Анна Александрова - Зелёная пиала

— О всесильный! — воскликнул юноша. — Жизнь и смерть в твоей власти. Верни свободу Чеперу!

Взбешенный хан готов был ударить юношу своей камачой, но хитрый мулла узнал Мемеда.

— Остановись! — зашептал он хану. — А ты, дерзкий, отойди с дороги и не трать попусту слов, потому что никакие слова не могут помочь Чеперу.

Он указал своим высохшим пальцем на столб, к которому была привязана жена резчика, и торжественно произнес:

— Помни, несчастный! Как не может расцвести этот столб, так не может увидеть солнца грешник, нарушивший закон аллаха и шаха!

— Ты прав, мой мулла! Не может! — тряхнул головой Кызыл-хан, и всадники ускакали.

Вместе с Мемедом добрые люди отвязали от столба жену резчика и под руки отвели её домой.

Так было. Тяжёлые времена пришли для Мемеда. Но старики говорят: «Сталь закаляется в огне, а сердце мужчины в беде». Когда-то Мемед был весёлым и шаловливым, как верблюжонок, а теперь он узнал нужду и горе. Он выполнял за мастера все работы и не выпускал резца из рук ни днём, ни ночью, чтобы зарабатывать на хлеб для себя и для жены резчика. Он любил Чепера, как отца, и решил во что бы то ни стало освободить учителя.

Мемед крепко запомнил слова муллы: «Как не может расцвести столб, так же не может увидеть солнца Чепер». Он отважился на смелое дело.

Лишь только взошла луна и ночь стала светлой, как день, Мемед взял свой резец и пошёл к городским воротам. Они были заперты в этот поздний час, но это не остановило юношу. Он пошёл вдоль арыка и выбрался по нему из города. Так он вышел к воротам со стороны поля. Мемед осмотрелся — кругом никого не было. Он подошёл к столбу и принялся за работу.

— Только бы успеть до утра! Только бы не опозорить себя и выполнить то, что задумал, — шептал юноша, а его проворные руки уже проводили первые линии рисунка. Так работал он до утра, пока не услышал звуки труб.

Весёлый и довольный, возвращался Кызыл-хан с удачной охоты. Подъезжая к городу, хан увидел, что у ворот собралась большая толпа народа.

— Что там случилось? — воскликнул хан и приказал своим слугам узнать, в чём дело. Но навстречу наместнику уже бежал с криком начальник городской стражи. Он упал в пыль дороги и воскликнул:

— О могущественнейший из ханов! Свершилось чудо! Старый столб, что стоит у ворот, расцвёл.

Хан подъехал к воротам и увидел, что деревянный столб сверху донизу был покрыт диковинными цветами. Цветы были как живые и сверкали в лучах восходящего солнца.

Кызыл-хан обрадовался. Он ударил себя по колену, засмеялся и сказал:

— Я отошлю этот прекрасный столб самому шаху. Он украсит им террасу своего дворца, а мне пришлёт в награду халат со своего плеча!

— О несравненный хан! — прогнусавил мулла. — Ты сказал мудрое слово, но ты забыл о справедливости. По справедливости это чудесное дерево принадлежит мне, потому что ты уже получил решётки!

Хан закричал: «Молчи, жадный человек!»

Мулла завопил: «Побойся греха!» — и поднял свои длинные руки к небу.

Они спорили и бранились при всём народе до тех пор, пока из толпы не вышел Мемед-ученик.

— Ваш спор не стоит крика! — сказал юноша. — Прекратите его и выслушайте меня.

Мулла и хан замолчали, а Мемед продолжал:

— О мулла! Не сказал ли ты, что когда расцветёт этот столб, старый Чепер увидит солнце? Отпустите его на свободу, и он украсит искусной резьбой двери твоей мечети! Поверьте, никто из вас не будет в обиде.

Мулла обрадовался, а хан согласился.

Долго идёт караван по пустыне, но приходит к цели. Рассказ мой тоже к концу приходит.

Всю ночь толпились соседи в доме Чепера-аги. Всем хотелось поздравить его с избавлением от зиндана.

Помолодела, повеселела Джерен-Эдже. Она всю ночь угощала гостей жирным пловом и сдобными лепёшками. Она говорила им:

— Веселитесь! Сегодня у меня праздник в сердце!

Но Чепер-ага не вышел к соседям. Он задумал страшное дело. Всю жизнь соблюдал он закон аллаха и шаха и на мёртвом не изображал ничего живого. Но теперь пришло время нарушить старый закон, пришло время отомстить мулле и хану. Но об этом он не сказал никому ни слова. Люди знали только, что старый мастер вдвоём с Мемедом всю ночь работали в мечети: по приказу муллы они делали новые дверные решётки.

