Борис Екимов - Короткое время бородатых

Григорий покивал головой.

- Это точно. Да и сами ж вы поймите, Антон Антонович, был бы сволочной мужик, он бы канючил ходил, плакался, боялся бы деньги, заработок потерять. А этот... читали же, что он пишет. И про деньги. И про то, что нам трудно будет его исключать. Нам трудно, - подчеркнул он. - И потом пишет: а ведь надо. Нет, - поднял Григорий глаза на Лихаря. - Он парень стоящий.

- Так какого же, извините, черта... - медленно и почти шепотом начал Лихарь и потом не выдержал, громыхнул: - Какого черта вы его отпустили! Стра-а-а-нная логика у вас! Значит, Ивана вы примолвили, простили драку. А другу своему, не когда-то, а уже сейчас хорошему человеку, вы простить не можете. Пусть мучается, так, что ли? Вот какие мы добрые люди!

- Но мы ж, Антон Антонович, не знали, что он уедет. Если б знали...

- Надо знать, - жестко отрезал Лихарь. - Иначе какие вы к дьяволу товарищи! Какие комиссары!

- Если б знали! - помолчав, снова взорвался Лихарь и Андрея передразнил: - Если б зна-а-али... Поезд когда уходит? Или тоже не знаете?

- В половине девятого.

- Ну вот. Только десять минут, как ушел. Могли бы на атээсе смотаться на станцию. Или сейчас вон садись на атээс, дуй до третьему профилю, напрямую к Комсомольскому полтора часа хода, а поезд туда к одиннадцати часам лишь доберется. Да стоит там полчаса. А вы сидите...

- Поехали! - перебил его Андрей и, вскочив с места, бросился к двери, быстрей, Антон Антонович.

- Быстрей! Ура-а! - вскочил Лихарь и ручищами замахал. - Быстрей! Давай! - но с места не двинулся, а снова на табуретку плюхнулся. - Приехали.

Андрей с Григорием смотрели на Лихаря недоуменно. Они ничего не понимали.

- В конторе у меня сидит ваш голубчик, - проговорил Лихарь спокойно. Сидит. Протоколы переписывает. Собраний. А то, видишь ли, у меня руки не доходят, а приедут, проверят - втык получу.

- А где ж вы его...

- Изловил-то? Где изловил, там его нету. Вот так. А записочку эту давайте уничтожим. А то у вас люди больно остроумные.

- Правильно, - согласился Андрей. - Пойти, что ли, к нему сходить? Штаб-то во сколько?

- В десять.

- Куда ты навострился! - с шутливой серьезностью принялся ругать его Лихарь. - Парня от дела отбивать, от моих протоколов. А-а-а! - вдруг замер он осененный. - Пойдем, пойдем, голубчик, - вскочил он и сграбастал Андрея. - Пойдем. В две руки быстрее получится. Как я сразу не догадался!

А потом вдруг остыл:

- Нет. Не стоит. Пусть один посидит. Ему так лучше.

* * *

Штаб заседал до половины двенадцатого. И до половины двенадцатого Андрей бродил по лагерю, жадно ловил каждое громкое слово, что пробивалось из вагончика штаба. А Зоя то бежала за угол, к окну, то приникала к двери.

- Нормально, точно слышала, - успокаивала она Андрея. - Простили.

Но уже через минуту чуть не плакала:

- Выгоняют-у-т. Вот, ей-богу. Ой, что же делать?

Наконец дверь штаба распахнулась, оттуда вышел Григорий и сказал:

- Порядок, порядок, хлопцы. Порицание, и недельный заработок фьють! присвистнул он и поднял глаза к небу.

А потом, в комнате, Андрей спросил у Славика, не зная, спит тот или нет:

- А страшно было уезжать, Слав?

Тот поворочался и прошептал:

- Тоскли-иво. И знаешь, - перевесился он с кровати, чтобы Андрей лучше слышал. - Как насовсем от вас уезжал. Навсегда. Да оно и верно, если разобраться. Ведь так бы друг на друга косо и глядели. И у вас обида, и у меня тоже. Точно?

- Да, наверное...

Ничего больше Андрей не сказал, он сжался в комок под одеялом и засопел ровно, будто заснул. Ему было стыдно, что не он, и не Григорий, и даже не Зоя - причина Славкиного возвращения. И боялся Андрей, что Славик заговорит об этом. А что ему ответить?

19

Казалось, что самое трудное позади: фундамент, обвязка, столбы основы. И теперь спортзал будет расти, поднимаясь словно на дрожжах. Сделай у бруса с одного конца шип, с другого - паз и клади. Рядом следующий. Положил один брус - на дюйм простенок вырос. Два бруса - вдвое больше. И гони так до самого верха.

Но незнакомое дело просто лишь в чужих руках да на языке.

То брус кривой - не положишь же его - надо прямить, делая надрезы с выпуклой стороны. Но сколько? И как глубоко, чтобы он не "ослаб", надрезанный? То вдруг окажется, что такой на вид красивый, хорошо размеченный и - о, счастье! - аккуратно вырубленный шип не годится, в сторону смещен. А намного подтесывать его нельзя: из шипа получится "пшик" и тогда начинай все сначала. То незаметно для глаза начнет стена "заваливать" внутрь или наружу, и отвес ясно покажет, что работа никуда не годится.

