Лидия Жарова - Почемуки-потомуки. Сборник стихов

Храм безлюдный, маленький,
Стены деревянные…
Я – в платке да в валенках.
Плачу, покаянная.
Тихими лампадами
Лики освещаются.
Тишина отрадная,
Будто грех прощается.
Постою под куполом
Я с душой открытою.
Осознаю, глупая:
Надо жить с молитвою.
Прозой ли, стихами ли
Повторяю просто я:
«Всякое дыхание
Всюду хвалит Господа»,
Верю, грех отпустится…
Ах, душа обманная!
В восемь лет – преступница:
Съела сахар тайно я.
Грех в семье не маленький —
Времечко голодное.
Я в платке да в валенках:
Зимушка холодная!

Одолели нас дети вопросами:
– Для чего вы живёте, взрослые?
– Для того, чтоб на нашей планете
Жили радостно милые дети.

Мы детей попросили ответить:
– Для чего вы рождаетесь, дети?
И ответить было так просто им:
– Для того, чтобы сделаться взрослыми!

Так идёт по Земле человечество
Животворной тропой бесконечной,
И кружится Земля, в самом деле,
Будто бы детские карусели.

Если б знали вы, наши курносые,
Как трудно порою быть взрослыми
Потому, что всегда мы в ответе
За народ, называемый «дети»!

Тише, тише…
Ты услышишь,
Как Луна по крыше ходит,
Ходит тихо, босиком,
И зевает круглорото,
Прислонясь к трубе щекой.

Тише, тише…
Ты услышишь,
Как вздыхает дом во сне,
Закрывая ставни – веки,
Как прядёт сугробы снег,
По-медвежьи ходит ветер.

Тише, тише…
Ты услышишь:
Скрипнет дверь тихонько в доме,
И увидишь – это он,
Входит старый, добрый-добрый,
С головой седою Сон.

Шуршала мышка в камышах,
Шуршал камыш в её ушах.
От шума не было ей слышно,
Как шарил шмель под шаткой крышей,
Где шесть её мышат – малышек
В шевровых шубках еле дышат.
Но шмель был страшно ошарашен,
Что был мышатам он не страшен,
Что их страшили камыши.
И шмель шептал шуршащей мыши:
«Шурши, пожалуйста, потише…
А лучше – вовсе не шурши!»

В царстве дальнем Скупердяйстве
Со своим большим хозяйством
Жил Скупец. Имел он дочь.
Вот пришлось ей занемочь:
Хворь её терзает, гложет —
Ни лежать, ни встать не может.

Но расщедрился отец —
Поп пришёл к ней, наконец.
Очень умным был тот поп.
Молвил он, нахмурив лоб:
«Не помогут тут молебны.
Ты достань ей плод целебный.
Там, на Севере морозном,
Он зовётся дикой розой.
Алы ягоды, что кровь.
Будет дочь здорова вновь».

Сам Скупец в седло садится:
Со слугой не стал рядиться.
Едет долго, видит – лес.
Он с коня тихонько слез,
В лес зашёл – и крик из уст:
Манит веткой дивный куст!
Все цветы, как жар, горят!
Спелых ягод целый ряд!
Эка невидаль на свете:
То ли осень, то ли лето?
Тьма плодов с цветами рядом!
«Разве это не награда
Мне за долгий, трудный путь?»

И давай тут ветки гнуть!
«Наберу мешок задаром, —
Мыслит тайно жадный варвар.
Всё я дочке не отдам.
Половину, но продам».
И цветочек хрупкий, нежный
Рвёт с плодами он небрежно.
Он кромсает ветки грубо,
Не боясь, что куст погубит.

Долго он ту розу мучил…
И от ярости и боли
Куст вдруг выпустил колючки —
Те злодея укололи!
Острый шип в ладонь вонзился —
И мешок с плеча свалился…
И осталось лишь в лукошке
Ягод с горсточку, немножко,
Ровно столько, сколько нужно.
Что ж, не жадничай без нужды!
Будь с природой осторожен.

Что ещё добавить можно
И добраться до конца?
Исцелилась дочь Скупца.
Роза дикая цветёт
В парках наших каждый год.
Но теперь любой садовник
Скажет вам: цветёт шиповник.

Однажды жил в саду один
Несчастный юный принц Жасмин.
И полагалось быть по роду
Ему прекрасным – в мать-Природу.

