Андрэ Нортон - Темный трубач

Я стал внимательно изучать каменистую дорожку. Насколько можно судить, она идёт по какому-то возвышению. Ни разу не исчезает в болоте, ни в одном месте не перекрывается растительностью. И тут, изрядно удивлённый, я понял, что, несмотря на сумерки, ясно вижу каждый камень дорожки; они как будто были покрыты фосфоресцирующим материалом. Дорожка сделана так, что видна в темноте. Значит, она предназначалась для наблюдения за ночными животными?

— Придётся идти туда, — решил я. И сделал первый шаг.

Наши преследователи обуты в сапоги с металлическими подошвами, им тут будет нелегко: камни покрыты чем-то скользким. Наши мягкие башмаки несли нас устойчиво, конечно, если мы не слишком торопились. Некоторое время мы двигались прямо в болото, и его гнилые испарения окружили нас. Тростники стали гуще, и, когда дорога свернула влево, совсем заслонили ту её часть, что мы миновали.

Наши глаза привыкли к темноте, и свечения камней вполне хватало. Я не пользовался фонарем. Мы уже довольно далеко углубились в эту печальную местность, когда набрели на остров, высоко поднимавшийся над уровнем болота. Пять камней образовывали лестницу, ведущую от дороги на его поверхность.

Остров искусственно выровнен, хотя густая растительность свидетельствовала, что его уже несколько лет не посещали. В центре несколько загонов напоминали знакомую нам станцию мутантов — место, где содержат животных, прежде чем выпустить в естественную для них среду обитания.

Вероятно, это тупик, и я подумал, что сделал неправильный выбор. Тратить время на пересечение острова я не стал. Там опять каменные ступени, ведущие к посадочной площадке. Площадка окружена стеной из светящихся камней, рассчитанных, очевидно, на то, что их видно с воздуха. Почему? Нужно было доставлять сюда груз по ночам? Никакой другой причины не могло быть.

Мы обошли стену с трёх сторон. Никакого выхода. В конце концов я решился включить фонарь и осветил пространство за стеной, пытаясь найти проход через болото.

Фонарь осветил гряду, похожую на ту, по которой шла дорога, но невымощенную. Если это продолжение дороги, она нас выдержит. Хотя, конечно, риск был.

Мы вернулись к загонам. Впервые я заметил небольшое сооружение из проволочной сетки, затянутой растительностью. Дверь его открыта, вход весь перевит лианами, преграждавшими путь. Мы расчистили его. Осторожно осветив внутренность, я решил, что это сооружение должно так же сливаться с местностью, как и все наблюдательные пункты рейнджеров. И это всего лишь временное убежище. Как и строение в горах, оно было лишено мебели, если не считать двух коек, встроенных в стены и покрытых неприятной на вид плесенью.

Сильно пахло сыростью. Тед вскрикнул, и я уловил справа вспышку станнера. Фонарь осветил существо, дергавшееся, пока луч не подействовал полностью; тогда оно затихло, выставив брюхо и обнажив могучие когти. Кос-краб и сам по себе очень опасен. А тут за ним виднелась паутина, и в ней что-то шевелилось…

— Назад!

Я попятился, Тед за мной. Целое гнездо крабов! Не знаю, кто ещё здесь обитал, но у меня не было ни малейшего желания выяснять это. Придётся повернуть назад — но, выйдя из сооружения, мы услышали звук и увидели вверху свет прожектора. Флиттер выследил нас!

Я отстегнул фонарь и бросил его в хижину. Пусть кажется, что внутри кто-то есть.

— Пошли!

Мы побежали к посадочной площадке, через стену, к гребню, который, возможно, ведёт на ту сторону болота. Если нас ищут не по инфраскопу… но на такую удачу нечего рассчитывать. Может, заметив свет, они задержатся у хижины.

Теперь приходилось идти наощупь, а это было опасно. Но спустя короткое время почва под ногами стала совсем твёрдой. Ножом я срезал ветку и стал ощупывать ею дорогу в поисках незаметного поворота. Призрачные болотные огни горели тут и там, поддерживая слабый свет.

Сзади донёсся шум садящегося флиттера. Я вздохнул с облегчением. Они увидели посадочную площадку и сели, возможно, привлечённые светом в хижине. Значит, их инфраскоп больше не действует, иначе они поняли бы, что это обман.

Неожиданно мой прут провалился. В панике я стал щупать им направо и налево, надеясь, что это просто поворот, а не конец безопасного пути. Действительно, слева я нащупал продолжение твёрдой поверхности.

Теперь всё держалось на нервах. Напряжение становилось всё сильнее, тропа шла не прямо, а сворачивала то направо, то налево, то снова направо. Каждый поворот вызывал страх, что мы подошли к концу.

