:

— Мы для себя-то работу не можем придумать, а здесь — преступник.

— Что значит «не можем»?! А перевод стариков через дорогу?! — напомнила Майка.

— Ему недостаточно перевода, — усомнилась Люська. Ей явно хотелось усилить наказание Севке.

— Смотря как он будет стараться, — вступился я за друга.

— Что есть силы, Саня! — выкрикнул Севка.

Встречу назначили на четыре. Решили, что вся звёздочка, кроме Майки и Татки (они сегодня заняты переноской виолончели) выйдет к магазину «Юбилей».

Проголосовали единодушно, но Поликарпов почему-то так и не опустил руку.

— Что, Федя? — спросил я.

— Я не смогу сегодня, — сказал Поликарпов. — Мне нужно сходить за сестрёнкой в садик, потом ещё мама просила купить хлеба, картошки и мыла. — И Федя вынул из кармана рубль и показал ребятам.

Молчание было долгим.

— Что-то маловато денег на такую уйму товаров! — усомнился Фешин, хотя сам, как известно, никогда не ходил за картошкой.

— Столько и стоит! — сказал Федя.

Все поглядели на Люську: что-что, а цены-то она хорошо знала!

Люська кивнула.

— Если Федя не может, — явно обрадовался Севка, — то я готов за него поработать, буду переводить за двоих.

— Запросто! — поддержал я друга.

Было приятно, что Севка от пережитого горя стал много добрее.

Но Федя продолжал нам не верить… «Трудно ему живётся, — думал я, возвращаясь домой. — Пора бы с ним поговорить обо всём откровенно…»