Александр Житинский - Старичок с Большой Пушкарской

В камере никто не спал – все слушали Альшоля. Когда появилось привидение, все уставились на него в мертвой тишине, и вдруг один из мужиков, сидевших здесь за то, что разбил витрину магазина, испустил страшный крик и закрыл лицо руками.

– Не надо, не надо! Уйди! Уйди, говорю!.. – закричал он, извиваясь на нарах, будто его поразило электрическим током.

А девочка продолжала молча и плавно расчесывать волосы.

– Это все ты! – Мужик прыгнул на Альшоля с кулаками. – Это ты привел ее сюда! Не хочу! Не могу смотреть!..

Его едва оттащили от Альшоля. А когда оглянулись – привидения уже не было.

После этого случая сокамерники стали относиться к Альшолю с опаской. Больше не расспрашивали про Исландию. А тот, что разбил витрину, проходя мимо, тихо, с угрозой сказал:

– Удавлю!

Днем Альшоль таскал носилки и размышлял: что ж это за планета такая? И стоило ли сюда возвращаться?! Похоже, что за семьсот пятьдесят лет люди стали еще хуже и злее. Умирать, скорее умирать!.. Единственная отрада – Санька. Если бы он остался бессмертным на благословенной Фассии, никогда не довелось бы ему испытать любовь. И Альшоль только крепче сжимал рукоятки носилок, едва поспевая за напарником.

Через неделю Альшоля вызвали в канцелярию тюрьмы.

– Ознакомьтесь и распишитесь, – сказал майор, показывая Альшолю какую-то бумагу.

Альшоль прочитал бумагу. Это было постановление исполкома о направлении гражданина Альшоля в дом для престарелых, в Воронеж.

– Почему Воронеж? Я же просил Исландию… Впрочем, мне все равно, – еле слышным голосом сказал Альшоль и расписался.

Он вернулся в камеру и лег на нары. Если не суждено увидеть Саньку – пускай будет Воронеж. Безразлично, где умирать…

Он почувствовал жар и впал в забытье. Альшолю мерещились цветущие луга Фассии, по которым он гулял вместе со страусом Уэлби и Санькой: Санька ехала верхом на страусе, а Альшоль шагал рядом, показывая ей долины и горы чудесной планеты. А потом из облака мягко упал на них теплый дождь Билинда, и они вместе запели песню…

Как вдруг в долине все изменилось. Исчезли и цветы, и травы. Теперь Альшоль с Санькой шли по твердой застывшей лаве среди базальтовых скал, которые вдруг стали шевелиться, превращаясь в могучих трётлей. Хоровод привидений окружил Саньку и Альшоля, из нор выползли скрытники, изрыгая ругательства…

Альшоль почувствовал, что умирает. Все исчезло перед глазами, опустилась черная горячая ночь…

А когда он открыл глаза – не было ни тюремной камеры, ни нар, ни товарищей по несчастью. Альшоль лежал в больничной палате с зарешеченными окнами. Рядом на койке валялся подросток Гоша.

– Оклемался? – спросил тот, увидев, что Альшоль открыл глаза. – Ну, ты навел шороху, дед! – У Гоши под глазом сиял фонарь, рука была забинтована.

Альшоль понял, что не умер. Ему стало скучно.

Гоша принялся рассказывать. Оказывается, Альшоль стал ночью бредить, разбудил соседей, тут-то и выяснилось, что камера битком набита привидениями. Кроме той девочки с длинными волосами, явились какие-то дядьки и тетки с голубоватыми страшными лицами, старики, старухи и даже один годовалый ребенок. Они ползали по нарам, пытаясь обнять своих бывших родственников и знакомых. Мужики в страхе уклонялись, отпихивали их, но привидения были цепкие и все старались поцеловать в губы, а это – смерть!

Первым опомнился тот, что разбил витрину.

– Это ты их привел, старик! – крикнул он и бросился на Альшоля, лежавшего в беспамятстве. Но тут Гоша, сам не понимая почему, кинулся на бандита и вцепился ему в руку. Завязалась драка, в которой приняли участие все «суточники». На шум сбежалась охрана, и дерущихся растащили.

– И вот мы здесь, – закончил свой рассказ Гоша.

– Понятно, – кивнул Альшоль. – Спасибо тебе. Только ты зря старался. Лучше бы мне умереть.

– Ничего, дед! Еще поживем! – подмигнул Гоша.

А на следующий день в тюремную больницу доставили алкоголика Васю Бушуева: на стройке, напившись пива, он выпал из окна второго этажа и сломал ребро.

Вася был страшно доволен. Попасть в тюремную больницу – это счастье для заключенного. Он рассказал свежие новости: привидения никого больше не тревожили в камере, но тот, кто разбил витрину, тот самый, что угрожал Альшолю и бросился на него с кулаками, пытался ночью повеситься. Его перевели в другое место…

– Дед, а про тебя спрашивали, – вспомнил Вася.

