Лев Кассиль - Ход белой королевы

Лыжница между тем с непостижимой быстротой вымахивала на крутой подъем вдали.

Я снова не выдержал:

- Нет, ты гляди, Степан, гляди, как идет! Будто на разминку вышла, а ведь это уже последняя треть дистанции. Эх, такой бы еще технику с хорошим тренером отработать! Я, конечно, не уговариваю, но на твоем месте, если б во мне оставалась хотя бы капля...

- Грубая, брат, работа,- остановил меня Чудинов,- зря стараешься, старик.Он осторожно скосил глаза в сторону лыжни.- Да, идет, конечно, неплохо,ворчливо согласился он,- то есть просто здорово идет! Задатки дай бог, но техника...- Он зевнул с подчеркнутым равнодушием.- От кого она, кстати, идет? - И он потянулся к моему биноклю.

Пока я снимал с шеи ремень бинокля, передавал его Степану, а тот налаживал по глазам себе стекла, лыжница, уже унесшаяся от нас на солидное расстояние, вышла на спуск. Мчась на большой скорости и, видно, пробуя спрямить немного кривую от флажка к флазкку, она сделала рискованный разворот вокруг куста. Чтобы сохранить равновесие, гонщица слегка наклонилась в сторону и задела за куст. Я видел, как ветерок подхватил снег, облетевший с потревоженных сучьев.

- Так, - сказал Чудинов, отрываясь через секунду от окуляров бинокля,номер пятнадцать. Ну-ка, погляди по списку... У тебя с собой? Сейчас узнаем, что за птица.

В списке под номером "15", как я уже видел раньше, значилось: "Наталья Скуратова, "Маяк", Зимогорск". Но сейчас меня вдруг словно осенило. Я в один миг прикинул, что может получиться, если... И я уверенно сообщил:

- Это Авдошина... Зинаида Авдошина, город Вологда.

- Ага... Вологда,- негромко, про себя, заметил Чудинов.

- Сама судьба,- поспешил я, ведя свои сложные расчеты.- По-моему, выбор теперь ясен. Ты же как раз решал, куда ехать: либо в Вологду, либо в Зимогорск. Перст судьбы указует на Вологду.

- Да. Вологда, говоришь? - повторил задумчиво Чудинов.- Судьба, говоришь? Нет, старик. Вопрос решен, выбор сделан - твердо еду в Зимогорск, от греха подальше.

- Ну и шут с тобой, поезжай! От себя не уедешь! - крикнул я ему вдогонку.

Когда, спускаясь с холма, я в последний раз глянул на трассу гонки, там произошла какая-то заминка. Я видел, как контрольный судья что-то кричал в рупор лыжнице, показывая ей, очевидно, что она срезала дистанцию и ушла за флажок. Кричали где-то зрители. И лыжница, застопорив на полном ходу, взметая целое облачко снега, растерянно оглядываясь, торопливо возвращалась обратно вверх по крутому снежному склону. По-видимому, она сбилась с трассы по неопытности или слишком увлекшись скоростью на повороте.

У финиша, где азартно толклись зрители, болельщики, лыжники и пробивались вперед фоторепортеры, я услышал голос диктора, несшийся из репродуктора на столбе:

"К финишу подходит под номером одиннадцатым заслуженный мастер спорта Алиса Бабурина. Спортивное общество "Маяк". Сегодня Бабурина в третий раз выигрывает личное первенство. Правда, время, показанное Бабуриной, не выводит пока еще "Маяк" на первое место по командному зачету. Зимний кубок, по-видимому, опять остается у "Радуги".

Пока еще толпа не заслонила от меня черты финиша, я увидел, как Алиса, миновав заветную линию под аркой, разом как бы сникла и, совершенно обессиленная, с размотавшейся челкой, прилипшей к мокрому лбу, почти падая, в полном изнеможении повисла на руках подбежавших к ней и успевших подхватить ее под мышки лыжников. Да, что говорить, Алиса Бабурина умела, по выражению лыжников, выкладываться до конца, все ставя на карту и отдавая к финишу сполна весь запас сил.

Уверенно прокладывая себе дорогу в толпе, спешил Тюлькин.

- Ну, как на мази? - подмигивая, спросил он, нагнав Алису.

- Чудинов где? - спросила кратко, еще тяжело дыша, Алиса.

- Виноват, меня вторично интересует, как на этом составе мази себя лыжи чувствовали. На правильный состав я попал?

- Мазь отличная. Спасибо, Тюлькин, только запах какой-то мерзкий.

Тюлькин оскорбился:

- Кому запах, а для чутко понимающих, может быть, аромат. И я вам одеколону в мази подливать не обязан.

- Ты скажи лучше, где Чудинов? - устало переспросила Алиса.

Несмотря на видимое торжество, она была явно расстроена.

- С ним простись, забудь навеки. Так и заявил, - отрапортовал Тюлькин.

- Коля, я тебя серьезно спрашиваю. Он, должно быть, сам меня ищет.

- Номером ошиблись,- съязвил Тюлькин.- Он, возможно, теперь пятнадцатый ищет.

