Мария Прилежаева - На Гран-Рю

Жюстен разочарован.

- Э-э-э! У меня, например, есть желание работать на автомобильном заводе, слесарем например, на парижском заводе или хоть каком захудалом заводишке. У нас в Лонжюмо работы не найдешь, да и невзрачен уж больно наш кожевенный... А ты говоришь - мечта... Мечта не сбывается, люди придумали потешить себя, как малые ребятенки.

- А вот и неправда! А вот и неправда! А вот и неправда! - зачастила Стрекоза. - Наша сбудется. И вообще мечта - это дело, только очень большое, огромное. Понятно? Мечта не на словах. Когда очень захочешь и будешь добиваться, изо всех сил добиваться, мечта сбудется, вот поверь.

Жюстен слушал. Смотрел на Стрекозу. Ее чуть веснушчатые щеки, чуть толстоватенький носик, пухлые губы, маленькие-премаленькие ушки, в которых посверкивали две красные капельки сережек. Смотрел. Его мальчишеское, он считал, по-мужски нечувствительное, сердце страдало. Со Стрекозой и вообще-то они разговаривали мало, а тут будто онемел. Хотя бы одно словцо! Хотя бы: "Стрекоза, напиши мне письмо. Посоветуй, какие книжки читать?"

Кажется, малость: "Какие книжки читать?"

Но и такая малость не выговорилась.

- До свидания, Жюстен! Добивайся поступить на завод. И еще... большого, большого тебе...

И все. И даже адрес неизвестен, в Париже она будет жить или в России?

Безветренный, душный вечер висел над иссушенной зноем землей. Отец сидел на табуретке возле дома, сложив на коленях тощие, длинные руки.

- Что ты сам не свой? - спросил отец, распознав в глазах Жюстена смятение.

- Ничего. Просто так. Они уезжают.

- Они и приезжали к нам не на век, - здраво рассудил отец.

- Удивительные! И вообще Россия их удивительная.

- Ты там не был. Откуда знаешь?

- Знаю.

- Звезда с неба упала, - помолчав, сказал отец. - Август - месяц звездопадный... А как жить, они тебя научили?

- Научили. Вырасти бы скорее... А наши тоже хорошие люди есть.

- Всякие есть. Вон еще звезда пролетела. Чьей-то праведной душе бог ангела с доброй вестью послал. Или призывает к себе на вечный покой. Значит, говоришь, жить научили...

14

Они снова втроем шли берегом вечерней реки. Владимир Ильич, Надежда Константиновна, Инесса. "Ильины" любили называть ее без отчества. К ней шло имя Инесса. "Наша Инесса".

Над рекой тишина. Они тоже шли молча. Кончился важный срок жизни. Каждый мысленно мерил достигнутое. Достигнуто не только учениками, ими, руководителями, тоже. За три месяца ближе узнались передовые российские рабочие - надежда и завтрашний день партии.

- Прощай, Лонжюмо, наш зеленый островок, - немного с грустью говорила Инесса. - В нашем плавании мы остановились на твоем берегу...

- ...Чтобы набраться новых сил и завтра храбро плыть дальше, заключил Владимир Ильич.

Но о завтрашнем дне поговорим позднее. Хотелось припоминать и обсуждать в подробностях сегодняшнюю товарищескую встречу. Прощальную. Занятия в школе окончились. Слушатели уезжают в Россию. Большое дело им предстоит: борьба с царизмом и капиталистическим строем. Борьба с отступниками, изменниками партии.

Накануне устроили ужин. Тетя Катя Мазанова напекла пирогов, наготовила кушаний.

- Бесподобный салат! - расхваливали гости, еще не сев за стол, пока лишь поглядывая на блюдо с овощами, искусно украшенное зеленью. Тетя Катя - кулинарка и домохозяйка бесподобная. Застелила белой скатертью, вернее, чистыми простынями сдвинутые столы. Дети собрали луговые цветы. Тетя Катя расставила их в кринках на столах. В комнате стало уютно, как на семейном празднике. Все принарядились: у того зеленая веточка, у того голубенький глазок цветка глядит из нагрудного пиджачного кармашка. Андрюша, Стрекоза и Мишель, конечно, не последние участники праздника; есть чем полакомиться, тетя Катя и с вареньем напекла пирожков.

- Мамочка, можно позвать Жюстена?

- Не стоит, Андрюша. У нас русский вечер, ведь Жюстен не понимает язык.

Все заняли места за столом.

Вечер, понятно, открыл Владимир Ильич. Он был серьезен, растроган и ласков. Перед ним люди, с которыми вместе проведены недолгие, а сколь важные, значительные месяцы! Много нового узнали рабочие, посланцы российской партии, знойным летом 1911 года в Ленинской школе в неведомом никому поселке Лонжюмо.

- Не останавливайтесь, товарищи, учитесь, учитесь дальше, всегда, всюду, куда ни забросит судьба! - говорил на прощание Владимир Ильич. Партии нужны просвещенные люди. В социалистическом обществе, которое мы построим, будут жить благородные, образованные, мыслящие люди. Они будут трудиться не за страх, а за совесть. Труд станет долгом, честью и радостью каждого. Прекрасные таланты расцветут в социалистическом обществе. Построить такое общество - дело нашей партии. В одиночку не построишь. Только вместе. Только сообща. Храните партийное товарищество во веки веков, дорогие друзья! Учителя школы желают вам сил и бодрости духа. До свидания, товарищи!

Несколько секунд в комнате царило молчание, сильнее слов говорившее о чувствах, владеющих слушателями. Затем встал товарищ Петр, Иван Дмитриевич Чугурин, и голосом торжественным и звучным сказал:

Поднимем стаканы, содвинем их разом!

Да здравствуют музы, да здравствует разум!

Ты, солнце святое, гори!

"Умница, умница, как хорошо он Пушкина вспомнил! Как все славно идет, не хочется расставаться", - подумала Надежда Константиновна.

Разом будто прорвалась плотина. Заговорили все. Как радостно узнавать! - говорили слушатели школы. Здесь, в школе Лонжюмо, они испытали благо человеческих сближений и дружб. Не знал человека, и вдруг перед тобою открывается его натура, мысли, стремления... Школа научила нас крепко дружить. Школа научила нас неустрашимо глядеть вперед, видеть цель, добиваться цели. Цель одна: близить революцию. То и будем делать, возвратившись на родную землю. И в познании наук будем двигаться дальше. Спасибо вам, учителя! Спасибо и низкий поклон до конца дней!

Хорошо было на прощальном вечере. У иного сквозь веселье раздумьем затуманит глаза: "Расстаемся, придется ли свидеться?"

Но прочь тревожные мысли!

- Товарищи, споем!

Какая встреча друзей обойдется без песни?!

И вольно, озорно и призывно, вырываясь в открытые окна, полилась над поселком, лугами, рекой.

Из страны, страны далекой,

С Волги-матушки широкой,

Ради славного труда,

Ради вольности высокой

Собралися мы сюда.

Помним холмы, помним долы,

Наши храмы, наши села...

Отвечала песня душевному состоянию собравшихся на чужбине русских людей.

- Силушка по жилушкам, - сказал кто-то. Кто-то завел новую песню:

Нелюдимо наше море,

День и ночь шумит оно.

В роковом его просторе

Много бед погребено.

Хор согласно подхватывает, отвечает:

Смело, братья! Ветром полный,

Парус мой направил я...

Еще звучат в ушах гордые призывы, а уже слышится дальше:

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя...

Жаль, нет Серго. Спел бы по-грузински. Был Серго замечательным певцом. Пел как гордая птица. Летит гордая птица. Выше, выше, к синим небесам... Друзья! Летим на волю...

Вдруг, словно в бубны ударило, зазвенело веселье. Ноги сами под удалое пение пляшут.

Серго на прощальном вечере нет. Ленин раньше окончания школы послал его в Россию. Внутри партии продолжалась борьба. Разного рода противники выступали все злее. Надо немедленно закончить вредный для рабочего класса раскол в партии! Ленин не скрывал от учеников правду, напротив. Слушатели школы без колебаний поддерживали позицию Ленина и верных большевиков. Да! Надо немедля созвать конференцию, разбить раскольников, кончить в партии разброд. Каждый готов делать, что надо, что скажет Ленин. Владимир Ильич обдумывал и готовил конференцию, где большевики дадут раскольникам бой. Серго Орджоникидзе исполнял его волю в России. Разумеется, нелегально, скрываясь от сыщиков. Где он сейчас - в Уфе, Киеве, Нижнем Новгороде, Ростове, Тифлисе? И там, и в других городах, на крупных заводах, где тайно действуют партийные организации, Серго и посланные Лениным два других слушателя ведут агитацию за созыв конференции. За возрождение партии. Колоссально важное дело!

- А что, братцы, не напелись, споем.

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя...

Под окнами сошлись жители Лонжюмо. Слушали. Душевное пение русских будило в сердцах добрые чувства, хотелось жалеть и любить. Иные женщины передником вытирали глаза.

Тут и Жюстен вертелся в толпе.

- Я их знаю, они хорошие. Эх, остались бы у нас навсегда! - толковал он, прикидывая между тем, как бы пробраться к русским на праздник.

А там пели и пели, пока Владимир Ильич, сам подпевавший хору, не сказал:

- Друзья, завтра отъезд. Пора расходиться.

- Грянем напоследок! - лихо выкрикнул кто-то.

Грянули:

Уж как шел кузнец

Да из кузницы

Слава!

Нес кузнец

Три ножа

Слава!

Первый нож