Лемони Сникет - Скользкий склон

— Куигли! — закричала она.

— Вайолет! — услышали Бодлеры голос тройняшки, но было поздно — сани уплывали по одному из рукавов. Клаус показал назад, и детям удалось различить за завесой брызг очертания их друга. Куигли удалось вцепиться в обломок доски, которую вода смыла с пепелища, — это было нечто вроде балясины: такие обычно подпирают перила, без которых очень трудно подняться в обсерваторию по узкой лестнице. Поток уносил балясину вместе с Куигли по второму рукаву Порченого Потока.

— Куигли! — снова закричала Вайолет.

— Вайолет! — послышался сквозь рёв водопада ответный крик Куигли. Бодлеры видели, как он отчаянно машет им записной книжкой. — Жди меня! Жди меня в…

И больше Бодлеры ничего не услышали. Порченый Поток, внезапно оттаявший с приходом Фальшивой Весны, унёс сани и балясину прочь друг от друга по разным рукавам. Бодлеры ещё успели увидеть тёмно-лиловую обложку записной книжки, но тут Куигли завернул за излучину потока, а Бодлеры — за другую излучину, и тройняшка исчез из виду.

— Куигли! — ещё раз закричала Вайолет, и из глаз у неё полились слёзы.

— Он жив, — сказал Клаус, придерживая сестру за плечо, чтобы она не потеряла равновесия в качающихся санях. Вайолет не знала, плачет ли её брат, или лицо у него просто забрызгано водой. — Он жив, а это самое важное.

— Бестрепет, — заметила Солнышко, имея в виду нечто вроде «У Куигли Квегмайра достало сил и находчивости, чтобы не погибнуть в пожаре, уничтожившем его дом. Я не сомневаюсь, что и сейчас он тоже уцелеет».

Но Вайолет была невыносима мысль о том, что у неё отняли нового друга, едва они успели познакомиться поближе.

— Нам нужно его подождать, но где — неизвестно! — сказала она.

— Наверное, он собирается найти своих брата и сестру, пока их не обнаружили орлы, — предположил Клаус. — Правда, мы не знаем, где они.

— Отель «Развязка»? — уточнила Солнышко. — Г. П. В.?

— Клаус, — сказала Вайолет, — ты же знаешь, к каким выводам пришёл Куигли. Скажи, эти два рукава где-нибудь ещё встретятся?

— Не знаю, — покачал головой Клаус. — Карты рисовал Куигли, а не я.

— Годо, — подтвердила Солнышко, что означало «Нам неизвестно, куда идти, и нам неизвестно, как туда добраться».

— Но кое-что нам всё-таки известно, — утешил её Клаус. — Мы знаем, что кто-то оставил сообщение для Ж. С.

— Жака? — вопросительно произнесла Солнышко.

Клаус кивнул.

— И ещё мы знаем, что в сообщении говорится о встрече, назначенной в четверг в последнем убежище.

— Матахари, — сказала Солнышко, и Клаус с улыбкой усадил её поближе к середине санок, чтобы она не упала в воду.

— Да, — сказал Клаус. — Благодаря тебе мы знаем, что последнее убежище — это отель «Развязка».

— Но где он, мы не знаем, — печально отозвалась Вайолет. — Мы не знаем, где искать волонтёров и остались ли вообще в живых какие-то члены Г. П. В. Мы даже не знаем в точности, что же означает Г. П. В. и действительно ли погибли наши родители. Куигли был прав. Нам удалось раскрыть громадное количество тайн, но мы всё равно ещё многого не знаем.

