Хаим Оливер - Великий поход династронавтов

Первым заметил их из окна Наско и пулей вылетел на улицу.

Не прошло и минуты, как вся Федерация в полном составе была уже внизу и молча, на почтительном расстоянии, с завистью и восхищением в глазах, вышагивала позади африканца.

Игорёк, Фанни и Кынчо не обращали на них никакого — ну ни малейшего внимания!

Когда африканец и сопровождавшие его лица исчезли в подъезде Фаниного дома, династронавты в нерешительности остановились. Ясно, что наверху их ждут 13 стульев, 13 приборов и 2 барашка, но тем не менее…

Они расселись на краю тротуара и, задрав кверху головы, устремили взоры на окна третьего этажа.

— Какая у него мускулатура, а! — воскликнул Наско. — Наверно, чемпион по боксу.

— А усы! — вздохнул Миша Эквилибрист.

— Эх, к нам бы его в гости! — вздохнул Саша Кобальтовый Кулак.

— Да… — вздохнул Рони Дакалка.

— Да… — вздохнул и Наско Некалка, начисто позабыв, что должен сказать «нет».

Долго сидели они на тротуаре, глядя то на окна третьего этажа, то на подъезд дома, втайне надеясь, что их всё-таки позовут.

Никто их, однако, не позвал.

Между тем кандидаты в династронавты наслаждались обществом своего чернокожего гостя. Его звали Сисулу-Каба. Он был менее словоохотлив, чем Роландо, но всё-таки коротко рассказал о том, что родом из города Претории это в Южно-Африканском Союзе, учится на философском факультете и едва ли скоро вернётся на родину, так как он политэмигрант.

— А что такое политэмигрант? — спросил Кынчо.

Игорёк взялся объяснить:

— Вот ты, например, для Федерации сейчас политэмигрант. Если вернёшься тебя сразу на виселицу.

Кынчо страшно возгордился и решил про себя при случае непременно сказать папе, что он не кто-нибудь, а политэмигрант.

— А почему вы политэмигрант? — спросил он.

— Потому что я сражался за свободу своего народа, — ответил Сисулу-Каба.

— А с тиграми вы тоже сражались?

— Нет. Но белые расисты пострашнее любого тигра.

— А слона вы когда-нибудь ели?. - продолжал расспрашивать Кынчо.

— Не доводилось, — ответил Сисулу-Каба.

— А как белые расисты вас угнетают? — поинтересовался Игорёк.

— Как? Заставляют жить в особых поселениях, резервациях, дают только самую тяжёлую и грязную работу, не разрешают посещать кафе, кино и парки для белых, обращаются с нами как с животными, избивают, бросают в тюрьмы, вешают…

— Точь-в-точь как в "Хижине дяди Тома", — подытожил Игорёк.

Наступило молчание. Никто уже не притрагивался к еде — кусок не лез в горло.

— Почему расисты так с вами обращаются? — спросила Фанни, не читавшая "Хижины дяди Тома".

— Потому что у нас чёрная кожа, — ответил гость.

— Ну и что с того? — хором воскликнули кандидаты в династронавты.

Сисулу-Каба горько усмехнулся и крепко обнял ребят, всех троих сразу.

У Игорька от волнения сердце чуть не выскочило из груди. С этой секунды не было у Сисулу-Каба более верного и преданного друга, чем он.

Обед затянулся до пяти часов. За это время кандидаты в династронавты успели узнать, что на языке племени банту «товарищ» будет "м'боре", что у Сисулу-Каба есть семья, что брат его, Зинакели Сисулу, — видный деятель национально-освободительного движения в Южной Африке. Узнали они также, что негритянские ребятишки почти никогда не ходят в кино, что нет там, конечно, и Федерации династронавтов, потому что маленьким африканцам приходится работать в алмазных копях и на плантациях…

Всем вдруг стало очень грустно. Чтобы поднять настроение, Фаннин папа, режиссёр Антон Антонов, попросил гостя спеть. Тот попросил принести кастрюлю. Он стал стучать ладонями по её донышку: там-там-там! там-та-та-там! Вскочил со стула и пошёл в такт вокруг стола. Он громко, пронзительно пел и время от времени выкрикивал басом: "Мо-ран-бонг! Мо-ран-бонг!"

Кандидаты в династронавты вдруг, словно по мановению волшебной палочки, оказались в джунглях, среди гигантских деревьев и лиан. Ярко пылал жертвенный огонь, справа восседал жрец, сбоку от него пятеро членов племени колотили ладонями по длинным овальным барабанам: там-та-та-там! там-та-та-там! А охотники, только что вернувшиеся с богатой добычей, плясали вокруг костра и пели печальную и грозную песню, восклицая; "Мо-ран-бонг! Мо-ран-бонг!"

И, подчиняясь властному зову джунглей, ребята тоже вскочили на ноги и стали петь, прыгать, кричать, так что соседи перепугались — не началось ли землетрясение…

— Слышите? — спросила внизу Вихра. Надо вам сказать, что с тех пор как она ваяла привычку по семь раз на день слушать Четвёртую симфонию Брамса, слух у неё необычайно обострился.

