Кирилл Кащеев - День рождения ведьмы

— Та шо ты там возишься, глупая баба! — не выдержал староста.

Наконец старостиха затеплила свечу и, испуганно поглядывая на тура, стиснула ее обеими руками, словно боялась, что та убежит. Тур при виде огня шумно всхрапнул и подался в сторону, притиснув старосту к бревенчатой стене.

— Что тут у вас? — повторил он, оглядываясь по сторонам.

— Клад, и-хи-хи! — продребезжала ушастая тварь, заглядывая в дверной проем и опасливо жмурясь на слабенький огонек свечи. — Змеиный клад, Табитино сокровище!

Тур снова завертел рогатой башкой. Вдоль стен тянулись полки: на них лежали широкие, словно бы сплющенные круги, покрытые ярко-алой коркой, бруски, обернутые в золотистые и серебристые… шкурки? Стояли прозрачные сосуды странной формы — видно было, что жидкость внутри того же цвета, что вода в реке Молочной. Запах — кисловатый и в то же время будоражаще-приятный — заставлял нервно подергиваться глубокие ноздри турьего носа.

— Что это? — снова нетерпеливо прогудел он.

— Так молоко ж! — отводя глаза, неохотно пробормотал староста.

— Молоко, маслице, сметанка, сливочки, сыр! Яйца! — указывая на лотки с большими овальными белыми… вроде как ягодами, зачастила старостиха. — У нас-то, в пресветлом ирии, коров, коз нема, одни звери дикие, коровы-козы только в человечьем мире водятся…

— Кого ты назвала диким зверем, человечка? — снова взревел тур.

— Никого, пане тур, от як есть — никого! — уже привычно закрываясь руками, завопила старостиха. — Як можна, пане, хто ж тут зверь, а нема никого!

— Птицы в ирие теж не несутся — тилькы зимують, а птенцов выводить в человечий мир летят, ось и яиц у нас не бывает, — перекрывая ее вопли, рявкнул староста. — Мы и наладили торговлишку-то! С человеческим фер-ме-ром… — с некоторой запинкой произнес он чужое слово. — Он нам молоко да яйца, мы их продаемо… Змеям, еще котам говорящим… — староста замолчал.

Рвущийся из груди тура глухой рокот превратился в рев — он запрокидывал башку, качал рогами, фыркал, разбрызгивая слюну с оттопыренных губ… Не сразу староста понял, что тур хохочет.

— Гонец… От царствующих змеев! За молоком и маслицем! — наконец профыркал он. — А я-то все гадал, что ему делать в мелкой приграничной деревеньке! Говори, где он! — прижимая старосту к стене, рявкнул тур.

— Як що скажу, товар не тронете? — с трудом шевеля шеей, староста кивнул на полки. — Всей деревней в него вложились, ни полушки за душой не оставили, хучь с голоду помирай!

Тур протянул руку. Толстые, грубые, покрытые ороговевшей пленкой — словно из копыта сделанные — пальцы сгребли в горсть сразу несколько яиц. И медленно, с наслаждением раздавили. Захрустела скорлупа, желто-белая жижа закапала на пол амбара.

— Я буду вот так давить черепа ваших детенышей, если не скажешь! — пророкотал тур. — Тащите сюда детей!

— Та не треба, пане тур, он скаже, скаже! — метнулась к нему старостиха. — Та я сама скажу, чи вин мени родной, той змиюка подколодный! — и она ткнула пальцем в полки.

Тур мгновение непонимающе смотрел на нее, потом снова рявкнул, ухватился за край полки и дернул. Прозрачные сосуды с молоком и еще чем-то тоже белым, густым, не иначе как сметаной, с грохотом посыпались вниз, разбиваясь на мелкие колючие осколки. Растекались белые лужи. Тур дернул еще раз — вспучились мышцы под покрытой шерстью шкурой. И полка сдвинулась в сторону, ведя за собой кусок стены… Вырезанная прямо в толще бревен, открылась ниша.

Тур заревел торжествующе. В нише, плотно вжимаясь лопатками в грубо обтесанную стенку, стоял юноша, скорее мальчишка, лет шестнадцати — может, семнадцати. Высокий, худой, даже щуплый, он производил впечатление полной беззащитности. Длинные, такие черные, что аж с просинью, волосы прикрывали бледное лицо, между спутанными прядями мерцали испуганные синие глаза.

Непрерывно ревущий тур ухватил паренька за черные пряди и поволок из амбара, сшибая все на своем пути. Мальчишка не кричал, только бился, как вытащенная на берег рыба, и норовил уцепиться за что попало.

— Та що ж ты робышь, гадюка! — возмутился староста, когда парень опрокинул жбан с золотистым пахучим маслом.

— Ой, мовчи, Гнат! — прикрикнула на него старостиха и сама зажала себе рот рукой.

Тур выволок упирающегося паренька на улицу и швырнул в пыль, придавив копытом. Из распотрошенных домов начали появляться чудовищные туровы воины. Человеко-еж шумно затряс иголками, вопросительно стрекотнул «кузнечик».

