Анна Александрова - Зелёная пиала

— Ай, ай, ай! — притворно завздыхал кокандец. — Ты наказал меня за болтливость! Сидел бы я тихо да молчал…

Но Бавам-ата перебил его:

— Тихий мужчина хорош только в могиле.

— Но где же я найду красноречия, чтобы занять беседой столь достойных слушателей?! — развёл руками кокандец и вдруг молодо рассмеялся: — О туркмен! Вы проникли в глубину моего сердца! Если бы я промолчал ещё хоть одну минуту, я задохнулся бы от бесчисленных историй и происшествий, которые таю в своей памяти!

— Пускай же скажет твоими устами далёкий Коканд! — ответил Бавам-ата и возвратился на своё место.

Тогда кокандец поднялся, быстрыми маленькими глоточками осушил пиалу и начал.

Друг мой, ты сказал «Коканд», и моё сердце запрыгало от этого слова. Я прошёл много дорог и видел много богатых стран, но нет для человека земли прекраснее, чем тот край, где он вырос и впервые увидел солнце!

Кто не знает Коканда, — тот не знает счастья! Кто не видел Коканда, — тот не видел чуда! Так я думаю.

Ты скажешь: в Коканде жарко. Я скажу: в Коканде щедрое солнце! Ты скажешь: в Коканде сухо. Я скажу: много воды в Коканде! Течёт по Коканду быстрый Сай и несёт людям прохладу, маки, красные как рубин, и тюльпаны, яркие как огонь, цветут на его берегах. А знаешь ли ты, какие огурцы вызревают в Коканде! Сладкие точно мёд, хрустящие, прохладные, заставляющие забыть о жажде и пробуждающие желание к пище! А сколько песен поют в Коканде, сколько чудных историй расскажут тебе старики про родную землю! И я расскажу вам одну из них.

Слушайте.

В древние времена правил в Коканде грозный и жестокий Мадали-хан. Он был так богат и имел столько сокровищ, что даже учёные мудрецы и те не могли сосчитать его богатств. Но все сокровища хана не могли сравниться с драгоценной чашей — касой. Хотя и была она сделана из обыкновенной глины, но покрыта таким тончайшим узором, что его надо было разглядывать через китайское стекло, которое во много раз увеличивало рисунок. И тогда вы видели ветви граната с резными листьями и плодами, такими спелыми, что хотелось их сорвать и отведать на вкус. Онор-гюль — вот как назывался этот несравненный узор. Тысячу лет назад его создали искусные мастера Хорезма и тайну своего мастерства унесли в могилу.

Круглая, как солнце, голубая, как небо, красавица чаша стояла посреди дворца на золотой подставке, и сто воинов день и ночь охраняли её, и никто, кроме хана, не смел приблизиться к чаше — так дорожил ею всесильный владыка Коканда.

И вот однажды возвратился хан из похода. Он вернулся с победой и велел трубачам трубить себе славу. Трубачи — карнайчи подняли в небо свои саженные трубы и затрубили так громко, что стены дворца задрожали, а великолепная чаша упала и разбилась вдребезги. Узнав об этом несчастье, грозный хан так разгневался, что пламя вылетело у него из ноздрей. Три дня он не выходил из своих покоев, а на четвёртый призвал к себе лучших мастеров из гончарного ряда и приказал им заново склеить чашу, но так, чтобы не было видно ни одной трещины.

Гончары развели руками, но грозный хан затопал на них и закричал:

— Негодные! Если вы не исполните моего приказа и я замечу на чаше хоть одну царапину, каждый третий из вас будет повешен, а дома ваши я сровняю с землёй!

С ханом спорить не станешь. Гончары собрали в мешок осколки разбитой чаши и, печальные, вернулись в гончарный ряд. Всю ночь они разглядывали черепки, но даже самые ловкие мастера не могли придумать, как взяться за дело. И вот утром и стон и плач поднялись в гончарном ряду. Рыдали жёны, кричали дети, стонали старики и старухи, заранее оплакивая гибель своих кормильцев.

Тогда старшина гончаров, чернобородый Али, заткнул пальцами уши и сказал:

— Перестаньте кричать! Хан жесток, и слёзы детей не спасут нас от гибели! Вспомним лучше Усмана-агу и спросим у старика совета. В юности он был украшением гончарного ряда, — не поможет ли он нам в старости? Сто лет он живёт на свете, но до сих пор каждую пятницу присылает на базар полную арбу хурмача — больших кувшинов, и знатоки платят за них по двенадцать теньга, потому что даже в полдневный зной вода в них остаётся прозрачной и прохладной, как горный снег.

Нет коня — поскачешь на ишаке! Пришлось гончарам собираться в путь и ехать в далёкий кишлак Риштан к старику Усману.

