Дмитрий Емец - Черная-черная простыня

Его зловещая – в свете луны – физиономия буквально засияла от радости. Толстяку забавно было, что его, такую громадину, везла на раме девчонка.

– Я предлагал, чтобы наоборот, она не согласилась, – в свое оправдание сказал Мокренко.

– Ну уж нет. Я свою технику никому не доверяю, – заявила Анька.

Отвечая Петьке, она неотрывно смотрела на Хитрова и словно испытывала его.

– Значит, не передумал?

– Нет. Ждите меня тут... Не отходите от моего велика.

Повернувшись, Филька направился сквозь голо торчащие ветви кустарника к кладбищу. Двадцать шагов, еще двадцать... Теперь всего несколько метров отделяло его от темного пролома в ограде, за которым жутко белели старинные кресты и громоздились замшелые, со стершимися буквами надгробия.

«Пусть Анька видит, что я не трус. Взять первое, что встречу!» – напомнил Филька сам себе условия пари.

Тревожно озираясь, он пробирался между надгробиями. Под ногами, под слоем листьев, пружинила влажная земля. Покосившиеся кресты, скорбные, воздетые кверху ветви голых деревьев, замшелые камни, в неровностях которых отблескивала луна. В темноте что-то скрипело, шуршало, чавкало. Десятки разнообразных звуков от шороха листьев до тонкого прерывистого свиста доносились со всех сторон – и по меньшей мере половине из них нельзя было дать никакого объяснения.

Филька то замирал, то прижимался к деревьям, то чутко всматривался в темноту, пытаясь понять, что там впереди. В какой-то миг ему почудилось, что из-за дерева на него смотрит мертвенно-синяя женщина. Он шарахнулся было назад, но, споткнувшись, упал. Женщина осталась неподвижной, и Филька понял, что это статуя. Нерешительно подойдя ближе, он увидел обелиск, похожий на маленькую беседку с колоннами, которые прежде принял за деревья. Каменная плакальщица, напугавшая мальчика, стояла на коленях внутри этой беседки, воздев руки.

«Надворный советник

Олимпийцев Гервасий Иванович.

Скончался 14 мая 1896 года.

Всех лет его жизни было 46.

Ты был любим.

От скорбящей вдовы и детей», —

разобрал он надпись на памятнике.

Рассердившись на себя за то, что испугался статуи, Хитров решительно двинулся вперед, огибая сохранившиеся кое-где оградки могил. Он был так зол на себя за этот необоснованный страх, что почти не смотрел, куда идет. Внезапно земля ушла у него из-под ног, и с громким воплем мальчик провалился в яму, больно проехавшись спиной по насыпи.

Ударившись ногами обо что-то твердое, Филька мгновенно вскочил и стал карабкаться наружу, но не тут-то было. Сколько он ни подпрыгивал, руки его не доставали до края. Глина же была слишком скользкой.

После десятой неудачной попытки Хитров взял себя в руки.

«Спокойно! Если я буду звать на помощь, то опозорюсь. Или еще, чего доброго, Мокренко с Анькой услышат, перепугаются и чесанут отсюда. А я сиди до утра. Надо вначале понять, куда я провалился».

Ощупав края ямы, Филька убедился в том, что она четырехугольной формы, довольно узкая и вообще больше всего напоминает разрытую могилу. При одной мысли об этом Хитров похолодел и в слепом ужасе стал карабкаться. Он подпрыгивал, упирался ногами в глину и пытался подтянуться, но раз за разом срывался.

В очередной раз осознав, что так у него ничего не получится, Филька присел на корточки и задумался. В этот момент луна злорадно высунула свой желтый циклопический глаз из-за тучи и осветила внутренность ямы. Цепенея от ужаса, Хитров увидел гроб. Крышка его была немного сдвинута. Это об нее Филька, видимо, стукнулся, когда упал. Снаружи гроб был обит темной тканью, по которой ползали белые упитанные личинки.

Замирая, Хитров шагнул к гробу и заглянул в него. Он ожидал увидеть там все, что угодно, – мертвеца, скелет, червей, но то, что он увидел, было еще ужаснее.

