Владислав Крапивин - Семь фунтов брамсельного ветра (фрагмент)

- Давай положим сверху дерн...

Мальчишка смотрел вопросительно: не знал, наверно, что такое дерн. Глаза у него были странные - темно синие, с длинным разрезом, почти до висков. Как на портретах персонажей древне-индийского эпоса (а, может, вообще как у инопланетянина). Нос же - совсем не индийский, "ванькин", картошка с двумя дырками... Я лопаткой вырубила прямоугольник земляного слоя с подорожниками и клевером. Мальчишка понял, стал помогать, мы вместе уложили дерновый пласт на глину. Выпрямились.

- А не слишком заметно? - Он опасливо глянул из-за плеча. - Вдруг разроет кто-нибудь. Назло...

- Кто не знает, не обратит внимания...

Кажется, мальчишка всхлипнул. Чуть-чуть.

- Знаешь, все-таки хорошо, что он жил на свете, - сказала я. - Он тебя радовал.

Ты будешь его помнить. И получится, будто он все еще живет...

Мальчишка то ли кивнул, то ли уронил голову. Шепнул:

- Да... Я... наверно, буду сюда приходить...

- А как его звали... то есть как зовут?

- Как по правде, не знаю. А я звал "Умка". Он откликался.

- Значит, Умка и есть... А тебя как звать?

Он сказал без охоты, но сразу:

- Лоська.

- Это... от какого полного имени?

- Все-во-лод... - толчками выдохнул он шепот.

- Тогда почему не Сева? - Я говорила, чтобы отвлечь его, потому что боялась: вдруг заплачет (да и сама могла).

- Не знаю... - устало выговорил Лоська. - Так зовут с давних пор... А иногда - "Лосёнок". Это мама...

В нем, несмотря на беспризорный вид, не было никакой ощетиненности. К другому такому попробуй сунуться с вопросами, пошлет на край света и еще добавит вслед.

А этот... может, просто обмяк от горя?.. Имя "Лосёнок" ему подходило. Такой же лобастый, губастый, с тонкими ногами-руками и, кажется, доверчивый. Ну, наверно, не со всяким доверчивый, но со мной-то по-хорошему...

- А я Женя. - И добавила, чтобы внести ясность. - Мезенцева.

Лоська понял. И, кажется, чуть улыбнулся:

- Я сперва подумал, что ты парень. Не разглядел.

- Немудрено... - хмыкнула я. В самом деле - волосы, подстриженные по уши, джинсы, мальчишечья футболка. И под футболкой... ничегошеньки незаметно. Разве если только очень приглядеться...

- Нет, теперь-то я понял, - Лоська улыбнулся заметнее. - Парни такими не бывают.

- Какими "такими"?

- Ну... ты заботливая. - И он втянул воздух носом-картошкой.

Я с облечением сменила тон:

- Да. Очень заботливая. И главная забота о твоем умывании. Посмотри, ты весь перемазанный.

Он и правда был в земле и глине, в травяном соке, в прилипших стеблях и листиках. Даже в волосах глиняные крошки.

Лоська не стал спорить.

- Да, здесь недалеко есть колонка.

- Какая колонка! Тебе надо в ванну с головой!

- Во-первых, - сказал Лоська отчетливо, - нет у нас дома никакой ванны.

Во-вторых, я не смогу попасть домой. Я забыл надеть на шею ключ, захлопнул дверь, а мама придет лишь вечером.

Я про себя отметила, какая у Лоськи правильная речь, вовсе не уличный "базар".

Даже сказал "надеть", а не "одеть", что и среди нынешних тележурналистов редкость. Поучиться бы у мальчишки депутатам всех мастей с их "намерениями", "в этой связи", "властями предержащими", "возбужденными делами", с их "эканьем" и "меканьем"... Но речь речью, а чумазости от этого не меньше.

- Пойдем-ка, Лоська, ко мне.

- Да ну... - он впервые заметно смутился. Вытащил из сандалеты ступню, начал чесать правой пяткой левое черное колено. - Зачем...

- Отмоешься, поедим чего-нибудь... Не бродить же тебе таким пугалом до вечера.

- К сожалению, я всегда пугало, - равнодушно сообщил он. И вдруг согласился: - Хорошо, пойдем.

Сперва я думала, что его толкнуло на согласие это мое "поедим чего-нибудь". И только много позже поняла: нет, наверно, не только это...

Мы с минуту еще постояли над дерновым холмиком. Я сама не заметила, как положила руку на Лоськино плечо. И он этого, кажется, не заметил. Потом пошли мы к улице Машинистов. Лоська не спрашивал, далеко ли. Сперва шел молча, а потом стал рассказывать про Умку. Уже без слезинок в голосе, а словно о живом. Как Умка ждал его каждый день на лавочке, как деликатно, без жадности, принимал угощение:

остатки рыбных консервов, вареную картошку, селедочные головы и обрезки колбасы.

Как играл, будто котенок, сделанными из травы "мышками", как иногда (не часто, правда) просился на руки и клал голову на Лоськино плечо... А при прощании Умка вел себя спокойно, никогда не увязывался следом.