Старый гончар усадил гостей на супе, покрытой пёстрым ковром — паласом — и приказал ученику и праправнуку Джафару принести мастерам зелёного чаю. Долго прихлёбывали чай гончары Коканда, долго перебирал старик черепки ханской чаши своими морщинистыми руками. Уже солнце поднялось на полдень, уже солнце склонилось к закату и по земле легли длинные тени, а старик молчал.

Наконец он покачал головой и сказал:

— Нет, эту чашу склеить нельзя.

Тогда гончары заплакали ещё громче, чем их жёны и малолетние дети, а старшина Али закрыл руками лицо и в отчаянии прошептал:

— Теперь, отец, нас никто уже не спасёт!

При этих словах слеза печали скатилась по белой как снег бороде Усмана. Он воскликнул:

— Эй, нет! Я не допущу вашей гибели! Ступайте к Мадали-хану и добейтесь отсрочки на год. Год — долгий срок, и никто не знает, что может случиться за год. Быть может, я догадаюсь, как склеить драгоценную чашу.

Целый год никто не видел Усмана-аги. Он заперся в своём доме и уже не присылал на базар своих кувшинов. А гончары, замирая от страха, ждали окончания срока.

И вот ровно через триста шестьдесят четыре дня все гончары города собрались на базарной площади, но никто уже не верил в спасение. В знак печали они разорвали на себе одежды и посыпали головы дорожной пылью. В знак горя их жёны надели синие покрывала, а дети так громко плакали, что смотреть на них было жалко. Но жестокий хан не знал милосердия, — его сердце обросло волчьей шерстью. На площади, перед своим великолепным дворцом, он приказал построить помост для казни, и палачи уже готовили верёвки. Наконец воины громко ударили в барабаны, возвещая начало казни, и несчастные гончары расстались с последней надеждой. Но именно в эту минуту все увидели старика Усмана.

Старый гончар медленно ехал на ишаке, бережно держа перед собой большой свёрток, укутанный мягкой кошмой, а следом за ним шёл его праправнук и ученик Джафар. Не спеша, как и следует аксакалу, Усман-ага приблизился к гончарам и, по обычаю, прежде всего отдал им привет-салям. Гончары взглянули на мастера и увидали, что за один только последний год он постарел больше, чем за все сто лет своей долгой жизни: руки его дрожали, а глаза почти не видели. Усман-ага сел на ковёр рядом со старшиной и знáком приказал Джафару развязать свёрток. И о чудо! О радость для глаз и сердца! Гончары увидели ханскую чашу! То, что было грудой осколков, кучею черепков, не более ценных, чем горсть земли, снова стало несравненной ни с чем красотой! Сколько ни разглядывали гончары чашу, сколько ни постукивали по ней тонкой камышинкой, чаша звенела серебряным звоном, и этот звон отзывался радостью в каждом сердце.

Ай-ля-ля! Тум-тум-дзы! Ходуном заходила площадь! Гончары плясали и пели, смеялись и плакали, и обнимали друг друга от счастья! Старшина взял в руки большое глиняное блюдо и стал обходить гончарный ряд. Женщины бросали на блюдо свои серьги и кольца, мужчины щедро бросали деньги, даже дети не хотели отставать от старших и клали на блюдо свои расшитые тюбетейки. Когда блюдо наполнилось до краёв, почтенный Али с поклоном поставил его у ног Усмана, но старый гончар не принял подарка. Он сказал:

— Я награждён уже тем, что своим трудом сохранил для людей эту прекрасную чашу, а для ваших жён и детей сохранил ваши жизни. Другой награды мне не нужно.

Тогда гончары роздали всё, что собрали, нищим, и бедняки громко прославили щедрость Усмана-аги. Сам грозный хан, увидев свою прекрасную чашу рождённой заново, приказал наградить гончара по-царски и прислал ему в подарок чёрного бесхвостого ишака.

Не прошло и недели, как слава о чудесном мастере разнеслась по всему Коканду. На площадях, на базарах, в каждом доме и даже в мечети все люди говорили одно и то же:

— Усман-ага владеет чудесной тайной! Он знает составы, связывающие и склеивающие без трещин, и разбитую вещь превращает в новую!

Гончары сказали: «Усман-ага уже стар, и дни его сочтены. Не должен ли он передать свою тайну нашему сословию?» — и стали собираться в дорогу.

Старшина и пять лучших мастеров надели пёстрые праздничные халаты и на горячих конях, как на свадьбу, поскакали в тихий кишлак, захватив с собой богатые подарки.

Старый мастер терпеливо выслушал гончаров. Опустив голову, он долго перебирал свою белую бороду восковыми пальцами, а потом ответил: