Гектор Мало - Без семьи

Виталис шел большими ровными шагами и нес Душку на плече или в мешке, а собаки бежали мелкой рысью возле него.

По временам Виталис ласково обращался к ним иногда на французском, а иногда на каком-то непонятном мне языке

Ни он, ни собаки, по-видимому, совсем не устали. Не то было со мной: физическая усталость и нравственное потрясение довели меня до полного изнеможения. Я едва волочил ноги и с трудом брел за моим хозяином Однако я не смел просить его остановиться.

- Ты, вероятно, сильно устал от своих сабо4, - сказал он. - В Юсселе я куплю тебе башмаки.

Слова эти меня ободрили. Я давно мечтал иметь настоящие башмаки. В нашей деревне только сыновья мэра и хозяина харчевни носили башмаки.

- А далеко еще до Юсселя?

- Тебе, наверно, очень хочется иметь башмаки, - засмеялся Виталис. Хорошо, я куплю тебе башмаки на гвоздях, кроме того, куплю бархатные штаны, куртку и шляпу. Надеюсь, что это подбодрит тебя и поможет пройти те несколько километров, которые нам остались.

Какой добрый человек мой хозяин! Разве бы злой обратил внимание на то, что меня утомляют тяжелые сабо?

Башмаки, башмаки на гвоздях! Бархатные штаны, куртка, шляпа! Ах, если б матушка Барберен увидела меня, как бы она была счастлива, как гордилась бы мною... Как жаль, что до Юсселя еще так далеко!

Несмотря на обещанные мне башмаки и бархатные штаны, я чувствовал, что не в силах больше идти.

К счастью, мне на помощь пришла погода. Небо, бывшее с утра ясным, к вечеру покрылось серыми тучами, и вскоре начался мелкий дождь, который не прекращался.

Виталис был хорошо защищен от дождя своей овчиной, так же как и Душка, который при первых каплях дождя проворно спрятался к нему на грудь. Но собакам и мне нечем было покрыться, и мы вскоре промокли до костей. Я совсем закоченел от холода.

- Ты легко простужаешься? - спросил меня хозяин.

- Не знаю. Я не помню, чтобы когда-нибудь был болен.

- Отлично, отлично. Положительно, в тебе есть кое-что хорошее. Однако я не хочу напрасно рисковать твоим здоровьем. Вон видна деревня, там мы и переночуем.

Но в этой деревне не оказалось харчевни, и никто не хотел принять к себе бродягу, за которым тащились еще ребенок и три собаки, с головы до ног покрытые грязью.

"Здесь нельзя ночевать", - говорили нам и перед самым носом запирали дверь.

Что было делать? Идти в Юссель, до которого оставалось еще несколько километров? Ночь надвигалась, холодный дождь пронизывал нас, и я чувствовал, что мои ноги стали как деревянные.

Наконец один крестьянин, более сострадательный, чем его соседи, согласился пустить нас в сарай. Но он взял с нас слово, что мы не будем зажигать огня.

- Отдайте мне спички, - обратился он к Виталису. - Завтра утром, когда вы будете уходить, я их вам верну.

Мы охотно согласились, так как были счастливы уже тем, что нашли кров и не мокли больше под дождем

Виталис, как человек предусмотрительный, никогда не пускался в путь без запаса провизии. В его солдатском мешке, который он нес за плечами, хранилась большая краюха хлеба, этот хлеб он разделил на четыре части

Тут я впервые увидел, каким образом поддерживал он дисциплину и послушание в своей труппе.

Пока мы ходили по деревне в поисках убежища, Зербино вбежал в один дом и быстро выскочил оттуда с куском хлеба в зубах, Виталис сказал ему только: "До вечера, Зербино"

Я уже забыл об этой краже: но когда хозяин стал делить хлеб я увидел, что Зербино поджал хвост и съежился.

Мы сидели на двух охапках сена, Виталис и я рядом, Душка - посередине. Собаки лежали перед нами: Капи и Дольче - устремив глаза на своего хозяина, а Зербино - с опущенным хвостом и насторожившись. - Пусть вор уйдет отсюда и отправится в угол, - строго произнес Виталис. - Он ляжет сегодня без ужина.

Тотчас же Зербино покинул свое место и пополз в указанный ему угол. Он весь зарылся в сено, так что мы его не видели, а только слышали его жалобные вздохи и слабое тявканье.

Наказав Зербино, Виталис протянул мне кусок хлеба, а другой взял себе. Порции, предназначенные для Душки; Капи и Дольче, он разломил на маленькие кусочки.

Хотя за последнее время у матушки Барберен я был мало избалован едой, перемена, происшедшая в моей жизни, была весьма ощутительной.

Каким вкусным казался мне теперь горячий суп, который варила по вечерам матушка Барберен, даже когда она варила его без масла! Как приятно сидеть в уголке у печки! Какое наслаждение лечь в постель и укрыться одеялом до самого носа!

