Юрий Дубинин - Дипломатическая быль. Записки посла во Франции

Следует и другая доверительность;

— Видишь, Юра, у меня листки бумаги. На каждом из них, готовясь к беседам с вызванными послами, я выписал претензии к ним. Твой первый. Смотри, он совершенно чистый. Никаких претензий, никаких вопросов…

— Что же тут удивительного, — говорю я. — Ты был в Париже и сам видел, что и как я делал.

— Так, значит, Юра, претензий нет.

— Хорошо. Я надеюсь, так и будет записано в решении комиссии?

Заминка.

— Эго трудно.

— Почему же, если претензий нет?

— Так ведь ты с А. Козыревым в Париже не встречался. А он теперь… Вдруг он задаст вопрос на обсуждении во время заседания министров иностранных дел союзных республик?

— Неужели А. Козырев мог говорить тебе о такой претензии? К тому же как свидетель парижских дней ты и сам все знаешь. Сказал бы Козыреву.

— Да, но знаешь…

Думаю, для того, чтобы читателю были ясны настроения, достаточно этого диалога. В конце концов в решении Коллегии было записано, что для консультации в Москву были вызваны руководители семи загранучреждений. Были названы все страны, где находились эти загранучреждения, в том числе Франция, откуда прилетел я.

Далее в решении было указано, что совпослам в шести странах было предложено высказать свое отношение к возможности дальнейшего выполнения ими функций полномочных представителей. В перечне этих стран Франции не было, чем и выражалось отсутствие каких-либо претензий ко мне и посольству.

Заседание совета министров иностранных дел союзных республик, о котором упоминал В. Петровский, было назначено на три часа дня 13 сентября. Его должен был вести Панкин. Минут за 15–20 меня доверительно предупредили, что там действительно имеется в виду зачитать и утвердить то решение, о котором говорилось выше, но, если кем-нибудь будет задан вопрос обо мне, последует ответ: Дубинин тоже покинет свой пост.

Спрашивается, что будет тогда означать отсутствие претензий ко мне и посольству?

Итак, до начала заседания министров всего четверть часа… Я звоню помощнику М. С. Горбачева, тому, с кем разговаривал и кто знает суть дела. Объясняю обстановку. Прошу срочно доложить М. С. Горбачеву, чтобы решить вопрос по справедливости. Помощник говорит, что это предельно трудно, но добавляет, что постарается.

И вот минут через двадцать звонок от него мне домой.

— Доложить удалось. М. С. Горбачев считает, что ничего о вас ни писать, ни говорить не следует. Вернуться в Париж. После замены в обычном порядке (я за границей к тому же без перерыва 13 лет), использовать и в дальнейшем на дипломатической работе. — Добавляет: — Б. Панкина я вызвал к телефону с уже начавшегося заседания. Все передал ему. Он ответил, что найдется, что ответить, если вопрос о вас в самом деле будет задан.

Не было, конечно, задано такого вопроса. Решение было утверждено без поправок.

Проблеск справедливости в потоке потрясений. Я с трудом верил в это. Новость быстро распространилась, и многочисленные поздравления напоминали мне о реальности сообщенного мне решения.

17 сентября я улетел утром в Париж. По прилете мы информировали МИД о моем возвращении. Там выразили удовлетворение. Дважды в этот день виделся с Р. Дюма Вечером открыли с ним уникальную выставку в «Гран Опера», посвященную истории балета. Еду домой по рю де л’Опера, когда раздается звонок в машину. Срочная телеграмма из Москвы.

Наверно, не к добру, мелькает мысль. Так и есть. Сухое указание возвратиться домой. Подпись: В. Петровский.

Дипломатическая профессия сродни военной. Дипломат, особенно посол, должен быть всегда готов к перемещениям, отъезду, и причины для этого могут быть самые разнообразные, связанные как с его деятельностью, так и с какими-либо государственными интересами, к которым он может и не иметь прямого отношения. Но в данном случае речь шла о драматическом стечении обстоятельств. Всего несколько часов назад я вылетел из Москвы с благословения президента страны и вечером того же дня получил указание прямо противоположного свойства Что могло произойти за время полета самолета из Москвы в Париж? Вопрос представлялся настолько естественным, что я позволил себе задать его Москве, написав телеграмму, адресованную непосредственно М. С. Горбачеву. Через сутки приходит ответ. Он вновь написан В. Петровским. Мне подтверждается указание в срочном порядке завершить миссию в Париже. Недоумение остается. Видимо, в Москве М. С. Горбачев метался из стороны в сторону еще больше, чем Ф. Миттеран в Париже. Но я далеко от Москвы и свое время и внимание направляю на то, чтобы, несмотря ни на что, достойно распрощаться с Францией. Я продолжаю выступать перед французской аудиторией, участвую в радио- и телепередачах, провожу дипломатические встречи. Приходит послание от М. С. Горбачева Ф. Миттерану. Ф. Миттеран принимает меня 3 октября. У него по-прежнему большой интерес к развитию дел в Советском Союзе. Он, как и раньше, подчеркивает свою позицию в пользу сохранения единства Советского Союза. Правда, добавляет на этот раз: «Но главное в этом вопросе зависит, разумеется, от вас самих, мы можем лишь оказывать содействие». В справедливости этих слов не откажешь, тем более что в этот же день он принимает пролетавшего через Париж председателя Верховного Совета Украины Л. Кравчука, окружение которого предупредило нас, чтобы ни в аэропорту, нигде в другом месте Парижа рядом с делегацией не появлялся ни один представитель посольства, даже консульский работник. В нашей делегации, поясняет посетивший меня министр иностранных дел УССР А. М. Зленко, есть представители Руха, а это такие люди, такие люди…

В заключение беседы сообщаю Ф. Миттерану, что через несколько дней уезжаю… Следует сожаление (так во всех случаях принято в международной практике). Однако президент добавляет, что обязательно встретится со мной специально до моего отъезда. Он тут же поручает Пьеру Морелю подобрать время для такой встречи.

8 октября я снова в Елисейском дворце с президентом. Он принимает меня один. Я пришел вместе с А. Шульгиным. Разговор не просто прощальный. Мы говорим о глубоких переменах в мире, в Европе, в Советском Союзе, об отношениях между нашими странами. Ф. Миттеран высоко отзывается о моей работе в Париже на поприще советско-французских отношений вообще.

— С вами было легко, — говорит он.

Президент выражает надежду, что моя деятельность будет впредь связана с отношениями между нашими странами, и во всяком случае высказывает пожелание дальнейших встреч. Прощание теплое, хотя в такого рода вещах требуются поправки на дипломатические условности. Мы действительно часто встречались с Ф. Миттераном. Разговоры, даже короткие, бывали всегда содержательными.