Внутри гроб был пуст. Лишь белела отлично сохранившаяся ткань, на которой в двух местах расплывались темные пятна неизвестного происхождения. В изголовье гроба лежала аккуратно свернутая черная простыня.

Рассматривая крышку гроба, мальчик обна-ружил, что она необычной формы. Через равные промежутки в ней были проделаны отверстия, превращавшие крышку в отличную лестницу, если поставить ее наклонно.

Отскочив, Филька прижался спиной к краю ямы и закрыл глаза. Сердце колотилось так, будто было птицей, а грудь клеткой, из которой птица во что бы то ни стало стремилась вырваться.

– Свежая разрытая могила... пустой гроб... крышка-лестница... Нет, не может быть... – бормотал Хитров.

Все эти признаки подводили его к единственному предположению, которое было так ужасно, что он не мог, не желал в него поверить. В любом случае яму нужно было покидать, и чем скорее, тем лучше. Стащив с гроба крышку, оказавшуюся совсем легкой, Филька поставил ее вертикально и с ужасом осознал, что крышка как раз такой длины, какая нужна, чтобы упереться в край разрытой могилы.

Уже поставив ногу на первую «ступеньку», Хитров внезапно вспомнил о пари и, просунув руку в гроб, схватил черную простыню. Потом он долго не мог понять, что именно заставило его так поступить. Взлетев по крышке вверх, он ногой столкнул ее вниз, а сам, подгоняемый ужасом, комкая в руке черную простыню, метнулся напролом к тому месту, где ждали его приятели.

Ветки хлестали по лицу, листья шуршали, со всех сторон и даже из-под земли доносились неясные, смазанные и оттого еще более жуткие звуки. Филька пулей несся по тропинке, перепрыгивая через оградки могил, и мерещилось ему, будто он слышит мерный топот преследующих его неумолимых ног.

Хитров был слишком перепуган, чтобы найти тот провал в заборе, через который он пробрался на кладбище, а потому перелез через железные копья ограды и побежал вдоль нее к тому месту, где у велосипедов ждали его друзья.

Увидев Фильку, белого как мел, перемазанного с ног до головы глиной, сжимавшего в руке скомканную черную простыню, Анька отшатнулась и сразу схватилась за руль велосипеда, пораженный же Мокренко хотел что-то спросить, но не смог ничего выговорить и лишь замычал.

Все еще не очень соображая, что он и зачем делает, Филька защемил черную простыню багажником, и уже минуту спустя два спортивных велосипеда стремительно понеслись по разбухшей осенней аллее прочь от этого места.

– И ты говоришь: она была на кладбище? – Петька очистил апельсин и любовно посмотрел на его сочную мякоть.

– В разрытой могиле, – уточнил Филька, глядя, как дольки бесследно исчезают во рту у Мокренко. Он надеялся, что испортит Петьке аппетит, но ничего подобного не произошло. Уж что-что, а аппетит ему испортить было невозможно.

– И на дне этой могилы был гроб?

– Да, гроб.

Анька недоверчиво сдула с глаз челку.

– Пустой?

– Пустее не бывает.

Они сидели в классе после уроков. На столе перед ними лежала та самая черная простыня. Теперь она была развернута, и в нескольких местах на ней виднелись зеленые пятна плесени. В ведре торчала швабра: сегодня Анька была дежурной, Хитров же с Мокренко остались за компанию, чтобы еще раз обсудить события прошедшей ночи.

– По-моему, ты завираешься... Не могло там быть разрытой могилы! – категорично заявил Петька.

– А простыня откуда?

– Простыню ты с собой притащил. Признайся, что притащил. Спрятал под курткой, в глине измазался и решил нас одурачить. Признайся, что так все и было. Спорим на три желания! – сказала Анька.

Хитров, оскорбленный до глубины души этим недоверием, медленно откинулся назад.

– Ты когда-нибудь раньше видела черную простыню? – спросил он как можно спокойнее.

– Нет, не видела. Но я и страуса живого не видела. И вообще мало ли какого простыни могут быть цвета.