Её брат и сестра грустно кивнули, и если бы я был тогда с ними, а не опоздал настолько, что не застал Бодлеров, я бы тоже кивнул. Даже писатель вроде меня, посвятивший жизнь расследованию тайн, окружающих дело Бодлеров, многого не знает. Например, я не знаю, что случилось с двумя женщинами с напудренными лицами, которые решили покинуть Графа Олафа и уйти в самостоятельное путешествие вниз по Мёртвым Горам. Одни говорят, что они и по сей день белят лица и поют печальные песни в самых унылых концертных залах. Другие полагают, что они поселились в окрестностях гор и пытаются выращивать ревень на сухой неплодородной почве. А третьи утверждают, что спуск по Мёртвым Горам стоил им жизни и что в одной из пещер в странных квадратных скалах покоятся их косточки. И хотя я терпеливо сидел в зрительном зале, одну за другой выслушивая душераздирающие песни, и ел самый гадкий ревень на свете, и носил специалистке по скелетам косточку за косточкой, пока эта дама не заявила, что моё присутствие лишает её радости жизни, и не попросила больше не приходить, мне так и не удалось выяснить, какая участь постигла этих двух женщин. И, как я вам уже говорил, я не знаю, где искать останки фургона. И вот, добравшись до последней статьи словаря рифм и выяснив, какие слова рифмуются с «ящуром», я начал подумывать о том, что стоит прекратить поиски разбитого транспорта и отказаться от этой части расследования. И я не нашёл ни следа холодильника, служившего, как догадались Бодлеры, Главным Противопожарным Вместилищем, несмотря на упорные слухи, гласящие, что он находится в пещере в Мёртвых Горах или участвует в представлениях в самых унылых концертных залах.

Но хотя я столь многого не знаю, несколько тайн мне всё же удалось разгадать, и, в частности, мне достоверно известно, куда отправились бодлеровские сироты, когда покрытые пеплом воды Порченого Потока унесли их сани с Мёртвых Гор, в точности как сахарницу, которую один волонтёр выбросил в окно, чтобы спасти от пожара. Но хотя я точно знаю, куда отправились Бодлеры, и даже могу проложить их маршрут на карте, которую нарисовал один из самых одарённых юных картографов нашего времени для того, чтобы описать этот маршрут, были писатели и получше меня. Я знавал писателя, который сумел бы рассказать о пути троих сирот изысканно и точно, но он мёртв, как и автор «Другой дороги». Однако ещё при жизни он прославился как очень хороший поэт, хотя некоторым представляется, будто его религиозные произведения не отличаются гуманностью. Звали его Алджернон Чарлз Суинберн, и последнее четверостишие одиннадцатой части его «Сада Прозерпины» прекрасно описывает чувства детей, когда эта глава их жизни подходила к концу и начиналась новая. Первая часть четверостишия гласит:

и действительно, те взрослые, которых Бодлеры знали и которые погибли, например Жак Сникет или их отец, никогда не восстанут. А во второй части четверостишия говорится, что

Эти стихи несколько сложнее, ведь многие стихи вообще похожи на тайные коды, и чтобы разгадать их подлинный смысл, приходится очень внимательно их изучать. Разумеется, настоящий поэт вроде сестры Куигли Айседоры сразу понял бы, что означают эти строчки, но у меня на эту разгадку ушло некоторое время. Однако в конце концов мне стало ясно, что под словом «реки» здесь подразумевается Порченый Поток, который действительно «вьётся», раздваиваясь на извилистые рукава, а слово «океан» обозначает последнее убежище, в котором могут встретиться все волонтёры, в том числе и Куигли Квегмайр. Но, как верно подметила Солнышко, Бодлерам было неизвестно, куда идти, и неизвестно, как туда добраться, хотя поток, в котором они оказались, неизбежно принесёт их туда, и это единственное, в чём я по-настоящему уверен.

Приношу глубокие извинения за столь мокрое, водянистое письмо. Боюсь, что и чернила, которыми я пользуюсь, тоже разведены.

В данном случае это означает, что «они целиком пропитались солёной океанской водой и горючими слезами автора». Мне трудно вести расследование на борту повреждённой подводной лодки, где так же пришлось некоторое время провести и Болдерам. Теперь мне остаётся лишь только уповать на то, текст письма не будет размыт водой до неузнаваемости.

Остаюсь

Гр. Гром.

Автор этого стихотворения — знаменитый американский поэт Роберт Фрост (1874—1963). На русский язык его перевел поэт Григорий Кружков. — Здесь и далее прим. пер.

Ореховая паста (ит.)