Алека Вольских - Мила Рудик и тайна шестого адепта

По семейной традиции обряды оракулов проходили в неглубокой пещере недалеко от нашего дома. Из множественных расщелин пещеры исходили одурманивающие пары, которые помогали оракулу войти в транс. Из-за того, что оракул никогда не помнил своих пророчеств, рядом, кроме просителя, должен был находиться кто-то из семьи. В тот раз свидетелями обряда были я и мой хороший друг, приехавший ко мне погостить из-за границы. По странному совпадению, он и наш гость были родом из одних мест, хотя и встретились впервые в нашем доме.

Обычно София довольно долго находилась в трансе, прежде чем с ее уст слетало пророчество, но в этот раз было все иначе. Едва лишь выражение на лице сестры стало отсутствующим, а все ее мускулы расслабились, как она изрекла безжизненным голосом:

— Тот, чей лик повергает в ужас, твоя жизнь не принадлежит тебе… Такова воля высших сил. Тебе суждено быть лишь семенем судьбы. Твое дитя станет одним из четырех столпов, которые остановят колесницу погибельного гнева. Та, что вещает тебе судьбу, произведет на свет твое дитя — его первый вздох знаменует ее последний… Такова воля высших сил.

Сестра замолчала, а я еще долго не мог прийти в себя. Никогда прежде на моей памяти пророчества Софии не касались ее самой. Когда мы вернулись в дом, я пересказал сестре слово в слово все, что было сказано ею в пещере. Наши родители выслушали мой рассказ вместе с ней.

Я был крайне встревожен этим предсказанием и заявил Софии, что она не должна слепо следовать ему. Мое сердце сжималось от мысли, что любимая сестра, о которой я заботился всю свою жизнь, вручит себя совершенно незнакомому человеку только лишь потому, что так велели ей голоса потустороннего мира. Я надеялся, что родители поддержат меня в моем стремлении удержать Софию от опрометчивого шага.

Однако родители, выслушав меня, заявили, что в нашем роду всегда все следовали воле богов — ведь не случайно наш род был избран, чтобы служить гласом высшей воли. Они предоставили все решать сестре.

Подумав, София сказала:

— Если синьор Терас готов взять меня в жены, я исполню все, как было указано в пророчестве.

— Опомнись, София, per favore! — вскричал я. — Разве ты забыла последнюю часть пророчества?! Ребенок, которого ты родишь, принесет тебе смерть! Sorella, mia cara, я не могу позволить этому случиться!

Сестра улыбнулась мне и ответила:

— Я знаю, Массимо, что ради меня ты готов пойти против воли высших сил. Но также я знаю, что мой любимый брат никогда не пойдет против моей воли, а я приняла решение.

Я был в отчаянии, но уже знал, что отговаривать Софию нет смысла — она была упряма, как и все женщины в нашем роду, и если решила что-то, уже не передумает. У меня осталась только одна надежда, что чужеземец, назвавшийся именем Терас, сам откажется от моей сестры.

— Что вы думаете об этом пророчестве, синьор? — спросил я его.

Гость, все это время молча стоявший в стороне, сделал шаг вперед.

— Синьорина, — сказал он, обращаясь к моей сестре, — ваши уста не солгали. Там, в пещере, вы назвали меня «тем, чей лик повергает в ужас». Посмотрите на мое лицо — такая прекрасная девушка, как вы, не может согласиться выйти замуж за чудовище.

Произнося эти слова, чужеземец поднял руки к своему капюшону. Когда он скинул его с головы, и я, и наши с Софией родители, и мой друг, ставший свидетелем этой сцены, — все мы от ужаса потеряли дар речи.

Этот человек был неописуемо уродлив. До того момента я даже не подозревал, что подобное уродство может существовать в этом мире. Это был облик странной химеры. С лица чужеземца на нас будто бы смотрело несколько животных одновременно. И только ясные светло-серые глаза несомненно принадлежали человеку.

Гость не смутился, увидев наше отвращение и испуг, но все же, опустив глаза, словно давно смирился с подобной реакцией на свою внешность, он вернул капюшон на голову и опустил его край пониже на лицо.

— Вы все еще хотите следовать воле высших сил, синьорина? — спросил он сестру.

София улыбнулась. Она была единственным человеком в комнате, чье лицо оставалось безмятежным все это время.

— В Кальяри вам, наверное, не рассказали всего об оракуле, синьор, — сказала чужеземцу София, — а сами вы по каким-то причинам не заметили этого, но… К сожалению или к счастью, я не могу посмотреть на ваше лицо, как вы того просите. Потому что, как и все оракулы в нашем роду, я с рождения слепа.

