Евгений Велтистов - Глоток Солнца

Я готовился к этому моменту, продумывая каждый свой шаг. Я знал, что если я что-то и упустил в своей программе, в решающий момент меня выручит интуиция. Ведь я не ошибся, когда во сне меня укололи иголки и я встретил Каричку под старой сосной. И я скорее почувствовал, чем увидел, грязно-белое облако в ту ночь над головой Карички, когда она была принцем датским. И Рыж с Лехой провожали меня в космопорте - недаром же мы забрели туда. И страх, мой страх за Каричку, пока я скитался по свету, не обманул меня: приехав, я увидел белое, как гипс, лицо...

И все же я не умел прищуриться, как Рыж, и вдруг увидеть летящие космические частицы или что-то другое, никогда никем не виданное. Не умел. Если б умел, давно бы угадал строение облака, и тогда не пришлось бы мне в такую жару тащиться по байкальскому льду к острову. Даже не верится, несмотря на все фокусы синоптиков, что летом могут существовать замерзшие озера, именуемые к тому же морями...

- Хочешь воды со льдом?

Я встретил участливый взгляд и улыбнулся: таким я и представлял тебя, утюжник Зюбр; именно с таким серьезным выражением лица и немного насмешливыми глазами пилот спрашивает пассажира о самочувствии. И я ответил:

- Нет, я не хочу пить. Все в порядке.

Он понял, что я его давно уже знаю, усмехнулся, жестом пригласил спуститься к столу.

- И мне послышалось: лед! - громыхнул кап, пустив мне в грудь клуб дыма.

- Может быть, - сказал я, - во сне...

- Понятно, - согласился кап. - А куда ты едешь?

- Тут недалеко. - Я неопределенно махнул рукой.

- Однако я знаю тут каждый полустанок, - продолжал неугомонный кап. Даже там, где-экспресс не останавливается.

- На Ольхон, - сказал я честно, чтобы они знали, куда и зачем я еду. И посмотрел в окно: какое там буйствовало зеленое лесное солнце!

- Понятно, - сказал кап. - На Ольхоне я убил первого в своей жизни медведя. Медведи, однако, там не водятся, но зимою иногда приходят по льду к острову...

Кап продолжал свою историю, и гравилетчик слушал его, задумчиво разглядывая золотые пуговицы на своей форме, а я вспомнил прощание с Каричкой и Рыжем.

Мы сидели в комнате Рыжа, и у ног моих стояла легкая сумка с комбинезоном - весь дорожный багаж. Рыж слушал меня с горящими глазами: он-то все понимал. Каричка задумчиво рассматривала игрушечный черный шарик, в котором крутилась маленькая Галактика.

- Значит, ты решил, - вздохнула она.

- Да. Скажи об этом Акселю. Я сам не мог.

- Он рассердится.

- Пускай. Но я узнаю код облака. А победителей не судят.

- А как ты попадешь? - спросил Рыж. - Остров окружен силовым полем, и никто не может пробраться туда.

- Читал в газетах, что Гарга приглашает добровольцев для опытов. Проход в силовом поле открывается ежедневно. На границе дежурит мобиль Гарги. Только, по-моему, никто к нему не едет.

- Март, возьми меня с собой! - попросил Рыж.

Я сделал вид, что не услышал его, и продолжал:

- В библиотеке пересмотрел работы Гарги, даже студенческий диплом. Все про биомашину. Казалось бы, просто: искусственные клетки, долгоживущий организм. И все же никто не мог построить биомашину, а Гарга, кажется, изобрел.

- И он может сделать искусственного пилота, который полетит в другую галактику?

- Наверно, может.

- Март, честное слово, я не буду просить твоего дядю, чтоб он превратил меня в бессмертного! - Голос Рыжа дрогнул от волнения. - Я только одним глазком взгляну на эту "био" и назад.

Но по глазам Рыжа я видел: он уже летел за сотни световых лет, разглядывая цветные звезды. И чтобы так когда-нибудь случилось, я строго сказал:

- Нельзя, Рыж. Там опасно. А то, что я делаю, - это просто разведка.

- Ничего себе разведка! - сердито сказала Каричка. - Лезть в самое пекло.

- Я - бродяга воздуха, ты забыла? И не раз возвращался из пекла. Кроме того, там уйма всякой техники, там дежурят ракеты, гравилеты и прочее. Ну, прощайте!

- Ладно-ладно, - захныкал Рыж. - Ты думаешь, я такой? Я тоже придумаю какую-нибудь хитрость с этим облаком...

Через полчаса я был в поезде, в том самом, что несся сейчас между гранитной скалой и горным потоком, в том самом, где кап рассказывал свою историю про первого убитого медведя. И когда он кончил, Зюбр спросил меня:

- Сам решил туда?

- Ага.

- Смотри, парень, назад нелегко выбраться. Почище "стакана". Слыхал?

- Слыхал.

- Силовое поле. Сам пробовал. Пришлось облетать.

- Знаю, - сказал я.

- Однако я тоже на Ольхон, - выпалил вдруг Павел Агафонович.

Глубоко запавшие выцветшие глаза капа смотрели на меня, казалось бы, равнодушно, и я не понимал, хитрит он или нет, но обрадовался:

- Неужели?

- К сыну в гости, - охотно пояснил кап. - Рыбак он, инженер.

- А я к дяде, - сказал я, чтоб кап не подумал, будто я хочу стать бессмертным.

- Кто же это? - удивился кап и уселся поудобнее, словно готовясь услышать целую историю. - Я всех на Ольхоне знаю.

