Юлия Вознесенская - Юлианна, или Игра в киднеппинг

– Вы хотите меня прямо вот так забрать с собой? – дрожащим голосом спросила вдруг оробевшая Аня.

– А чего тянуть? Ехать так ехать… Между прочим, Юлька еще не знает, что я за тобой поехал. Вот сюрприз для нее будет!

– И я поеду до самого Санкт-Петербурга с вами на машине?

– Ну да.

– Бабушка, можно?

– А ты готова ехать прямо сегодня?

– Не знаю… Но мне кажется, что если ехать, то лучше сразу, каникулы ведь уже начались. А ты как считаешь, бабушка?

– Экие вы оба торопыги, настоящие Мишины.

– Конечно, мы с дочкой – Мишины. Или Нина поменяла Ане фамилию?

– Не говорите глупостей, Митя, она и сама фамилию не меняла. Аннушка, веди отца в дом – его кормить с дороги надо.

– Не торопитесь, Анастасия Николаевна, я же сказал: это после. Сейчас нам с Аней надо съездить на кладбище. Отвезешь меня к маме, дочка? Покажешь дорогу?

– Бабушка, можно?

– Конечно, можно и нужно. Езжайте с Богом, а я пока обедом займусь.

Бабушка ушла в дом, а дочь с отцом остались стоять перед калиткой, исподлобья поглядывая друг на друга.

– Ну что, так и будем стоять, в гляделки играть? Давай садись в машину!

Мишин распахнул перед Аней дверцу, и она чинно уселась на переднее сиденье. Он сел на водительское место и вопросительно посмотрел на нее.

– Командуй, дочка. Куда ехать?

– Сначала прямо, до первого большого перекрестка. Только знаете, нехорошо без цветов…

– Я тоже так подумал. Цветы сзади лежат.

Аня поглядела назад. Спинки задних сидений были опущены, и там, занимая сиденья и багажник, лежал какой-то огромный пакет, похожий на свернутую палатку, а цветов никаких не было. Она вздохнула огорченно, но спросить постеснялась.

Ангелы Иоанн и Димитриус полетели вслед за отъехавшим от дома «Мерсе-десом».

Аня в машине заметно растерялась, она не знала, о чем ей говорить с отцом, и поэтому только подсказывала ему дорогу.

Они доехали до набережной реки Великой, и Аня указала рукой на белокаменный монастырь:

– Нам туда, к монастырю, а там уже недалеко.

– Мирожский монастырь, – кивнул Мишин. – Я помню. Открыли его наконец?

– Давно открыли.

Они переехали по мосту через Великую и примерно через двадцать минут остановились у ворот кладбища.

– Нам надо выйти из машины, – сказала Аннушка.

– Зачем? – удивился Мишин.

– Ворота закрыты. Мы можем только в калитку войти. Тут очень сердитый сторож, он никого на машине в ворота не пускает. И на велосипеде нельзя, и даже просто вести его рядом сторож не разрешает. Говорит – не положено. Я свой велосипед всегда оставляю на улице и иду к маме пешком. Он вон в той будочке сидит и за всеми следит в окошко.

– Какой-то чудной у вас сторож. По-моему, ему надо объяснить, что он не прав. Сиди тут и жди.

– Митя! Митя, может, не надо? – закричал, тревожно виясь над Мишиным, Ангел Димитриус.

– Да не волнуйся ты, брат, – успокаивал его Ангел Иоанн. – Этот сторож опасен только для робких и безответных, он ведь душой слабый, умом глупый и даже не совсем живой.

– Это как понять – «не совсем живой»? – От удивления Димитриус остановился в воздухе, затормозив крыльями.

– А вот выйдет – увидишь. Его бесы заживо дожирают, уже совсем почти ничего не осталось. Не бойся, не тронет он твоего Митю, как бы Митя сам его не тронул.

– Да вот этого-то я больше всего и боюсь… Митенька, прошу тебя, не надо, не связывайся ты с ним!

Но Мишин, не внемля своему Ангелу Хранителю, вышел из машины и направился в сторожку. Ровно через две минуты оттуда выбежал сторож и рысцой бросился к воротам.

Ангел Димитриус с ужасом увидел то, о чем говорил Ангел Иоанн: несчастного сторожа захватило и глодало заживо целое полчище мелких бесов. Некоторые, размером не больше крысят, угнездились в самом его сердце и уже прогрызли его во многих местах, а в мозгу копошился целый клубок не то мелких змей, не то крупных зубастых червей. И все они отравляли его кровь, мысли и душу. Ни один врач не нашел бы в нем никакой болезни, кроме разве застарелого алкоголизма, но духовно бедняга заживо разлагался. Он по инерции продолжал двигаться, видел смутно, мыслил туманно, но еще не совсем утратил навыки речи. Прав был Ангел Иоанн – это уже не был вполне живой человек…

Несчастный сторож не любил жизнь, поскольку сам был уже наполовину мертв, потому и устроился работать на кладбище. Слабую жизнь он старался уничтожить или хотя бы придавить, а вот перед сильной – дрожал, пасовал, но и люто ненавидел. Сам ничтожный и гниющий, он, например, невзлюбил мощный трехсотлетний дуб, росший в самом центре кладбища. Спилить его он не посмел – начальства боялся. И тогда он удумал лить под корни дуба разную ядовитую гадость: бензин, хлорку, кислоту, мазут, ацетон – и делал это до тех пор, пока дуб-патриарх не засох на корню. А цветы на могилах он просто вытаптывал. Такой вот служил на этом кладбище сторож…

Но в Мишине было нечто такое, что заставило сторожа испугаться, а бесов – затаиться. Пожалуй, правильно будет назвать это доброй жизненной силой.

