Игорь Малышев - Лис

Напоследок он оставил печаль. Печаль о том, что ничего не вернуть и все, кто ушел уже не вернутся, что время, словно зазубренная стрела, входит под сердце и идет только вперед яростное и неукротимое. Лису было грустно оттого, что пришел срок отдать себя земле, напоить травы из своей груди и глаз. Грустно ему было, что он не увидит этих трав, и тех рассветов, что они будут встречать без него.

Печаль прошла быстро, бесы не умеют долго предаваться невеселым мыслям. Он открыл глаза. После прощания мир стал резче, камыши шуршали отчетливей, ветер был тверже, звезды острее. Лис оттолкнулся и нырнул в воду. Долго плыл, обвиваясь вокруг тростников, задевая руками скользкие бока карасей. Он встал только тогда, когда начал цеплять брюхом дно. Поднимая за собой тучи взбаламученного ила, бес вышел на твердую землю. Камыши закончились, ветер спал. В воздухе висело безмолвие. Мир притих, как приготовившаяся к прыжку рысь. Звонко крикнув, бес побежал в темноту, смыкавшуюся за ним, как закрывающиеся ворота.

С этой поры Лис начал жить быстро, наполняя каждую минуту до предела. Он и раньше никогда не забывал, что от смерти не уйти, и поэтому жил весело, красиво, но сейчас он просто превзошел самого себя. Он не переставая носился по округе, задевая всех, внося в жизнь леса веселую неразбириху. Он натаскал белкам столько орехов, что они забыли о сне, пряча их по лесным тайникам. Он полил спящего деревянного Мухомора водой из кувшинки, сорванной в полночь на Синем болоте, отчего из бедного лешего во все стороны полезли корешки. Утром Мухомор накрепко врос в землю. Он ворочался и охал, не в силах вытащить корни, закопавшиеся в чернозем. Пришлось их вытаскивать Лису, попу, Коростелю и еще нескольким знакомым лешим, которые потом долго посмеивались в длинные колючие бороды над проделкой. Бес успел измучить своими шутками русалок и еще пол-леса впридачу, за что его не единажды секли крапивой, драли за уши и щипали. Через день Лис устраивал на глухих заповедных полянах игрища у костра с беготней и визгами до рассвета. Он шутил так, что у пришедших к утру от смеха болели животы. В Лиса влюбился весь лес, хоть и не показывал вида. Один Мухомор смотрел на все это и однажды сказал:

— Не знаю, Лис, что происходит, но мне почему-то страшно за тебя. Не объяснишь почему?

Бес виновато улыбнулся.

— Наклонись поближе, скажу.

Доверчивый леший подошел вплотную и подставил трещину в ножке, служившую ему ухом (Мухомор был грибом). Бес поднес к ней губы и со всей мочи заревел быком.

— Ох, — только и смог сказать оглушенный леший. — Ох, бес! Строчок скрюченный, нос ежиный! Вот я тебя!

Лис принялся с хохотом бегать вокруг неповоротливого друга, заходясь волчьим лаем и медвежьим рыком.

— Хвост береги! — крикнул он на прощание, пропадая в ежевичных зарослях.

— Какой такой хвост? Или у меня уже хвост вырос…

Мухомор оглянулся. Ничего подобного у него не было, и он недовольно затоптался на месте.

— Я и говорю, береги, если б был, ты бы его давно уже отдавил, — послышалось из зарослей ехидное бормотанье.

— Погоди, — пригрозил ему «гриб». — Стану волком, откушу тебе нос!

— Эгей! И без тебя охотников хватит, — донесся затихающий вдали голос.

Так, в веселье окончилось лето. Когда пришло время, осенние ветра осыпали листья и принесли холод ледяных морей. Птицы собрались говорливыми стаями, обучили молодых сложному ремеслу полета. Закружились в вышине черной рябью, прощаясь до весны с лесом и полями, где прожили лето. Лис с грустью слушал их крики, думая о том, что без птиц мир становится тише. Потом, вспомнив торжественное безмолвие заснеженных чащ, он веселел и переставал жалеть об отлете пернатого народа. На смену улетевшим пришли синицы и снегири, похожие на разбрызганную по снегу кровь. Они быстро обжили оставленные деревья, не смущаясь злыми холодами. Зима приближалась все ближе, вставая белой стеной на горизонте, выслав вперед иглы заморозков, хрупкий утренний лед и крошку первых снегов.

