Джоан Роулинг - Гарри Поттер и филосовский камень

«Пошел в чулан – я хотел сказать, в спальню, – он прохрипел Гарри. – Дадли, убирайся – сгинь».

Гарри кружил по своей новой комнате. Кто-то знал, что он переехал из чулана и что он не получил первое письмо. Тогда, наверное, они попробуют снова? На этот раз, он был уверен, что их затея удастся. У него был план.

Отремонтированный будильник зазвонил в шесть часов утра. Гарри быстро встал и оделся. Он не должен разбудить Десли. Он проскользнул вниз, не включая свет. Он собирался подождать почтальона на углу Бирючинного проезда и забрать письма для дома номер четыре. Его сердце громко стучало, когда он пересекал темный холл…

«ААААААА!»

Гарри подпрыгнул от неожиданности – он наступил на что-то большое и мягкое на дверном коврике – что-то живое. Включился свет, и Гарри с ужасом понял, что это большое и мягкое – лицо его дяди. Дядя Вернон спал на пороге в спальном мешке, чтобы быть уверенным, что Гарри не сделает то, что он как раз пытался. Он кричал на Гарри примерно полчаса, а потом сказал ему пойти и приготовить чаю. Гарри прошмыгнул на кухню, а к тому времени, как он вернулся, почта уже пришла, прямо на колени дяде Вернону. Гарри увидел, что на этот раз писем с зелеными чернилами было три.

«Я хочу…» – сказал он, но дядя Вернон рвал письма на мелкие кусочки. В этот день он не пошел на работу; он остался дома и забил отверстие для писем гвоздями.

«Увидишь, – прошамкал он тете Петунии с полным гвоздей ртом, – если они не смогут доставить письма, они бросят это дело».

«Не уверена, что это сработает, Вернон».

«О, эти люди думают совсем не так, как мы с тобой, Петуния», – сказал дядя Вернон, пытаясь забить гвоздь куском фруктового кекса, который она ему принесла.

В пятницу не меньше двенадцати писем пришли для Гарри. Так как их нельзя было пропихнуть в отверстие для почты, то их засунули под дверь и в щели между косяком и бросили в маленькое окошко в ванной на первом этаже. Дядя Вернон опять остался дома. Он сжег все письма, взял молоток и гвозди и забил все щели между косяками парадного и черного входа так, что никто не мог выйти. Работая, он напевал

«Шагая по тюльпанам» и подпрыгивал от малейшего шума.

В субботу процесс вышел из-под контроля. Двадцать четыре письма для Гарри попали в дом, скрученные и спрятанные в две дюжины яиц, которые недоумевающий молочник передал тете Петунии в окно гостиной. Пока дядя Вернон звонил на почту и в молочный магазин, пытаясь гневно пожаловаться на кого-нибудь, тетя Петуния искрошила их на кухонном комбайне.

«Интересно, кому же все-таки ты так нужен?» – спросил Дадли у Гарри с удивлением. В воскресенье утром дядя Вернон уселся завтракать, выглядя усталым и совсем больным, но счастливым.

«По воскресеньям почту не носят, – заявил он радостно, размазывая джем по газете. – Никаких чертовых писем сегодня». Пока он это говорил, что-то просвистело в трубе и попало ему в затылок. В следующий момент, тридцать или сорок писем пулей вылетели их камина. Десли пригнулись, а Гарри подпрыгнул в воздух, пытаясь поймать хоть одно.

«Вон! ВОН!» Дядя Вернон схватил Гарри поперек туловища и выкинул в коридор. Когда тетя Петуния и Дадли выскочили из кухни, он захлопнул дверь. Они слышали, как письма все еще падают в комнату, отскакивая от стен и пола.

«Хватит, – сказал дядя Вернон, пытаясь говорить спокойно и не чувствуя, как выдирает пучки из усов, – через пять минут чтобы все были готовы. Мы уезжаем. Просто упакуйте немного одежды. И без споров!» Он выглядел так дико без половины усов, что никто не посмел спорить. Через десять минут, взломав забитые гвоздями двери, они сидели в машине по дороге к скоростной магистрали. Дадли всхлипывал на заднем сиденье: отец ударил его за то, что он всех задержал, пытаясь упаковать телевизор, видеомагнитофон и компьютер в спортивную сумку. Они ехали. И ехали. Даже тетя Петуния не посмела спросить, куда они едут. Время от времени дядя Вернон разворачивал машину и ехал в противоположном направлении:

«Оторваться… оторваться от них…» – бормотал он себе под нос. Они не останавливались, чтобы поесть. К вечеру Дадли уже выл. У него был самый ужасный день в жизни. Он проголодался, он пропустил пять передач по телевизору, которые хотел посмотреть, и не разнес положенного количества монстров на компьютере. Наконец, дядя Вернон остановился около унылого отеля на окраине большого города. Дадли и Гарри досталась комната с двумя кроватями и затхлыми сырыми простынями. Дадли храпел, а Гарри сидел на подоконнике, смотрел вниз на огни проезжающих машин и думал… Они завтракали безвкусными кукурузными хлопьями и холодными помидорами, с металлическим привкусом, на тостах. Они почти закончили, когда к столу подошла хозяйка отеля:

«Извините, среди вас нет мистера Г. Поттера? У меня на конторке сотня писем».