- Пятнадцатый? Кто это? - удивилась Бабурина. - Зачем?

- Утешать и перевоспитывать собирается. Собрался за ней, по слухам, в город Вологду. У контрольного судьи спроси. Потом, кажется, раздумал, перерешил, изменил направление. Следует в Зимогорск, на Урал.

- Ничего не понимаю! - Алиса растерянно поглядела на Тюлькина.- Можешь ответить толком?

- Где уж нам уж, мы по хозяйственной части, а тут - психология,- парировал Тюлькин, постукав себя по лбу.- Вот обратитесь к нашему специальному корреспонденту, а я двинулся. Привет крупным шрифтом!

- Что он болтает? - обратилась Алиса ко мне.

- Да глупости. Ерунда все. Одно только верно: что Чудинов уезжает в Зимогорск. Решил окончательно.

- Но он видал, как я сегодня шла?

- Видал, по секундомеру прикинул.

- Ну что, недоволен опять?

Тон у нее сейчас был виноватый, и мне ее даже стало немного жаль.

- Дело ведь не только в вас, Бабурина. Ему вообще стало казаться, что он уже дал спорту все, что мог. А тут вы еще на собрании, скажу вам честно, не очень-то тактично выступили. Пытались свалить на него все. Жаловались, что резок очень. А ведь вы знаете сами прекрасно, кто виноват и почему вы засиделись на старых показателях.

- Он одержимый! - быстро и зло проговорила Алиса.- Он способен загнать человека на тренировках. Чего ему еще надо? Я опять сегодня пришла первой, а ему все мало. Уперся в свой проклятый секундомер!

- Да ведь секундомер-то показал, что вы не вышли из тридцати девяти, как обещали.

- Ну, уложилась почти в сорок. Тоже неплохо. Другие еще хуже. Не могу я ради его тренерского честолюбия превратиться в машину какую-то, от всего отказаться. Просто надоело! Нет, правда, Кар, вы должны меня понять. Я так больше не могу. Из-за каждой рюмки случайной - драма; за покером лишний часок ночью посидишь - утром выговор, распеканция; папироску заметил - у-у! Мировой скандал... Он меня прямо истерзал этим режимом. Говорят, что я люблю легкую добычу. Ну неправда, сами видели - выкладываюсь вся, без остатка. Все на карту! Когда финиш проскочу, так уж не могу на ногах держаться, "последняя из-не-моге", как сам Чудинов шутит. Когда я на лыжне иду к финишу, для меня нет ничего больше в жизни, ну, а уж в жизни-то, извините, у меня не только одна лыжня, могу себе позволить и другие радости. Понятно вам это?

- Но, по мнению Чудинова, накопить-то вам в себе того, что требуется выложить, надо гораздо больше. Вы идете без запаса, только, на пределе, держась на технике и на самолюбии. А спорт, как я понимаю,- это прежде всего здоровье, сила. Вы же все растрачиваете впустую, не соблюдая режима, и не тренируетесь, в расчете на счастье, па везение ваше.

- Ну ладно,- прервала меня Алиса. Она уже пришла в себя и, подняв свой остренький подбородочек, передернула плечами под накинутой изящной шубкой.Хватит. Мне все это, как говорится, в грамзаписи слышать уже не так интересно. Извините, я все это слышала из первоисточника и, если захочу,- услышу еще десять раз.

- Нет, Алиса, в том-то и дело, что больше уже не услышите.

Неподалеку от грелки-раздевалки лыжной станции я нагнал двух девушек, которые медленно брели, вскинув на плечи связанные лыжи. На девушках были одинаковые лыжные костюмы с лучистыми эмблемами "Маяка" на рукавах. У обеих были понурые спины побежденных. У одной был номер "7", а у другой, более рослой,- "15". Я узнал в рослой лыжнице Наталью Скуратову, а под номером "7" в стартовом списке значилась Мария Богданова, землячка Скуратовой, лыжница из того же зимогор-ского "Маяка". Девушки медленно шли прямо по снегу, не разбирая дороги и негромко переговариваясь. Я слегка задержал шаг. Маленькая Маша Богданова причитала своей уральской скороговорочкой:

- Опозорились мы, Наталья, с тобой на всю Москву. Кое смех, кое плач...Она всхлипнула.

Спутница недовольно повела высоким плечом, поправляя лежащие на нем лыжи.

- Брось, Маша! Москва-то, однако, слезам не вери-ит.- Голос у нее был глубокий, грудной, а говор тоже уральский, притокивающий, быстрый и с неожиданными вопросительными интонациями там, где привычнее было бы слышать утверждение: "Москва-то слезам не вери-ит?"

- Да, тебе хорошо,- сказала подруга.- Ты хоть с дистанции сбилась, какое-никакое оправдание есть, и пришла во второй десятке, а я...- Она только рукой махнула.

- А ты какая?

- Двадцать девятая.

- Ну ничего, Машуха, за тобой еще тридцатая осталась.

- Ты уж всегда утешишь! Интересно знать, что бы ты тридцатой сказала?

- Я бы сказала: "Ну вот, хорошо, для ровного счета и вы".