Дарья Доцук - Невидимый папа

Иногда ей кажется, что это из-за Славки. Славке тоже так кажется, и я не тороплюсь их разубеждать. Пусть лучше так, чем они узнают настоящую причину. К нам домой Славка больше не приходит – понимает, что мне это неприятно и не стоит испытывать моё терпение. Они постоянно меня куда-то зовут: на ярмарки полезных продуктов, джазовые концерты и кулинарные мастер-классы. Только всё напрасно – никуда я с ними не пойду.

Славка почему-то не сдаётся. Как будто смысл его жизни – заслужить моё одобрение. То какой-нибудь натуральный шоколад передаст, то мешок фисташек (фисташки – мои любимые), то какие-то индийские сладости. И уже две книги из моей любимой серии подарил, мама подсказала, – сборник английских рассказов о привидениях и «Святочные истории». Могли бы стать хорошими темами для блога к Хэллоуину и к Рождеству.

А с Женькиными иллюстрациями так вообще. Но что теперь говорить…

Филипп тоже иногда пытается меня растормошить: «Ну что ты зациклилась на этом письме?! Давай лучше в боулинг сходим. Или, хочешь, я тебя на укулеле играть научу? Будет у нас дуэт. А, кстати, в кино какой-то ужастик про поезд-призрак идёт – не хочешь?»

Не хочу, ничего не хочу. Только пусть папа напишет.

«Тебе надо поменьше думать о всякой ерунде».

Я откладываю телефон. В носу щиплет, в уголках глаз собираются слёзы. Это какие-то особые слёзы – едкие и очень горячие, их совсем чуть-чуть, и появляются они, только когда я думаю о папе.

Наверное, всё-таки адрес не тот. Ну что же он, взял и удалил наше письмо, чтобы не мозолило глаза? Ведь никто так не сделает!

В воскресенье я дома одна. Мама и Славка на акварельном мастер-классе. На кухне светло и солнечно и пахнет кофе. И завтрак готов. Мама оставила мне варёное яйцо, чёрный хлеб с сыром и нарезала сладкий перец. Я убираю всё это в холодильник, развожу какао и грызу овсяный батончик (тоже из Славкиного дурацкого магазина).

Дома наконец-то тишина. Вчера мы с мамой в очередной раз поссорились из-за того, что я не хочу проводить с ними время.

Мама кричала: «За что ты меня наказываешь? В чём я перед тобой виновата? В том, что Востриков меня бросил? Ну не любил он меня, Женя! Не любил! Что мне было делать – заставлять его, что ли? Верёвками связать? Зачем ты так надо мной издеваешься? А Слава – он-то что тебе плохого сделал?»

Ну и так далее. Неохота вспоминать. Каждый раз одно и то же. Не понимаю, почему нельзя просто жить спокойно и не трогать меня. Я же её не трогаю. Я с ней даже не разговариваю. Это она вечно всем недовольна.

«Раньше мы были подругами, всем делились!» – говорит.

Ну что тут скажешь? Не надо было читать дневник.

Вдруг тишину нарушает вибрация телефона, он громко дребезжит и ёрзает по столу. Я даже вздрагиваю от неожиданности. Смотрю на экран: Филипп. А ведь он никогда не звонит, только пишет.

Сердце проваливается в пустоту: я боюсь верить собственной догадке, но что ещё может означать этот звонок?

Я хватаю трубку:

– Алло!

– Жень, привет. Не разбудил? Выйди во двор, надо поговорить. Я тут на качелях.

Я собираюсь молниеносно. Пока еду в лифте, думаю о том, что голос у Филиппа странный, взволнованный и чуть-чуть дрожит. Хорошо это или плохо?

Я выбегаю во двор. На детской площадке детей всего двое, да и те тихонько ковыряют влажную землю под деревом. А то ведь обычно целый детский сад. Все галдят, висят на турнике, спускаются с горок, гоняют друг друга, кричат и хохочут. Что эти двое там делают? Капсулу времени, что ли, закапывают? Или хоронят кого-то – рыбку или хомячка?

Филипп чуть покачивается на качелях. Я подлетаю к нему и встаю напротив.

– Привет.

– Привет, – кивает он и указывает на свободные качели: – Присаживайся.

– Да ничего, я постою.

Я смотрю вопросительно: «Ну, что случилось?», но Филипп не торопится рассказывать. Лицо у него невесёлое. Он выдыхает и опускает глаза. Качели чуть поскрипывают – звонко, на высокой ноте, как будто сирена пищит.

У меня не хватает терпения – ну почему он тянет? Заговариваем мы одновременно:

– Жень, я вот что хотел…

– Папа написал?

Дети, которые хоронят кого-то под деревом, оборачиваются и внимательно за нами следят. Филипп смотрит в сторону, и у меня появляется плохое предчувствие.

– Сядь, пожалуйста, – говорит он наконец.

– Ну что? Что он ответил, что у тебя такое лицо?

– Он не ответил. И никогда не ответит, отрезает Филипп.

Я замечаю, как крепко он сжимает тросы качелей – аж кулаки белеют. Выражение лица у него спокойное, но кулаки его выдаю Ясно, что он расстроен и злится, но не хочет этого показывать.