Увидев, как вздрогнул при этих словах гость, я понял, что София угадала — чужеземец действительно не заметил слепоты моей сестры. Видимо, из-за низко опущенного на лицо капюшона он вынужден был большую часть времени смотреть в пол и не мог хорошо видеть наши лица. Именно по этой причине не заметил, что София смотрит на мир отсутствующим, пустым взглядом.

— Для меня не имеет значения, уродлив человек или хорош собой, — сказала чужеземцу сестра. — Поэтому я не отрекаюсь от своих слов — если вы согласны следовать пророчеству, то я готова вручить свою судьбу в ваши руки, синьор.

Гость молчал целую минуту, и эта пауза давала мне повод надеяться на хороший исход. Но все мои надежды рухнули, когда чужеземец сказал:

— Наверное, мне следовало бы проявить больше благородства, синьорина. Но я слишком хорошо понимаю, что ни одна другая женщина никогда не захочет связать со мной свою жизнь. И пусть вы лишь следуете воле провидения, я принимаю это. Если пророчеству оракула суждено соединить наши судьбы — да будет так.

— Получив благословение моих родителей, Терас и София обвенчались, став мужем и женой. Вскоре после свадьбы Терас увез мою сестру на свою родину, в Таврику. Через несколько месяцев я получил письмо, написанное рукой Тераса под диктовку Софии. Она сообщала, что ждет ребенка.

Массимо Буффонади опустил глаза на сцепленные в замок руки, лежащие на коленях.

— В тот день, когда ребенок родился, София умерла, как и предвещало ее собственное пророчество.

— Дядя… — тихо произнес Бледо, глядя на человека, который воспитал его, взглядом, выражающим неподдельное чувство вины.

Массимо Буффонади покачал головой, словно отвечал этим движением на невысказанный вопрос племянника.

— Ты хорошо знаешь, Бледо, что я никогда не испытывал ненависти к твоему отцу. И никогда не винил его в том, что так рано потерял свою единственную сестру. Таково было решение Софии, а я… — Он сделал глубокий вздох. — Мне всегда служило утешением, что София не была несчастлива с Терасом. Он любил ее, и я знаю, что она любила его в ответ. Для нее было счастьем осознавать, что после себя она оставляет в этом мире свое дитя — частицу себя самой.

Он посмотрел на племянника теплым взглядом.

— Я всегда любил тебя, как своего сына, и меньше всего мне бы хотелось, чтобы ты чувствовал себя виноватым, мой мальчик.

Брови Бледо вытянулись домиком. Он вдруг заметил устремленный на него взгляд Милы, смутился и опустил глаза на пустую чашку, которую до сих пор продолжал зачем-то держать в руках.

— Не знаю, зачем я рассказал вам эту историю, синьорина, — вдруг произнес Буффонади, обращаясь уже к Миле; его лицо лишь на миг приняло растерянное и одновременно печальное выражение. — Наверное, мне просто хотелось еще раз вспомнить о Софии.

Мила молчала — она все еще находилась под действием рассказа и просто не знала, что сказать.

Массимо Буффонади указал рукой на тетрадь, лежащую в центре стола.

— После смерти Тераса я получил от него письмо. Вероятно, все было устроено так, чтобы письмо было отправлено, когда о его смерти станет известно официально. В этом письме было сказано, что он вручает мне на хранение свой дневник. Далее следовало предупреждение: «Его сможет открыть только один человек — мой сын. Если это сделает кто-то другой, дневник тотчас воспламенится. Только Бледо сможет снять с дневника чары неприкасаемости». Больше никаких пояснений Терас в письме не давал, но было ясно, что по каким-то причинам он считает, что его дневник представляет некую ценность. В письме Терас просил, чтобы я вручил дневник его сыну, когда ему исполнится восемнадцать лет. Сам дневник обнаружился среди вещей Тераса.

Итальянец какое-то время хмуро молчал и наконец добавил:

— Терас был найден мертвым в крохотной квартирке Внешнего мира, где жил под вымышленным именем. Его убийцу так и не нашли. Предполагали, что его могли убить из мести те, чьих родных он выдал Гильдии до ее краха. Возможно, так и было. Боюсь, достоверно нам этого никогда не узнать.

Мила смотрела на дневник Тераса, не скрывая своего интереса. Ее мысли довольно хаотично перескакивали с одного вопроса на другой. О чем писал в своем дневнике Терас? Раз он принял меры, чтобы никто, кроме Бледо, не смог открыть дневник, значит, считал его содержимое действительно важным. Связаны ли записи в этой тетради с Гильдией? Или они касаются чего-то другого? Если в дневнике есть упоминания о Гильдии, то возможно ли, что они как-то касаются ее основателя — Даниила Кровина, человека, который был прадедом Милы?