Но он не цвёл: всё чах да чах
У всей округи на глазах.
Не знал Жасмин причин недуга,
Но Шмель сказал: «Нужна подруга.

Природа-мать к тебе добра.
Бог создал Еву из ребра.
Твоей беде, о принц, запомни,
Помочь смогли бы только корни».

Жасмин желал – и, значит, смог:
Из корешка пошёл росток.
Едва он виден был под утро.
Шмель посмотрел и молвил мудро:

«Желанья мало для любви!
Вослед терпение зови:
Лелей росток со дня рожденья,
И будет, принц, вознагражденье».

Стоял апрель. Жасмин всё ждал.
Он от туманов укрывал
Росточек свой, копил в ладошках
Тепло и влагу понемножку

И прикрывал росток всегда
Собой в шальные холода,
Шептал ночами нежно что-то:
Помочь, сберечь – одна забота!

И вот июнь. Шмель мчится мимо
И видит вдруг: стоит Жасмина!
Стоит, блистая красотой,
В цветочном мареве густом.

Чаруют взор её одежды…
Природа-мать, сбылись надежды!
И рядом с ней – падите ниц —
В наряде белом юный принц!

В трудах своих он не заметил,
Как стал прекрасней всех на свете!
Сегодня в ночь расцвёл и он
Лишь потому, что был влюблён.

А ветер утра полусонный
Играл на листьях Мендельсона…
К исходу дня Шмель нужным счёл
Созвать на бал стрекоз и пчёл

И обещал, что пир закатит
В саду на солнечном закате.
Ах, добрый Шмель, он был так рад!
Но стойте! Что за аромат,

Пьянящий, чистый, сад наполнил?
О чём нам, суетным, напомнил?
И отчего затих весь сад,
Вдыхая чудный аромат?

Что пахнет так, о Шмель, скажи нам!
«Как хлеб – добром, любовь – жасмином», —
Лишь это Шмель сказать и смог,
Целуя сладостный цветок.

От счастья в этот тёплый вечер
Он вдруг лишился дара речи.
А бал шумел по всем садам:
Кружили кавалеры дам,
Принц обнимал свою принцессу…
И Шмель доволен был процессом.

Вот сказка вся. Каков итог?
В любом из нас живёт росток,
Но без душевного труда
Не знать любви нам никогда.

Ручки, ножки, человече,
Не жалей с утра до вечера —
Вот и выйдет, наконец,
Вкусный, сладкий огурец.

Он снят с куста, но он не красен.
Так, значит, был мой труд напрасен?
Сменю на милость гнев, когда
Он покраснеет… от стыда.

Простодушная капуста
И столистно, и стоустно
Шепчет бабочке, маня:
«Ну целуй, целуй меня!»

Её купель – заморский берег.
Сейчас нам трудно в это верить.
Давно, спасаясь от жука,
Она ударилась в бега.
И вот у нас, спустя века,
Её он выследил, злодей!
Терпеть жука – её удел.
Но вот, друзья, какое дело:
Теперь она здесь – королева!

Природных даров мы не знаем чудесней.
Чеснок, ты всегда прямодушен и честен!
Побед твоих славных, пожалуй, не счесть.
В корне недаром твоём слово «честь».

Была когда то горькой редькой…
Но вот влюбилась в репку крепко.
За грех судили – пала низко.
Теперь для всех она редиска.

Пусть не сладка, но как полезна!
Напыщенна, слегка помпезна,
А мы ей тыкать так привыкли…
Но я скажу; «Вы прелесть, тыква!»

Краснощёкая свёкла,
Урождённая Фёкла,
В кастрюле варилась,
Громко хвалилась:
И после, и до
Говорила с жеманным прононсом;
«Из Франции я, хотя и курноса.
Меня называют мадамой Бордо».

И горько, и плачу,
Но жизни не мыслю без эдаких мук!
Не бывает иначе,
Когда в друзьях твоих числится лук.

Хитроумная морковка
Провела собратьев ловко:
Прячет то, что пищей служит,
А хвосты свои – наружу.

Петрушка, Петруша… Я вам не мальчик!
Зовите меня, умоляю, иначе —
По-женски, как дóлжно, уютно и скромно…
Почему бы меня не назвать вам Петровной?