Конечно, всем очень хотелось поскорее взглянуть на новую работу знаменитого резчика, и наутро на площади перед мечетью собралась такая толпа, что некуда было бросить камня.

И вот взошло солнце. На башнях ханского дворца запели трубы-карнаи, и сам наместник, окружённый слугами и телохранителями, прискакал на базарную площадь.

Мулла тоже пришёл. Руки его дрожали от жадности. В уме он подсчитывал наперёд, сколько получит прибыли от тех, кто придёт в мечеть полюбоваться искусной работой Чепера.

Все смотрели на двери, но они были закрыты шёлковым покрывалом.

Увидев муллу и хана, резчик и его ученик взялись за края шёлка, но нетерпеливый мулла оттолкнул их и сам сорвал покрывало. Толпа ахнула, и вдруг раздался хохот. На потемневшем от времени дереве высокой двери длинная змея с лицом муллы обнимала жирного надутого фазана, как две капли воды похожего на наместника.

— Что сделали эти несчастные! Или им жизнь надоела! — в ярости закричал наместник.

— Бейте их! Душите их! Растерзайте! Они нарушили древний закон! — задыхаясь от бешенства, хрипел мулла.

Но Чепер и его ученик исчезли. Толпа велика, — иди ищи булавку в большом бархане.

А люди смотрели на работу резчиков и смеялись всё громче и громче. Они смеялись до слёз, и в их сердцах страх перед наместником и муллой сменялся презрением и гневом. Сколько ни кричали мулла и хан, сколько они ни грозили, никто их уже не боялся.

Так отомстил старый резчик жестокому хану за всё то зло, что он сделал людям. Вот чего может достигнуть мастер, если он в совершенстве владеет своим ремеслом.

Я рассказал, а вы послушали. Теперь пускай другие расскажут.

А я прибавлю: правильно говорят туркмены — «Настоящему молодцу сто ремёсел к лицу».

Рассказчик умолк. Молчали и слушатели, потому что их мысли улетели в далёкие времена и не могли сразу возвратиться в сегодняшний день. Не молчал только холодный зимний ветер — по-прежнему он стучался в ставни и завывал в трубе очага.

— Ай, погода! — с досадой вздохнул толстый чайханщик и изо всех сил дунул в трубу самовара. Из поддувала облачком вылетели золотые искры, а самовар, словно обрадовавшись, что теперь и к нему подошёл черёд развлекать гостей, загудел громко и басовито, по-домашнему, по-хозяйски, словно сытый кот, которого пощекотали за ухом. Сразу стало уютнее в чайхане, и лица гостей повеселели.

— Друг-чайханщик! — хлопнул в ладоши седобородый узбек: — Налейте нам чаю погорячее, а то кровь стынет, слушая, как воет зима.

— Несу, несу! — отозвался проворный чайханщик. Он подхватил на ладонь большой круглый поднос, густо уставленный красными, зелёными и белыми чайниками, и с поразительной лёгкостью побежал по переполненной людьми чайхане со своей тяжёлой ношей. Никого не толкнув, никого не задев, на ходу раздавал он горячие чайники, и обрадованные этим теплом гости зашумели, развеселились.

— Вот ловко! — фыркнул в рукав халата Бяшим, указывая на толстого чайханщика: — Совсем как в кино!

— Тише ты! — пригрозил Аман товарищу.

В это время один из гостей, пожилой казах в круглой, обшитой лисою шапке, встал с места и почтительно обратился к старому плотнику:

— Спасибо, Бавам-ата; твоя повесть обогатила наш скромный разум и затронула сердце!

Сказав так, он низко поклонился аксакалу.

— Спасибо, спасибо, отец! — закивал головой бодрый и подвижной старик из Коканда. — Рассказ был достоин рассказчика! Но, не кончив дела, рано наслаждаться покоем. Не томите нас ожиданием, эта, скорее назначьте себе преемника, передайте зелёную пиалу другому. Мы ждём рассказа!

И тотчас чайханщик, повернувшись на носках, как волчок, подбежал к стойке и наполнил чаем зелёную пиалу. Легко подхватив её пальцами, он склонился перед плотником и запел:

В ту же минуту пиала очутилась в руках аксакала. Старик улыбнулся, неторопливо поднялся с кошмы и, мягко ступая обутыми в пёстрые носки — джурапки — ногами, подошёл к сидевшему у стены кокандцу. Он протянул ему пиалу.

— Ай, ай, ай! — притворно завздыхал кокандец. — Ты наказал меня за болтливость! Сидел бы я тихо да молчал…

Но Бавам-ата перебил его:

— Тихий мужчина хорош только в могиле.