Она протянула одно, чтобы они смогли разобрать адрес, написанный зелеными чернилами:

Мистеру Г. Поттеру, Комната 17, Гостиница

«У железной дороги», Город Коксовик

Гарри потянулся за письмом, но дядя Вернон ударил его по руке. Женщина смотрела на него с удивлением.

«Я возьму их» – сказал он, быстро вставая и следуя за ней к выходу из ресторана.

«Не лучше ли просто поехать домой, дорогой?» – предложила тетя Петуния робко через несколько часов, но, казалось, дядя Вернон не услышал. Никто не понимал, что он ищет. Он привез их в лесную чащу, вышел из машины, огляделся, покачал головой, залез обратно, и они поехали дальше. То же самое произошло на вспаханном поле, на подъемном мосту и на верхнем ярусе многоуровневой автостоянки.

«Папа сошел с ума, да, мам?» – спросил Дадли со скукой в голосе позже в тот день. Дядя Вернон остановился на побережье, запер их в машине и исчез. Пошел дождь. Большие капли стучали по крыше. Дадли захныкал.

«Сегодня понедельник, – сказал он матери. – Великий Гумберто сегодня вечером. Я хочу быть рядом с телевизором».

Понедельник. Что-то шевельнулось у Гарри в голове. Если сегодня понедельник – а Дадли обычно точно знает, какой день недели из-за телевизора – тогда завтра, во вторник, у него одиннадцатый день рождения. Конечно, нельзя сказать, что у него были веселые дни рождения – в прошлом году Десли подарили ему крючок для одежды и пару старых носок дяди Вернона. Но ведь не каждый же день тебе исполняется одиннадцать лет. Дядя Вернон вернулся, улыбаясь. Он принес длинный тонкий пакет и не ответил, когда тетя Петуния спросила, что он купил.

«Я нашел идеальное место! – сказал он. – Пошли! Выходите из машины!»

Снаружи было очень холодно. Дядя Вернон кивнул в сторону острова, похожего на кусок скалы в море. Ютившаяся наверху этой скалы хижина казалась самой убогой из всех, что можно было себе представить.

«Сегодня вечером обещают шторм! – сказал дядя Вернон ликующе, хлопая в ладоши. – А этот джентльмен был так добр, что одолжил нам свою лодку!» Беззубый старичок вразвалочку подошел к ним, указывая с довольно неприятной усмешкой на старую гребную лодку, подпрыгивающую внизу на серых волнах.

«Я достал немного еды, – сказал дядя Вернон. – Свистать всех наверх!» В лодке было холодно. Ледяная морская вода, дождь, стекающий за шиворот и промозглый ветер, бьющий в лицо. После, казалось, нескольких часов они достигли утеса, где дядя Вернон, оступаясь и поскальзываясь, повел их наверх к несчастной хижине. Внутри было просто ужасно. Пахло водорослями, ветер свистел в щели в деревянных стенах, а в очаге было сыро и пусто. К тому же в хижине было всего две комнаты. Немного еды в понимании дяди Вернона оказались пакетом чипсов для каждого и четырьмя бананами. Он попытался зажечь огонь, но пакеты только дымили и сжимались.

«Парочка писем сейчас бы пригодилась, а?» – сказал он радостно. Он был в очень хорошем настроении. Вероятно, он думал, что никто не сможет добраться к ним в шторм и доставить почту. Гарри был согласен, и эта мысль его не радовала. Когда наступила ночь, разразился обещанный шторм. Брызги высоких волн разбивались о стены хижины, и яростный ветер стучал в грязные окна. Тетя Петуния нашла несколько заплесневелых одеял в соседней комнате и сделала постель для Дадли на изъеденном молью диване. Она и дядя Вернон улеглись на слежавшиеся комками матрасы во второй комнате, а Гарри предоставили возможность найти самый мягкий кусочек пола и съежиться под самым тонким и рваным одеялом. Шторм становился сильнее и сильнее. Гарри не мог уснуть. Он дрожал и ворочался, пытаясь устроиться поудобнее, его желудок сжимался от голода. Храп Дадли тонул в низких раскатах грома, который начал греметь ближе к полуночи. Светящийся циферблат часов Дадли, которые свисали с края дивана вместе с его толстой рукой, сказал Гарри, что через десять минут ему исполнится одиннадцать лет. Он лежал и смотрел, как приближается его день рождения, любопытствуя, а вспомнят ли Десли о нем вообще, думая, где сейчас тот, кто писал письма. Осталось пять минут. Он услышал, как снаружи что-то скрипнуло. Он надеялся, что крыша не обрушится, хотя, может быть, если она обрушится, станет теплее. Четыре минуты. Может быть, дома будет так много писем, когда они вернутся, что удастся как-нибудь утащить одно. Три минуты. Почему море так громко бьется об остров? И (две минуты) что это был за странный хруст за дверью? Может, скала рушится в море?