Династронавты прислушались. Теперь уже и до их ушей долетали с третьего этажа звуки тамтама, воинственные возгласы, песни — словом, зов джунглей…

Они вскочили на ноги, стиснули кулаки. Нет, так не пойдёт! Это провокация! Спустя полчаса они имели возможность наблюдать, как гость в сопровождении кандидатов в члены Федерации и Никижа выходит из подъезда. Африканец слегка покачивался на своих длинных ногах и блаженно улыбался ослепительной белозубой улыбкой, а собака то и дело принималась ходить на передних лапах.

Династронавты дождались, пока гость сел в троллейбус, и мгновенно взяли кандидатов в кольцо. Кынчо и Фанни слегка оробели, но Игорёк твердо решил всё вытерпеть и держаться до последнего вздоха, даже если Вихра будет щипаться.

— Значит, так? Заполучили в гости африканца, а нас не зовёте! — угрожающе проговорил Саша Кобальтовый Кулак.

— Он не просто африканец, он философ, и его зовут м'боре Сисулу-Каба! — с гордостью сообщил Игорёк.

У династронавтов от этих слов даже дух захватило. М'боре Сисулу-Каба! Это навевало мысли о хищных зверях и Тарзане, о снегах Килиманджаро и порогах Замбези, о работорговцах и Фениморе Купере…

— Кроме того, — сказал Кынчо, — он вроде меня, политэмигрант. Когда он вернётся в Преторию, его повесят.

— А брат у него — вождь племени банту и находится в подполье. Вот вам! добавила Фанни.

Полковник Димчо прикидывал, как лучше поступить. Применить силу против такой мелкоты — стыдно, унизиться до просьб — много чести. И он выбрал третий путь.

— Вот что, — сказал Димчо, — давайте по-хорошему. Я предлагаю мир. И мы были неправы, но и вы тоже хороши. Познакомьте нас с вашим африканцем, мы примем его в династронавты — и дело с концом!

— Нет! — категорически отверг это предложение Игорёк, ещё ощущавший железные объятия Сисулу-Каба. — Завтра он приходит ко мне, и я вас не приглашу, потому что он мой.

— Да ты, выходит, настоящий расист! — воскликнул Рони Дакалка. — А ещё носишь красный галстук!

— Сам ты расист! — огрызнулся Игорёк. Все поразились его смелости. А Саша Кобальтовый Кулак даже взглянул на него с уважением.

— Хорошо же… — сказал Полковник. — Раз так, мы тебя исключим из Федерации за отсутствие чувства солидарности. Завтра же созовём общее собрание и поставим на голосование.

— Нужна нам ваша Федерация! — разошёлся Игорёк. — Вы собираетесь отпускать бороды и ехать на Кубу. Ну и пожалуйста! А я поеду в Африку! И отращу себе усы!

Это прозвучало пощёчиной. Саша Кобальтовый Кулак от ярости даже зубами скрипнул. Выставив вперёд кулаки, они с Наско Некалкой медленно подступали к Игорьку. Ещё мгновение — и тому бы несдобровать, но тут раздался тоненький голосок Кынчо:

— А если я послезавтра вас приглашу, вы меня примете обратно в Федерацию?

— Примем, — пообещал Полковник.

— А поедете на Кубу, меня возьмёте?

— Возьмём.

— Тогда приходите к нам послезавтра, мама приготовит жареного барашка с рисом.

Игорёк с презрением поглядел на человека, постыдно капитулировавшего перед силой, плюнул с досады и ушёл… Ушёл, не поняв, что поступок Кынчо был продиктован лишь стремлением спасти друга от страшных кулаков Саши и Наско. Никто, никто на свете, даже сама История не оценила по достоинству этого поступка самого юного кандидата в члены Федерации. Более того, как мы впоследствии убедимся, История зло посмеялась над ним.

Наступило 12 мая. Рони Дакалка проснулся с щемящим чувством, что сегодня его лишат чего-то приятного. И вскоре понял: не будет вкусного обеда, не будет встречи со студентом-африканцем, и виной тому Игорёк! Рони встал, умылся, проделал четыре йоговских упражнения, чтоб сбросить лишний вес (правда, стоять на голове он ещё не научился), наспех полистал учебники и сел завтракать. Через полчаса надо было отправляться в школу. Проглотив семь кусков хлеба с маслом и вареньем и допивая третий стакан молока, он, как истинный журналист, просмотрел свежие газеты. Никаких особых новостей:

"Славия" дала жару команде «Левский», партизаны Венесуэлы взорвали нефтепровод, американская ракета взорвалась на старте, в Советском Союзе введена в действие новая атомная электростанция… И вдруг намётанный редакторский глаз обратил внимание на одно имя: Сисулу… Зинакели Сисулу… Рони стал читать внимательнее. То было краткое сообщение следующего содержания: