Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7

Роза, причесывая меня на ночь, выслушала мое тихое приглашение, но сказала, что. поскольку они спят все трое в одной комнате, ей невозможно будет ускользнуть. Тогда я решил сказать им, что уезжаю завтра, и что я дам каждой из них по шесть луи, если они захотят спать все трое в моей комнате. Изрядно посмеявшись над этим предложением, они очень мирно мне сказали, что это невозможно. Отсюда я догадался, что они не знают друг о друге, но между ними существует явная ревность. Я провел ночь один, сжимая в объятиях обожаемую Роман до самого пробуждения.

Я позвонил довольно поздно. Первой вошла кузина, говоря, что Роза следует за ней с моим шоколадом, и объявив в то же время о приходе г-на Шарля Ивануай , который хочет со мной поговорить. Я догадался, что это русский , но поскольку мне никто его не представлял, я увидел, что могу уклониться от встречи.

— Скажите этому месье, что я не знаю этого имени.

Она выходит и сразу возвращается, говоря, что я его знаю, поскольку ужинал с ним у м-м Морэн. Полагая, что теперь я должен его принять, я приглашаю его войти.

— Я хотел бы иметь честь, — говорит он, — сказать вам словцо тет-а-тет.

— Я не могу, месье, приказать этим девицам выйти из моей комнаты. Соблаговолите подождать снаружи, пока я выйду из постели, и я готов буду выслушать ваши предложения.

— Если я доставляю вам неудобства, я приду завтра.

— Я уезжаю сегодня вечером.

— В таком случае я вас подожду.

Я накидываю небрежно свою домашнюю одежду и иду его слушать.

Он говорит, что должен уехать, и что, не имея денег, чтобы заплатить за гостиницу, он решается прибегнуть к моей помощи, и что он не осмеливается обратиться ни к кому в городе, потому что его рождение не позволяет ему подвергнуться отказу.

— Вы подвергаетесь, однако, в данный момент отказу, и, разумеется, мне невозможно выступить против вас.

— Если бы вы знали, кто я, я уверен, вы бы не отказали мне в маленькой помощи.

— Если вы в этом уверены, назовитесь и будьте уверены в моей скромности.

— Я Шарль, второй сын Ивана, герцога Курляндского, который живет в ссылке в Сибири. Я спасся оттуда.

— В Генуе, — ответил я ему, — вы найдете большее сочувствие в своей беде, так как брат герцогини вашей матери не может вас бросить.

— Он умер в Силезии.

— Когда?

— Уже два года, полагаю.

— Вас обманули. Я видел его в Штутгарте шесть месяцев назад. Это барон Трейден.

Я ясно вижу, что он обманщик, и я чувствую себя оскорбленным тем, что он остановил свой выбор на мне; я решительно не желаю быть его жертвой; не будь этого, я дал бы ему шесть луи, потому что мне не хотелось бы объявлять себя врагом авантюристов, которые все, более или менее, обманщики. Я бросаю взгляд на его перстни, которые полагают уникальными, и ясно вижу, что это крашенные камни, изготовленные в Венеции, отличные подделки под ограненные бриллианты.

— Мне сказали, что ваши перстни — с бриллиантами.

— Это правда.

— Почему вы их не продадите?

— Я обещал моей матери никогда с ними не расставаться.

— Эти перстни, месье, доставляют вам неприятности, потому что вы должны были бы носить их в кармане. Скажу вам, что не считаю их настоящими, и что ложь меня раздражает.

— Месье, я не лгу.

— В добрый час. Убедите меня, что они настоящие, и я подарю вам шесть луи. Вы будете иметь, к тому же, удовольствие убедить меня, что я ошибаюсь. Прощайте, месье.

Он видит Валенглара, поднимающегося по лестнице, и просит меня ничего не говорить ему о нашей беседе. Я пообещал ему не говорить об этом никому.

Валенглар пришел пожелать мне доброго пути, перед тем, как идти к Роман с г-ном де Монтейнаром. Он настоятельно просил меня поддерживать с ним эпистолярные отношения, и я обещал ему это, поблагодарив, потому что отъезд м-ль Роман интересовал меня в высшей степени. Он обнял меня, роняя слезы.

Мой отъезд из Гренобля. Авиньон. Фонтан в Воклюзе. Фальшивая Астроди и горбунья. Гаэтан Коста. Мое прибытие в Марсель.

В то время. как три девушки помогали Ледюку укладывать мои чемоданы, вошел консьерж с меню. Я доволен, он тоже, я заказываю ему обед на четверых, желая иметь удовольствие обедать в этот последний день с его девушками, и почтовых лошадей на вечер. Ледюк говорит ему заказать также верховую лошадь, чтобы ему не пришлось подниматься на запятки позади коляски. Кузина смеется над его фанфаронадой, и дурачок, раздосадованный, говорит ей, что он стоит больше, чем она.

— Но ты будешь прислуживать ей за столом, — говорю я ему.

И он мне отвечает:

– Как она прислуживает вам в постели .

При этой реплике я бросаюсь к моей трости, но он, проворный, бросается к окну и выскакивает наружу.

Девушки и отец издают крик ужаса, я бросаюсь к окну и мы видим его во дворе, прыгающего как обезьяна. Обрадованный, что он не ранен, я кричу ему, что я его прощаю, он снова поднимается, и я дарю ему часы. Таков был этот испанец, которого я был вынужден выгнать двумя годами позже, о чем часто сожалею.

Я сидел с этими тремя девицами, которых я изо всех сил, но напрасно пытался напоить, и часы текли столь незаметно, что я решил отложить свой отъезд на завтра. По правде говоря, мне хотелось иметь их всех вместе, и я видел, что в течение ночи мне это может удаться. Я сказал, что если они захотят провести всю ночь у меня в комнате, я уеду лишь утром. Пока они чинили мне всякие препятствия, поднялся консьерж сказать, что мне лучше отправиться в Авиньон по воде на удобном корабле, где я смогу также поместить свою коляску, и мне это будет стоить намного дешевле. Я сказал ему, что буду рад, если девицы все три захотят спать у меня в комнате, и он ответил, смеясь, что это их дело. Тут они также изъявили согласие, и консьерж распорядился нанять судно и приготовить легкий ужин на полночь.

Только после этого ужина, согласно истине, что в бутылке, я заявил, что их сдержанность нелепа, после того, как они все трое оказали мне свою милость. При этой новости они с удивлением и возмущением переглянулись, что должно было им показать мое якобы бесстыдство, но я не оставил им времени собраться со духом, для того, чтобы утверждать, что мое заявление клеветническое. Манон первая призналась и поддалась моим призывам, и две другие, в свою очередь, также приняли это мудрое решение. После четырех-пяти часов, проведенных с большой живостью, природа потребовала предаться сну. Утром я хотел сделать им подарки, но они сказали, что предпочитают, чтобы я заказал им перчатки, оплатив их авансом. Я заказал на тридцать луи перчаток, которые, впрочем, так никогда и не озаботился получить. Я выехал в семь часов, провожаемый всем смеющимся и плачущим домом. Я заснул на судне, и меня разбудили только в Авиньоне, где отвели в гостиницу «Сен-Гомер» и где я заказал ужин у себя в комнате, невзирая на красоты, которые мне расписал Ледюк, насчет ужинающих у табльдота.