- А ты не думал взять его домой?

- Нет... Мне кажется, он не хотел. Он был вольный кот, гулял сам по себе, как в той сказке...

Я подивилась, что Лоська знает Киплинга. Не ведала еще тогда, какой он книгочей.

В подъезде Лоська оробел опять:

- А дома у тебя кто-нибудь есть?

- Никого нет. Шагай...

3

Я ввела его в ванную, велела "отдраивать себя как следует", но потом увидела в открытую дверь, как осторожно он трогает мокрыми пальцами перемазанные щеки и шагнула через порог.

- Ну-ка, радость моя...

Сдернула с грязнули майку, нагнула его над ванной, пустила тугую горячую струю, взяла мыло. Лоська не упирался, только один раз дурашливым шепотом сказал "спасите". Я вымыла ему голову, оттерла тощие плечи и спину. Отскребла суровой мочалкой грязь с локтей и коленей Подумала, что надо бы постирать его штаны и майку, но не решилась. Ладно, все же чище стал... Я сама вытерла его махровым полотенцем.

Фыркая толстыми губами, Лоська сказал:

- Женя, у тебя, наверно, есть брат...

- Есть.

- Ты его так же мочалишь?

- Его помочалишь! Ему семнадцать лет.

- У-у... Я думал, вроде меня.

- Обормотов "вроде тебя" мне приходилось мочалить в лагере. Подшефных из младшего отряда. Они тоже собирали на себя пыль, песок и глину. И чуть что бежали ко мне, потому что свою вожатую боялись...

- А я никогда не был в лагере...

- Тебе повезло... Ты как относишься к сосискам? Правда они в целлофановой шкуре.

Лоська скромно признался, что к сосискам в любой шкуре он относится хорошо. И вообще к любой еде. Особенно "когда толком не позавтракал и ни крошки не обедал".

После обеда он без всякой просьбы помог мне вымыть тарелки (видать, привычное дело) и сказал, что пойдет.

- Куда ты спешишь? Ключа-то нет, а до вечера далеко.

- Так. Погуляю...

"Уличное дитя все-таки..."

- Хочешь провожу тебя?

Лоська быстро вскинул "марсианские" глаза.

- Да. Хочу.

Мы опять побрели переулками - почти молча, с отдельными редкими словами. И оказались в начале Рябинового бульвара. Направо тянулись вдоль аллеи ряды торговцев-художников, а слева был неработающий фонтан и площадка со скамейками.

Мы присели на бетонный край бассейна.

- Женя, хочешь мороженого?

- У тебя что, деньги есть?

- У меня нет. Я думал, может, у тебя найдутся пять рублей...

"Тоже мне кавалер". Но я ничего не сказала, зашарила в джинсовом кармане.

Достала железный пятирублевик. Лоська, видно, прочитал мои мысли.

- Женя, это не насовсем. На три минуты. Ты только не ходи за мной, я сейчас... - И зашагал к скамейкам, на которых устроились разного вида дядьки. Независимо так пошел, прямо. Широкие штаны парусили на ветерке и все еще влажная голова блестела слипшимися сосульками.

Дядьки на скамейках были всякие - одни "вполне культурного вида", другие довольно "бомжеватые". Но почти перед каждым лежала доска с шахматами. Некоторые играли между собой, а другие сидели в одиночестве, будто ждали партнера.

Лоська встал рядом с таким одиночкой - молодым, в соломенной шляпе и очках, но каким-то несимпатичным, с толстым затылком (как у откормленного охранника).

Посмотрел на доску, сказал:

- Привет. Сыграем? - (Я слышала издалека).

- Гуляй, мальчик, - скучно отозвался "Охранник".

- А почему?

- Гуляй, я сказал.

- Боитесь, что ли?

- Ты не на детской площадке. Тут играют на интерес.

- Вот... - Лоська положил рядом с шахматной доской мою денежку. "Охранник"

сдвинул повыше шляпу, глянул внимательней:

- А не жалко?

- Для хорошей игры не жалко, - ровным голосом разъяснил Лоська. Кое-кто на него оглядывался (некоторые хмыкали).

Охранник сказал с зевком:

- Ну, садись, раз такой смелый.

- Вы свой-то "интерес" поставьте тоже, - напомнил Лоська.

- Все по закону... - Дядька положил рядом с Лоськиной свою монетку.

Они стали двигать фигуры. Мне хотелось подойти, но я чувствовала Лоську это смутит. Игра шла минут пять.

"Охранник" вдруг сказал:

- Ну и что?

- Что "что"? - вежливо переспросил Лоська.

- Подожди... как это у тебя получилось?

Лоська пожал плечами: получилось мол. Смотрите сами...

- Ладно... ладно-ладно. Тогда я так!

- Тогда будет мат в два хода.

- Как это?

- Так и так...

- Ну, тогда я...

- Нельзя. Шах же...

- Й-й... ёлки сухостойные... Это что же?

- Это всё, - вздохнул Лоська.

- Ну, ты и стервец...

- Разумеется. Спасибо за игру, - Лоська смахнул в ладонь обе денежки и погрузил их в складки штанов. Его и "охранника" уже обступили зрители.