- Профессор Гарга, - сказал я тихо и покраснел. - Я еду работать, добавил я.

- Как же, знаем Гаргу! - почти крикнул кап. - Феликс Маркович, серьезный человек... Ну, а шубу-то взял? Там, однако, мороз.

- Вон, - я кивнул на сумку, - комбинезон. С отоплением.

Старик рассмеялся.

- А мы по-стариковски. В шубе.

От этих расспросов капа про шубу мне стало легко. Захотелось открыть окно, высунуться по пояс, смотреть, как поезд огибает плавно изогнутую сопку, а за ней стоит такая же махина. Я уже взялся за поручни, забыв, что окно не открывается, но вертолетчик сказал:

- Нельзя, выбросит: скорость.

И тоже вспомнил, что окно не открывается, улыбнулся своей промашке, включил видеообзор. И закружились там столетние сосны, промелькнула длинная ровная платформа со змеями эскалаторов, ползущими прямо из леса, а потом вдали, за деревьями, заголубело таежное море. И кап сказал:

- Когда-то ходил я по рекам на старых теплоходах. Чудно вспомнить: только и глядишь - где мель? А управляешь пальцем. Вот так грозишь пальцем механику: полпальца вправо, полпальца влево, а не поймет - так и с добавлением слов. Глотка-то у меня хорошая, по всей реке слышно. Так и говорили: Грамофоныч приближается. А теперь хоть всю ночь спи, однако речная ракета идет себе. Мели как были - на своих местах, а она, голубушка, танцует поверх. Пусти, в блюдце с водой - пройдет. Осердиться и то не на кого.

- Иди, отец, к нам, - пожалел его Зюбр. - Мы в такие чертовы дыры забираемся, что нормальному человеку, живущему, например, в небоскребе, и не приснится.

- А ты что, хочешь в небоскреб? - прицепился к слову Грамофоныч.

- Да жил я там. - Зюбр махнул рукой. - Пока не сбежал сюда.

- Однако у твоего дяди свой небоскреб. - Кап, видимо, хотел преподнести мне, горожанину, приятный сюрприз.

Но я равнодушно сказал:

- Вот как.

- Да, городской дом, большой такой кубик. Из серого камня.

- Старая типовая постройка?

- Лаборатория, - подтвердил кап. - А в ней машины. Какие - не показывает. Ворота на замке. Серьезный профессор.

- На замке?

- Ага. Прежде этих замков было больше, чем людей, а теперь хоть экскурсии води к Гарге. - Кап остался доволен своим выводом и пустил три клуба подряд, держа в ладони свою широкую, как чашка, трубку. - Очень серьезный изобретатель, - добавил он.

Динамик вкрадчиво объявил, что через три минуты остановка. Зюбр больше не спросил меня ни о чем, хотя глаза его сверлили меня насквозь. На прощание он сказал:

- В случае чего дай знать о себе. Порт Айхал, командиру.

- Спасибо, командир.

Кап одел уже свою мохнатую меховую шубу, такую же шапку и двинулся к дверям. На платформу вышли только мы двое. Махнули в окно командиру, махнули еще раз сверкнувшим уже вдалеке крыльям поезда и стали осматриваться.

Все было почти так, как я и представлял. Белый, рваный клык скалы, только не справа от меня, а слева. Ровная, закруглявшаяся у горизонта черта, делящая весь мир на зеленое и белое: здесь кончался невидимый защитный купол, прикрывший Байкал; по одну его сторону - лето, по другую зима. А там, где поднялись два голубых луча, указующих проход в поле, чернеет гладкий дежурный мобиль почти музейной конструкции. Значит, едем.

Кап, раскуривая трубку, молча показал вдаль, и я увидел в чистой голубизне маленькое серебристое пятнышко. Неужели это и есть облако? Я ловко влез в свой комбинезон и не стал застегиваться, чтоб не вспотеть.

Мы переступили невидимую черту, у которой росла трава и медленно таял снег, и направились к мобилю.

Шофер знал Грамофоныча, почтительно с ним поздоровался, а у меня спросил:

- Вы к кому?

- К дяде! - резко ответил за меня кап. - Что-то раньше, Смирнов, вы почтительней встречали гостей и не задавали бестолковых вопросов.

- Раньше по морю летом ездили на катерах, - уклончиво ответил шофер.

- Свои порядки заводите, - проворчал кап. - А лов как? Подледный? (Шофер кивнул.) Верно говорят: вам, ольхонцам, лишь бы как потруднее.

Мобиль осторожно сполз с берега на лед, и сначала под колесами тонко и жалобно звенели торосы, словно мы пробирались по столу, уставленному фарфоровыми чашками, а потом машина выбралась на ровное место и покатила, набирая скорость. Что это был за лед! Я глаз не мог оторвать от дороги: голубые, светло-зеленые, молочно-белые, матовые, серебристые плиты были уложены одна к одной в затейливый узор. Пожалуй, ни один художник и архитектор не могли похвастать такой сумасшедшей красоты мозаикой, а ведь это были всего-навсего остекленевшие волны, фантазия мороза и ветра. И весь Байкал в оправе скал и сопок сверкал, светился, как драгоценный камень, выставлял себя напоказ, понимая, что он виден сквозь лед до самого дна. А мои спутники знали все это и деловито обсуждали, какая под нами сейчас глубина и где расставлены сети, а чуть позже показали мне место, где ни одна сеть не достанет до дна: гам очень глубокая морщина старушки-земли.