Да, сторож явно спасовал. Когда Мишин снова уселся за руль, ворота перед ним уже были широко и гостеприимно распахнуты.

– Езжайте прямо к могилке, там широкая дорожка. А лопаточку и леечку я вам прямо на место доставлю! – приговаривал сторож, суетливо запирая за ними ворота.

Отец с дочерью двинулись в глубину тенистого старого кладбища.

– Здесь, – сказала Аня, когда они проехали мимо сухого дуба. Мишин остановился, и они вместе вышли из машины и подошли к оградке, где были могилы Аниных мамы и дедушки. Аня открыла калитку, отогнув гвоздик, служивший запором, и пропустила отца вперед. Оба креста были большие, дубовые, с кровельками и с иконками вместо фотографий: такие кресты знающие люди называют «голубцами». Мишин сразу подошел к маминой могиле, сплошь поросшей белыми маргаритками, обнял рукой крест, прислонил к нему голову и вдруг громко заплакал, приговаривая:

– Ах, Нинка моя, Нинка… Что ж это ты такое сотворила? Как же это ты так – насовсем, а?

Вот этого Аня никак не ожидала! Она постояла-постояла, а потом подошла к отцу, подлезла под его руку, прислонилась к нему и тоже заплакала, громче отца.

– Папочка! Мой папочка! – твердила она, глотая слезы. – Не плачь, пожалуйста!

Она плакала, уткнувшись в папину рубашку, от которой не слишком хорошо пахло. Отец подхватил ее на руки и стал целовать, в свою очередь, уговаривая не плакать, и она тоже целовала его в колючие щеки и гладила по голове как маленького.

– Вот теперь я вижу, что ты мой настоящий папа, – сказала она, когда они оба наплакались и отец опустил ее на землю.

Ангелы стояли на крыше большого старинного купеческого мавзолея, никем не замечаемые и очень взволнованные.

– Вот ради таких минут на земле и стоило покидать Рай, – заметил Иоанн, вытирая слезы рукавом стихаря.

– Истину глаголешь, брат, сущую истину: взирать, как отец и дочь обретают друг друга после долгой разлуки – сие есть счастье… А вот погоди, что еще-то будет! Сейчас ты увидишь, какие Митя привез цветы на могилку своей покойной, давно разведенной жены. И ты, брат, поймешь, какое это золотое сердце!

– А где они, в машине? – Иоанн сосредоточился, чтобы увидеть, что за цветы находятся внутри машины, но Димитриус его остановил:

– Погоди, раньше времени взглядом не проникай! Вот Митя их достанет, развернет, – тогда и увидишь их во всей красе. Хороший он у меня, умный, добрый. Дурной только.

– Да нет, он вполне ничего себе, – успокоил его Иоанн, – мне нравится.

– Вот я вам лопатку принес… и воду… две лейки. Не хватит – еще принесу, – раздался сиплый голос кладбищенского сторожа, сопровождаемый звяканьем лопаты о лейку.

– Спасибо, приятель. Можешь пока быть свободен.

Сторож еще постоял, глядя на Мишина с какой-то смутной и кривой улыбкой. Он трусил и старался выказать радушие и приветливость, которые даже и не шли ему. Аня, взглянув на сторожа, немного испугалась. Когда сторож удалился своей странной, какой-то блуждающей походкой, она спросила:

– Ой, папочка, что же ты такое с ним сделал? Ты, наверно, дал ему денег, и он поэтому стал такой?

– Не давал я ему никаких денег. Я просто объяснил ему в двух словах, что не надо лишний раз огорчать посетителей кладбища – они и так огорчены по самое некуда. Ну, а он меня правильно понял, вот и все. Не понимаю, почему раньше никто не догадался просто поговорить с ним? Ладно, пошли за цветами для мамы.

Мишин подошел к «Мерседесу», открыл багажник и осторожно вытащил огромный пакет, про который Аня подумала, что это свернутая палатка. Он развернул матовую пленку и извлек из нее огромный пластиковый горшок с каким-то растением, обернутым плотной бумагой и обмотанным бечевкой. Мишин внес горшок в ограду, поставил его между могилками, достал из кармана перочинный нож и освободил растение от веревок и бумаги. Это оказался большой куст сирени, весь усыпанный тяжелыми белыми гроздьями.