Но, увы! Об этом не могло быть и речи. Хорошо еще, что у нас было сено. Разбитый усталостью, с ногами, натертыми сабо, я дрожал от холода в своей насквозь промокшей одежде.

Было уже очень поздно, а я все еще не мог уснуть.

- Ты дрожишь. Тебе, верно, холодно? - спросил меня Виталис.

- Немного.

Я слышал, как он развязал мешок.

- У меня нет большого запаса белья и одежды, - сказал он, - но вот тебе сухая рубашка и жилет. Сними все мокрое и надень их. Затем заройся в сено, постарайся согреться и уснуть.

Но мне все-таки было страшно холодно, и я долго ворочался с боку на бок. Я был так огорчен и несчастлив, что не мог спать. Неужели теперь всегда мне придется идти без отдыха под дождем, ночевать в сарае, дрожать от холода, получать на ужин сухую корку хлеба и не иметь никого, кто бы любил меня и жалел? Милая моя, дорогая матушка!

Я предавался этим печальным мыслям, и слезы неудержимо текли из моих глаз. Вдруг я почувствовал на своем лице теплое дыхание.

Протянув руку, я нащупал пушистую шерсть. Это был Капи. Осторожно пробираясь по сену, он тихонько подполз ко мне и обнюхал меня. Затем Капи улегся рядом со мной и принялся нежно лизать мою руку. Растроганный этой лаской, я немного приподнялся и поцеловал его в холодный нос. В ответ он слабо тявкнул.

Я забыл про усталость и горе. Слезы перестали душить меня, и я свободно вздохнул. Теперь я не чувствовал себя одиноким - у меня появился друг.

ГЛАВА VI. МОЕ ПЕРВОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ.

На следующий день мы пустились в путь очень рано. Дождь перестал, небо было ясное, благодаря ветру, который дул ночью, грязь почти высохла. Птички весело щебетали в придорожных кустах, и собаки резвились вокруг нас. Время от времени Капи становился на задние лапы и, лаял мне в лицо. Я очень хорошо понимал значение этого лая. "Не падай духом, смелее!" - казалось, говорил он мне.

Я еще нигде не бывал, кроме нашей деревушки, и потому мне очень хотелось посмотреть на настоящий город. Но должен признаться, что Юссель не произвел на меня большого впечатления. Его старинные дома с башенками, представляющие, без сомнения, ценность для археологов, оставили меня совершенно равнодушным. По правде сказать, я меньше всего интересовался красотой этих домов. Я думал только об одном: о кожаных башмаках, обещанных мне Виталисом, Наступал час, когда я должен был их надеть. Где находится эта чудесная лавка, в которой они продаются? Я искал ее глазами, а все остальное: башенки, арки, колонны ничуть не занимало меня.

Поэтому единственное, что запомнилось мне в Юсселе, была темная, закопченная лавка, расположенная возле рынка. На витрине ее были выставлены старые ружья, какая-то одежда с серебряными эполетами, обшитая по швам галуном, множество ламп и старых железных изделия, главным образом замков и ржавых ключей. Спустившись на три ступеньки вниз, мы попали в большую комнату, куда, по-видимому, никогда не проникал дневной свет.

Как могла такая чудесная вещь, как башмаки, продаваться в этом ужасном месте?

Однако Виталис знал, что делал. Очень скоро я уже был обут в башмаки на гвоздях, которые были по крайней мере раз в десять тяжелее моих сабо. Щедрость Виталиса этим не ограничилась. Кроме башмаков, он купил мне синюю бархатную курточку, шерстяные штаны и фетровую шляпу - словом, все то, что обещал.

Я одет в бархат: я, который никогда не носил ничего, кроме холста! У меня есть башмаки, шляпа! До сих пор у меня на голове никогда ничего не было, кроме собственных волос. Положительно Виталис - самый лучший человек на свете, самый щедрый и самый богатый.

Правда, бархат куртки был сильно помят, а штаны потерты; очень трудно было также определить первоначальный цвет фетра, настолько он выгорел от дождя и пыли, - но я был так ослеплен всем этим великолепием, что не замечал никаких недостатков.

Мне не терпелось поскорее надеть на себя эту красивую одежду, но Виталис сначала занялся ее переделкой, что меня крайне огорчило.

Вернувшись в харчевню, он достал из своего мешка ножницы и обрезал штаны до колен. Так как я растерянно глядел на него, он сказал:

- Кто мы такие? Артисты, не так ли! Комедианты, которые одним своим видом должны вызывать интерес. Если мы будем одеты как обычные горожане или крестьяне, на нас никто не обратит внимания.

Вот почему из француза, каким я был утром, к вечеру я сделался итальянцем.

Виталис обрезал мои штаны до колен, а чулки перевязал крест-накрест красными лентами. Фетровую шляпу он тоже украсил различными лентами и прикрепил к ней букетик шерстяных цветов.