Турье копыто вдавило голову мальчишки в землю, тур нагнулся, вглядываясь в безумно вытаращенные синие глаза. Паренек надрывно скулил, норовя свернуться в клубок и, кажется, даже закопаться в твердую утоптанную землю.

— И как тебя такого гонцом послали? — презрительно фыркнул тур, разглядывая своего пленника. — Хотя за молочком… — и опять он зафырчал. — Вам эти лакомства молочные выйдут боком! Отвечай, змееныш, где Великий Дракон? — Тур повертел копытом, вспарывая остро заточенным ороговевшим краем кожу на виске парня.

Из глаз мальчишки хлынули слезы:

— Я не… Я не змееныш, я…

— Ты полукровка, — прервал его тур. — Помесь двух гадин: ползучей и двуногой, даром, что ли, от тебя человечиной несет! Живешь в Змеевых Пещерах, так что наверняка знаешь, где сейчас Айтварас Жалтис Чанг Тун Ми Лун? Где Водный Змей, Хранитель границы?

— Я не знаю, я… — снова залепетал парень, но турье копыто надавило сильнее, кровь брызнула фонтаном. — Я скажу, скажу! — зачастил он. — Великий Водный, он… Уехал он! Давно собирался, а сейчас уехал! У него в человеческом мире девчонка! Ведьма! Он к ней…

— Вместо того чтоб сторожить пограничье, он уезжает к своей ведьме! — в рокочущем голосе тура звучало презрение. — Все змеи одинаковые… и все они поплатятся! — Он наклонился к лежащему на земле парню и выдохнул, взъерошив пахнущим травой дыханием мокрые от пота волосы. — Ненавижу змеев!

— Та хто ж их, гадов, любыть! — неожиданно согласился торчащий в дверях амбара староста.

— Сказала бо, мовчи! — снова цыкнула на него старостиха и прижала погасшую свечу к груди.

— Великий Огненный в пустынях, Великий Воздушный растворился в аэре и неизвестно, когда вернется, а Земляной стар и не боец! — тур захохотал снова — легко, свободно, торжествующе. — Наш господин все рассчитал точно! Он знал, он всегда знает!

— Вы — люди Прикованного! — выдохнул паренек. Если раньше ужас так и пер из него, заливая все вокруг, то сейчас он весь стал ужасом — беспредельным, невероятным. — То есть звери Прикованного… то есть, я хотел сказать… — забормотал он.

— Мы — воины нашего господина, — наклоняясь к нему и давая заглянуть в безумные, налитые яростью глаза, сказал тур. — Помни это, если хочешь жить!

— Я хочу, хочу! — отчаянно суча ногами, лепетал парень.

— Уговорил, змееныш! — тур усмехнулся, демонстрируя слишком острые для травоядного зубы. — Отведешь войско господина к Змеевым Пещерам — и останешься жить.

— Как я могу войско, я не могу войско… — корчась под копытом, забормотал паренек. — Вас много и вы такие… такие… Заметные, — наконец нашел слово он.

— А ты сделаешь так, чтоб нас не заметили, — наклонился к самому уху паренька тур. — Ты гонец, приятель! Ты и впрямь думаешь, я тупой бык и не знаю, что может гонец? Тебе дана власть скользить змеиными тропами… — тур скривился и презрительно процедил: — Проползать! Ты можешь в мгновение ока оказаться рядом с вашим змейским оплотом — и все, что тебе надо, с собой протащить, хоть бы каким здоровенным оно ни было. Иначе как бы ты все это забрал? — Он махнул лапой в сторону заполненного молоком и сырами амбара. — А твоей змеиной Силы, хоть ты и полукровка, хватит, чтоб укрыть нас мороком, когда мы выйдем у Пещер.

— Вы там всех убьете! — тоскливо простонал парнишка.

— Или всех там… или одного тебя здесь, — снова оскаливая хищные клыки, рявкнул тур. — Что выбираешь, змееныш?

Парнишка всхлипнул — долго, протяжно, так, что раздулись тощие ребра под грязной, а недавно еще роскошной рубашкой тончайшего, паутинного шелка. И сжался в испуганный комок. Ответ был ясен без слов.

— Я так и знал! — с презрительным торжеством фыркнул тур. — Змеиное племя — одинаковое. Целуй копыто! — рявкнул он, снимая копыто с головы мальчишки и с грохотом впечатывая его в плотную утоптанную землю.

Всхлипывая, мальчишка поднялся на четвереньки, дрожа, подполз к туру и, почти распластавшись по земле, чуть коснулся копыта губами.

— Крепче целуй, не стесняйся! — турово копыто с силой ударило парня в лицо — кровь потекла по подбородку. — Руку целуй! — тур сунул парню свою лапищу.

— Это — рука? — с сомнением пробормотал тот, оглядывая покрытые ороговевшими наростами пальцы.