Тогда-то и началось то, чего бес боялся и не хотел больше всего. Бес стал забывать. Он ходил по местам, где бывал тысячи раз и не узнавал их. Идя вдоль берега Ягодной Рясы, поблизости от которой он провел половину жизни, он не знал, куда попадет после поворота реки. Будет ли то болото, заросли малинника или выгоревшая пустошь. Он забывал даже небо, расположение звезд, сторону, где встает солнце. Обычно это приходило неожиданно. Бес гулял где-нибудь или валялся на дереве и, вдруг, мир дергался рывком, в затылке что-то щелкало, и он уже не знал, где находится. Тогда он начинал бесцельно бродить, разглядывая места вокруг себя и пытаясь узнать хоть что-то. Так продолжалось до тех пор, пока в затылке снова не раздавался щелчок, и все вставало на свои места. Случалось такое не часто, но Лиса тревожило то, что это было только начало. В такие моменты он не старался делать вид, что ничего не произошло, а просто разглядывал ставший вдруг неузнаваемым мир. В этом было даже что-то интересное, как будто у него теперь было два мира. Один, в котором он знает что-то, хоть это что-то и не больше капли воды в озере, а другой, полностью неизвестный, от начала до конца. Лис ходил по новому миру, открывая все заново и понимая при этом, что он уже другой Лис, лишенный чего-то интересного и важного — памяти.

Тогда же в нем поселилось чувство постоянной опасности. Оно не уходило, было всегда где-то рядом, на расстоянии вытянутой руки или даже ближе. Оно заставляло беспричинно оглядываться, забираться на деревья и тревожно озирать окрестности. С ним Лис просыпался посреди гулких ноябрьских ночей, слушал тишину темного леса. Предчувствие опасности сушило блеск глаз, сбивало ровный сердечный ритм на рваный бег затравленного зверька. Это тянущее чувство шло от земли. Земля влекла беса к себе, в глубины, где не бывает ни света, ни неба, ни солнца. Сначала Лису удавалось стряхивать это наваждение, но со временем это получалось все хуже и хуже. Зимой его часто можно было увидеть сидящим у стволов деревьев с головой, опущенной на колени, увязшего в ощущении угрозы, которая шла отовсюду. Лис умел многое. Он мог плавать под водой, часами не показываясь на поверхности, мог прятаться в самой низкой траве так, что ни одна осторожная птаха не замечала, мог шастать среди людей, невидимый для них, занятых своими заботами. Лис не умел летать. Не мог порхать бабочкой или летучей мышью, не касаясь земли. А потому и не мог избавиться от этой угрозы даже на одну крохотную секунду.

Далеко от Лиса земляные собаки взбивали гривы снегов, угадывая направление по ветру, выдергивая из его путаницы самые тонкие паутинки нужных запахов. Цель приближалась, но путь предстоял еще долгий. Не одна звезда еще упадет с небесной ладони, пока они доберутся до густых лесов, где бродит один маленький бес, раздираемый красотой мира и крючьями чувства приближающейся опасности, впивающимися в его крепкие руки и ноги. Чуя приближение добычи, псы выли на бледный лик луны, глядящий на пустые поля, и их вой катился по снежным равнинам гулкими волнами страха, от которого замирали под снегом мыши, волки щерили зубы, и лишь совы, не боясь, ворочали круглыми головами. Звезды, мигая, смотрели на ожившие куски земли, перепахивающие снега в поисках загулявшего беса.

К Лисовым напастям добавилась новая. Бес почувствовал, что становится тяжелее. Его тело словно наливалось чем-то весомым, как камень. Он уже не мог с разбегу прыгать и хватать на лету шишки с высоких веток, не мог играючи перескакивать кусты, доходящие ему до макушки. При ходьбе за ним оставалась цепочка глубоких следов, будто здесь прошел кто-то грузный, как лось или олень. Лис понял, что становится непригодным для жизни. Мир отвергал его. Каждую ночь ему казалось, что он слышит далекий вой собак. Он просыпался, судорожно цепляясь за ветку дерева, на котором спал. Ни с Коростелем, ни с Мухомором он больше не встречался. Не хотел, чтобы они запомнили его измученным и неповоротливым. Лис держался как мог и однажды ночью действительно услышал вой кружащей вдали стаи земляных псов. В первый момент он даже ощутил некую радость оттого, что враг здесь, и не надо больше ждать его, мучаясь неопределенностью. Бес слез с ветки, повис на руках, спрыгнул вниз. Его ноги по щиколотку ушли в мерзлую землю. Он еле вытащил ступни и почувствовал, как от приближающихся собак по телу прошла волна тяжести. Он понял, что на деревья ему больше не забраться, слишком тянет его к себе земля. Тогда он собрался с силами и побежал по заснеженному лесу.

Бег давался трудно. Лис тяжело дышал, ругая свои непослушные ноги. Он с грустью вспоминал свой легкий бег, от которого шумела листва, а травы роняли росу. Тогда из-под его ног с шумом вырывались перепуганные зайцы и мелкие птицы, а он обгонял их с веселыми криками. Сейчас, когда все это осталось позади, ему оставалось только грузно печатать шаги. Перед его глазами летали темные пятна. Где-то вдалеке носился вой почуявшей его стаи. Они напали на след и радостно оповестили об этом округу. Лес замер и затаился. Все поняли за кем пришли псы, но помочь ничем не могли. Нет силы, способной противостоять силе земли. То, что от земли родилось, должно уйти в землю. Поэтому лес просто хранил торжественное молчание, вслушиваясь в звуки погони и прощаясь с веселым бесом, будоражившим все живое вокруг.