Я пытаюсь его подбодрить:

– Ну, может, мейл старый или он пароль о ящика забыл? Надо ему ВКонтакте написать вдруг зайдёт?

Филипп мотает головой:

– Ну надо же как-то до него достучаться! Чтобы знать наверняка!

– Нет, не надо.

– Да почему нет-то? Попробуем – вдруг на этот раз получится?

– Не получится.

– Вот ты опять. Ну откуда ты знаешь?

– Знаю.

Он смотрит на меня, и мне даже страшно становится от его уверенности.

– Знаю, – повторяет он. – Потому что это не его мейл.

– В смысле – не его? А чей?

Филипп вздыхает, шмыгает носом.

– Мой, старый. Я ведь тоже Востриков. Ты так просила, и я…

– Подожди-подожди, это твой мейл? Но зачем?..

– Отец не ответит, потому что мы ему ничего не отправляли. Письмо пришло на мою старую почту.

Я ничего не понимаю. Мы сидим на качелях в моём дворе, но как будто переместились в другой мир – изломанный, неисправный, неустойчивый, ложный. Что происходит? Это что, какая-то насмешка, издёвка?

– Жень, прости. Я думал, если он просто не ответит, ты забудешь, и всё. Я надеялся, что ты перестанешь ждать и смиришься. Но я же не предполагал, что ты будешь так сильно переживать! Тогда мне казалось, что так будет лучше…

– Как – лучше? Кому? – взрываюсь я. – Я уже почти поверила, что мы ему не нужны! А ты просто… ты просто взял и подсунул мне какой-то старый мейл!

– Но мы правда ему не нужны! – восклицает Филипп. – Я знаю, я через это уже проходил! И я не хочу, чтобы ты повторила этот путь. Поверь, ничего хорошего мне это не принесло.

– Что значит – ты проходил?

– Ну, я с ним общался. Переписывался.

Я потрясена. Переписывался с папой? Я не могу поверить. Как он мог скрывать от меня такое?!

– Но почему же ты мне-то ничего не сказал?

– Не хотел, чтобы ты в нём разочаровалась. А он бы тебя обязательно разочаровал. Это единственное, что у него хорошо получается.

– То есть ты всё решил за меня! А тебе не кажется, что меня это тоже касается? Я сама могу за себя подумать! Это, между прочим, и мой отец тоже!

– Странная ты. Тебе охота помучиться? На твоём месте я предпочёл бы вообще не знать о его существовании.

– Ты – может быть. Но не я! Я хочу знать! Каким бы он ни был – всё равно он наш отец!

– Угу, ты ему это объясни. Нет, нам он больше не отец. И если ты так хочешь знать всё до конца, то у него теперь другая семья. Новая жена. Кстати, на двадцать лет моложе его. И новый ребёнок. Девочка. Евой назвали, если тебе интересно. Ей сейчас года два или около того.

– Это он тебе рассказал?

– Нет, общая знакомая. Та, которая дала мне его почту. Втайне от матери, конечно.

– И что?

– И ничего.

– Ну что он ответил?

– Лучше бы вообще не отвечал.

– Да можешь ты нормально сказать? – сержусь я.

– Не могу. Зачем тебе? Ну наобещал мне всякого, а потом исчез. Что и требовалось доказать.

– Чего наобещал?

– Ой, ну что билет пришлёт, что я к нему в гости на зимние каникулы поеду. Сначала, мол, здравствуй, сын, я был паршивым отцом, прости, давай общаться, я всё исправлю. А потом: «Нет, на этих каникулах не получится, я тут очень занят, может быть, летом». Ну и всё. Конец истории. А, нет, не совсем. Мать узнала, был скандал. Вот теперь всё, конец.

– Ну, может, у него правда были дела? – неуверенно предполагаю я.

– Да, нового ребёнка делал.

– Перестань! Почему ты так его ненавидишь? Ты даже не пытаешься его понять!

– А за что мне его любить? Что ты вечно ему какие-то оправдания придумываешь?

– А ты только осуждаешь!

– А больше он ничего и не заслуживает! – возмущается Филипп.

– И всё-таки ты ему написал, ты хотел с ним общаться! Но мне почему-то нельзя!

– Да я же не знал, что он такой! Я нафантазировал себе всякого… Как и ты. Ты думаешь, что он несчастный человек, что он сожалеет о своих поступках, но правда в том, что ему просто на нас плевать. Я хотел тебе рассказать, честно, но ты бы расстроилась и…

– Правильно! Зачем меня расстраивать, когда можно просто наврать! Конечно, что она понимает, эта малявка! Ещё разревётся! Пусть лучше думает, что отец просто на неё забил и не отвечает!

– Слушай, я же уже извинился! Я не хотел тебе врать, и я не считаю тебя малявкой. Так получилось. Ну что мне оставалось? Ты поругалась с мамой, приехала – плачешь, требуешь, чтобы мы ему написали. Я как тебя увидел… Не мог же я рассказать про другую семью. И почту настоящую тоже не мог дать. Папаша бы тебе точно так же мозги заморочил, а потом бросил, во второй раз. А как ещё было тебя успокоить? Вот мне и пришло в голову…