Я начинал думать, что это возвышение искусственное, сделанное для какой-то цели, хотя оно и не было вымощено. Оно слишком извивалось, чтобы быть естественным. Болотные огни остались позади. Мы по-прежнему двигались сквозь болотное зловоние, какие-то существа ускользали изпод ног. Каждое мгновение мы ждали, что они перестанут убегать и загородят нам проход.

Наконец гребень привёл нас к маленькому озеру. Я услышал удивлённое восклицание Теда и эхом повторил его.

Мы увидели огни — не болотные огоньки и не фонари или прожекторы, как на флиттере. Это было бледное свечение, похожее на свечение камней на дороге.

Камни! Светятся камни! Из них сложены грубые столбы, расставленные там и тут. Между столбами, поднимавшимися над тёмной поверхностью воды, — насыпи, слепленные из грязи и тростника.

— Рогатые бородавочники! — полушёпотом воскликнул Тед.

Да, рогатые бородавочники. Но я никогда не видел такого их поселения. Обычно они живут поодиночке, одно озеро занимает одна семья. А здесь я насчитал не менее двадцати насыпей со столбами между ними.

Водная поверхность спокойна. И по виду ближайшей насыпи (в ней чуть выше поверхности виднелось входное отверстие) похоже, что они оставлены. Но всё же картина была так далека от нормы для этого вида, что я почувствовал беспокойство. На Бельтане быстро привыкаешь обращать внимание на всё необычное.

Узкая тропа проходила рядом с одним из столбов. Действительно, искусственное сооружение, камни скреплены той же смесью грязи и растительности, из которой слеплены жилища животных. Это сделали рогатые бородавочники? Но как? У них не хватило бы интеллекта для сооружения такой системы освещения.

Камни одинаковые, точь-в-точь такие, как на дороге, ведущей к острову. Я опустился на колени и пощупал землю. И нащупал углубления, хотя они и сгладились за несколько лет. Столбы сооружены из покрытия дороги!

Осторожно поглядывая на насыпи-куполы, мы продвигались вперёд. Кое-что обнадёживало. Бородавочники любят селиться у воды, но в болотах не живут: они питаются тем, что растёт в сухих местах. Значит, мы на краю болота.

В серых предрассветных сумерках мы вышли на твёрдую землю, оставив болото позади. Флиттера не было слышно. Дорога, проведя нас через трясину, неожиданно кончилась ещё одной посадочной площадкой. Я осмотрелся в поисках пещеры или какого-нибудь убежища. Мы падали с ног от усталости и без отдыха далеко не уйдем.

— Вир!

Я повернул голову. Тед указывал на утёс впереди.

— Вир! Иопей!

Я тоже увидел его — голова с широким клювом, ярко-оранжевое и белое оперение. Иопей взлетел, упал вниз и, казалось, исчез в скалах. Мы двинулись туда. Гнёзда иопея, сооружённые из смеси перьев, мха и секреции специальной железы, всегда находятся у входа в пещеру. Гнездо внутри, а сама птица охотится за насекомыми снаружи. Нам повезло, что мы её вообще увидели. Если бы не иопей, мы никогда не нашли бы пещеру: вход закрывала нависавшая скала.

Нужно было протискиваться в узкую щель. Мы оказались в полутёмной пещере с песчаным полом. Это не лавовая страна, поэтому туннелей здесь нет. И я не собирался идти вглубь. Здесь мы в безопасности от инфраскопа. Можно посветить фонарём.

Узкий вход напоминал горлышко бутылки. Пещера оказалась очень странным местом. В своих блужданиях по лавовым пещерам мы видели немало необычного, но здесь было кое-что новое.

С пола поднималась густая поросль чисто белой растительности высотой до колена. Она выросла из семян, принесённых иопеями, чьи бормочущие крики у нас над головой напоминали стоны. Некоторые побеги высохли и погибли, другие всё ещё боролись за свою обречённую жизнь. Тед перевёл фонарь от этой призрачной растительности на птиц, которые беспокойно зашевелились в гнёздах.

С пола послышался другой звук. Тед успел осветить мохнатый зад с пушистым хвостом — ткач-брод. Хвост торчал из громадного гнезда, сплетённого частично из высохших побегов призрачных растений, частично из принесённых снаружи кусочков. Вся масса достигала высоты талии человека, она крепилась к дальней стене и была изготовлена не одним поколением бродов. Характерное травяное плетение кое-где смялось и порвалось, но было ясно, что гнездо по-прежнему обитаемо.

Мы обошли призрачную растительность, гнездо бродов и угол, где гнездились иопеи, — там стены и пол были покрыты неприятно пахнувшими пятнами. Оставалось узкое пространство, на котором можно было прикорнуть. Фонарь продолжал светить, беспокоя птиц, пока мы ели. Затем я достал карту и принялся обдумывать план дальнейших действий.