А тут еще этот проклятый дождь, и сапоги - склизь несусветная, того и гляди вместе с брусом брякнешься.

- Одурел ты, Андрюха, - шипел Славик. - Здесь шип нужен, - и ядовито: Может, ты умеешь два паза вместе скреплять, тогда я извиняюсь. Прошу, - и освободил место.

- Хватит, ну тебя к черту с остроумием...

- Ничего что-то не выходит. Парни уже по второму венцу кладут...

- Спокойно, не психовать.

- Бугор, иди-ка сюда. Разберись с этой клеенкой. Уводит в сторону угол, и все.

- Подождите, сейчас.

Лихарь из-за спины спросил:

- Кто, кого, куда уводит?

Андрей обернулся. Лицо Антона Антоновича было мокрым, мокрой была и рука, которую протянул он Андрею:

- Здравствуй, - и громче, для всех: - Общий привет, молодежь! - И снова к Андрею: - Так в чем дело?

- Угол уводит, Антон Антонович...

Лихарь глянул вдоль торца стены, надвинул поглубже фуражку, сказал:

- Брус кривой. Маловато выпрямили. И вот здесь подтесать маленько надо. Снимаем. Ну-ка, раз-два... Еще один рез сделаем. А ты, Слава, пока заготавливай на следующий венец. Только попрямее выбирай.

- Черт их разберет, - обиженно прогудел Славик. - Они вроде все прямые.

- А ты вот так... - Лихарь припал к земле, почти лег возле штабеля брусьев, удерживаясь лишь на руках, прикрыл один глаз.

- Вот так... В торец ему глазом стрельни, и сразу видно.

Славик послушно опустился на землю и, убрав со лба космы, долго глядел одним глазом на брус, словно прицеливался.

- Андрей, пилу, - командовал Лихарь.

- Скоба, "Дружба" у тебя? Да ты оглох, что ли?!

- Видимо, у меня.

- Видимо, невидимо... Этого хохла я скоро драть буду, - угрюмо пообещал Славик. - Обрати внимание, бугор! Он все утянул. И пилу, и дрель.

- Пороть хохла!

- Он просто хозяйственный...

- Пороть хозяйственных!

- Поро-о-оть!

Лихарь смеялся, закидывая назад маленькую головку в щегольской кожаной фуражечке. А взяв топор, лежащий подле стены, тотчас сморщился. Подбросив его, на лету перехватил поудобнее длинной четверней беспалой руки.

Андрей, понимая, что Лихарю держать топор искалеченной рукой неловко, попросил:

- Давайте я...

Но Лихарь будто и не слышал, легко махал топором: ровная тонкая щепа валилась в сторону.

- Ложим, - сказал он, поднимая брус, и закричал: - Бригадир! Иди сюда, с топором.

Когда Володя подошел, Лихарь взял его топор, недовольно чмокнул губами, спросил:

- Плотничал?

- Приходилось.

- По топору видно. Но ты же - бригадир. Почему у ребят не топоры, а колуны?

- Понимаете, Антон Антонович, - замялся Володя, - как работали на лесоповале, так и...

- Ясно, - оборвал его Лихарь. - Покажи людям, пусть переделают. Это же мучение, и точности никакой.

- Давай, Андрей, следующий брус. Славик, готово?

- Момент.

- А ты с метром не суетись, - Лихарь присел рядом. - Тебе, веришь ли, всякий брус приходится метром мусолить. А ты шаблончик сделай. - Лихарь вытащил из кармана толстый, чуть не в руку, плотницкий карандаш и вычертил на листе толи шаблон, тут же топором его аккуратно вырезал.

- Оп-ля! - обрадовался он. - Весело и красиво. Приложил и - фьють. Лихарь засмеялся. - Понял?

- Ага.

- Ну, поехали.

Новый брус лег ровно.

- Ладно, - подал Лихарь Андрею топор, - передаю эстафету боевой, трудовой и прочей славы. Не уроните.

И пошел вдоль стен, высокий, сутулый.

- Сейчас мы этим чертям покажем, - обрадовался Славик. - Чуть-чуть на меня. И еще чуть-чуть. Давай сверли, - и криком бригадиру: - Бугор, у тебя знамя есть?

- Какое еще знамя?

- Красное, конечно, переходящее. С надписью: "Самому лучшему строителю".

- Нету.

- Пойду сегодня командиру жаловаться. Должна же страна знать своих героев. Пусть меня флажком отметят.

- У кого сверлилка?

- Что ты его обухом гладишь, смотреть тошно. Ахни разок посильней.

- Видимо, бугор, придется так и оставить.

- Переверни. Внутренняя сторона будет штукатуриться.

- Ты смо-отри... Какая красота! Бугор! Иди полюбуйся.

- Сам приду полюбуюсь! Я не бугор, я живо порядок наведу, бракоделы.

А дождь все сыпал и сыпал, и мокрое топорище скользило, норовило вырваться из руки. Сухим был лишь мох, которым прокладывали стены, заботливо прикрытый куском толи.

- Парни, гляди, какие невесты пошли!

- Где?

- Вон, у столовой!

- В синем плаще - ножки! Я тебе дам!