– Кто?

– Мальчишка какой-то. В очках.

– Не знаю… – равнодушно протянул Альшоль. – А девочка не справлялась? Такая, лет тринадцати, с короткой стрижкой…

– Про девочку врать не буду. А мальчишка интересовался, где ты. Ему сказали – в больнице.

Дни тянулись медленно.

За решетчатым окном лето катилось к концу. Птицы по утрам пели, словно на Фассии. Альшоль перебирал свою жизнь на далекой планете – все семьсот пятьдесят лет, заполненных чтением, изучением языков Земли и разных наук, философскими разговорами с друзьями. Для чего все это?

И всплывало Санькино лицо, каким он увидел его тогда на антресолях, в момент разлуки…

Да, он многому научился. Он умеет воплощать свои фантазии, потому что его исландские предки были скальдами, то есть поэтами, а долгая жизнь на Фассии научила повелевать собственной мыслью. Как всполошились здесь, когда встретились со скрытниками и привидениями!

Но зачем, зачем ему все это?…

Альшоль мучился неразрешимостью вопроса. Обладать таким могучим даром – и тихо угаснуть где-то в Воронеже среди сумасшедших стариков и старух?! Где справедливость? Где Бог?!

И только он подумал о Боге, как за окнами тюремной больницы возник шум, послышались крики часовых: «Стой! Стрелять буду!».

Гоша первым спрыгнул с кровати и подскочил к окну…

– Во дела! – ошалело выдохнул он.

Вася натянул штаны и подошел к окну, да так и застыл с раскрытым ртом и выпученными глазами.

Альшоль собрал силы, чтобы подняться, и тоже приблизился к окну.

Из окна был виден тюремный двор с огромными железными воротами, которые сотрясались от стука, будто снаружи по ним колотили гигантским бревном. По двору бегали часовые с карабинами, лица у них были испуганные. А за воротами, возвышаясь над ними метра на три, виднелась исполинская фигура неведомого существа – мохнатого, плечистого, с зелеными глазами и мускулистыми, поросшими шерстью руками, каждая в два человеческих обхвата.

– Кто это? – отнимающимися губами прошептал Гоша.

– Это трётль, – улыбнулся Альшоль. – Но как он оказался в прямом мире?

Однако сейчас было не до теоретических вопросов. Трётль, судя по всему, барабанил в железные ворота ногой, отчего те шатались и прогибались. Часовой с испугу пальнул в воздух. На трётля это не произвело никакого впечатления – он лишь сильнее наподдал ворота, они соскочили с петель и упали во двор, едва не придавив часового.

Трётль вошел внутрь тюремного двора и не спеша приблизился к зданию больницы. Слегка согнувшись, он принялся шарить глазами по окнам.

И тут Альшоль заметил: на плече у него – Санька. А рядом – полноватый мужчина в клетчатой рубашке…

– Саня, я здесь! – выкрикнул Альшоль с такой силой, что Гоша с Васей даже отшатнулись от него.

Трётль услышал крик и глянул в окно, где находился Альшоль. Ни секунды не медля, но и не спеша, он сорвал железную решетку и выдавил ладонью раму окна. Часовые уже палили в трётля из винтовок, но ему это было, что слону дробина.

Трётль просунул в окно раскрытую ладонь. Альшоль ступил на нее обеими ногами, и трётль осторожно поставил Альшоля себе на плечо рядом с Санькой.

– Саня! – воскликнул Альшоль.

– Альшоль, миленький!

Они обнялись и расцеловались.

Между тем выстрелов снизу становилось все больше. Мужчина в клетчатой рубашке обеспокоенно ежился:

– Так и попасть могут…

Трётль сграбастал всех троих с плеча и спрятал себе под мышку. После чего, осыпаемый выстрелами, неторопливо повернулся и покинул тюремный двор.

Что же произошло? Откуда взялся трётль посреди белого дня во дворе тюрьмы на улице Каляева?

Чтобы ответить на эти вопросы, нам придется вернуться назад – к тому моменту, когда в прихожей Санькиной квартиры повалилось в обморок привидение Софья Романовна.

С привидением разобрались быстро. Через минуту оно пришло в себя и, хлопая глазами, осведомилось у ангела с чертенком, куда ей надлежит отбыть – в ад или в рай?

Ангелочек, паривший в воздухе, как бабочка, и чертенок, молча вращавший хвостом, дружно рассмеялись.

– Не вижу ничего смешного! – обиженно воскликнуло привидение.

– Следуйте за нами, – пропел ангелок серебряным голоском.

– Там разберемся, – добавил чертик.

Как ни была Санька взволнована происходящим, но про себя отметила, что эти фразы что-то ей напоминают. «Да это же милиционеры так говорят!» – вспомнила она. Санька выступила вперед и сказала:

– Нет, Софью Романовну мы вам так не отдадим! Я за нее отвечаю в отряде милосердия.