Рустам Мамин - Память сердца

И настроение космонавтов, и готовность к съемкам – все было здорово! Только снять, что было задумано и подготовлено, мы не смогли. Как назло или как правило, забарахлила камера у оператора, сбилась скорость. И вместо четкого военного марша: плечо к плечу; блеск, выправка, торжество и гордость за офицерский корпус, за свою страну – суетливая мельтешня на экране, как в фильмах дочаплинских времен!.. И смех и грех! Но и это наша киношная правда: потерь – по воле случая, по нерадивости членов съемочной группы, по недосмотру мастеров по ремонту съемочной техники, по нехватке профессиональных кадров и средств – в военном кино – не счесть! Но ладно, не жаловаться хотел я. Не сетовать. О другом исповедь моя.

Когда закончили работу над фильмом и сдали его во всех инстанциях, собрались мы на традиционный банкет. Кстати, картина вышла в двух сериях и уж конечно, в первую очередь, благодаря помощи и заботам Александра Павловича. Именно он, отсматривая отснятый материал, не уставал подбадривать нас: «Ищите. Ищите новые эпизоды. Снимайте. Ведь можно и вторую картину начать, так сказать, продолжение…»

Ну так вот. Заказали мы отдельный кабинет в ресторане «Россия», пришли все с женами. Пришел и Александр Павлович. Жена его – яркая красавица, брюнетка. Энергичная, очень подвижная, общительная. За столом – после тостов, воспоминаний, шуток она неожиданно предложила:

– Сейчас мы с Сашей исполним для вас нашу любимую песню. Мы всегда ее исполняем в кругу близких друзей…

Все были тронуты и дружно зааплодировали. И вот запела она по-грузински… Сочное полнокровное сопрано захватило всех присутствующих. «Тбилисо, Тбилисо…» – голос лился, вибрировал – ну просто профессиональное исполнение! И вдруг Александр Павлович начал подпевать жене. Но как!.. Чтобы хоть попытаться передать, как это звучало и выглядело, напомню читателю детские стишки Самуила Маршака: взрослые родители-хрюшки, обучая поросят, наставляют их зычно: «Хрю! Хрю!..», а те, стараясь изо всех младенческих сил, тоненько вторят в ответ: «И-ии! И-ии!..» Такое же тоненькое, шутливое и неуклюжее «и-ии» выводил, вторя жене, Александр Павлович. Мы просто покатывались со смеху. «Тбилисо…» – мощным руладам жены тесны стены кабинета. «И-ии…» – немощно попискивает муж. И это наш всемогущий Александр Павлович, которому ни одно дело – не труд, и любые высоты – по плечу!

Но хочу обмолвиться, что не так все-таки полковник Митрофанов был прост, открыт и предсказуем. На нашем банкете не смог быть композитор Давид Тухманов, написавший к фильму музыку и марш «Люди героической профессии», тот самый знаменитый Тухманов, автор песни «День Победы». И чтобы собраться всем составом, нас пригласил к себе домой поэт Борис Дубровин – автор дикторского текста и стихов. Кстати, человек этот в своем роде – удивительный. Высокий, худощавый, чуть старше пятидесяти. Фронтовик. Представляя Бориса Саввича, я все время упираюсь в понятие интеллигентности. Если и есть какие-то собирательные определения, черты, повадки к этому понятию, то все они были присущи нашему поэту. Мягкий негромкий голос, деликатность, предупредительность, умение внимательно слушать собеседника и очень четко – без напора и назидательности – излагать свою мысль. И, конечно, высокая образованность, культура речи и манер… Приходя к нам в монтажную, он не врывался бурно, мол: здравствуйте, вот я пришел! Он входил как-то тихо, даже застенчиво. Садился где-то в сторонке, чтобы никому не мешать, не перекрывать экранчик с изображением на монтажном столе, не прерывать идущей работы. (Наша-то смена начиналась в восемь утра! А ему незачем было приходить так рано, ведь текст пишется к уже имеющемуся, сложенному изображению.) И всегда что-нибудь приносил к общему столу, так как мы просиживали в монтажной по две смены (и даже более!) и перехватывали что-то, пили чай там же, на ходу. Так вот Дубровин считал обязательным внести свою лепту – мягкий калач, сахар, печенье…

А как он работал над текстом! Как рождались у него стихи!.. Когда Дубровин уходил, наша монтажница Зина, потрясенная, вглядывалась в тот угол и повторяла: «Надо же! Уставится в потолок… и сочиняет! Как будто он там что-то видит!.. Ну прямо из воздуха – стихи !» Дубровин действительно сочинял как-то очень легко: стихи, продуманные, точные, прямо отшлифованные – лились из него естественно и гармонично. Поэт! И стихия его – поэзия…

Но вернусь к прерванному рассказу. Вечер был замечательный. Мы с упоением пели марш из нашего фильма, слушали песни на стихи Дубровина в исполнении Давида Тухманова. Я был поражен, сколько известных песен, шлягеров написали они вместе. Борис Савич читал много стихов…

Но Александр Павлович на этот вечер не пришел. Вероятно, он счел для себя невозможным такое сокращение дистанции – нанести частный визит к поэту на дом для дружеского застолья. Что-то не позволило ему перешагнуть этот барьер…

А ведь Дубровин-то, как я теперь это понимаю, пригласил всех нас не по «протоколу», не для галочки, а от чистого сердца. И влетело ему это «в копеечку»! Помнится, пытаясь после широкого застолья как-то компенсировать ему расходы, я спросил:

– Борис Саввич, во что вам обошелся такой стол? Давайте поделим?..

Он поспешно, будто затушевывая неловкость поставленного вопроса, ответил:

– А я и не знаю… Всем занималась Наташа (жена). Она говорила, сколько ей нужно денег, я и давал…

И была в этом ответе еще какая-то особенная, чуть категоричная интонация. Я понял – продолжения разговора на эту тему не может быть!.. Да…

Сейчас вдруг вспомнил еще один маленький эпизод, размышляя над искренностью и душевностью Бориса Савича. Шли мы как-то все вместе – я, Лара и Дубровин – со студии, после рабочего дня. А навстречу – Ягудин с женой Руфиной! Я рассказывал о директоре Восточно-Сибирской студии.

– Юсуф Усманович! Сколько лет, сколько зим!.. – мы искренне обрадовались чете Ягудиных. – Сам Бог не дал нам разминуться! Пошли к нам!.. – И поясняю Дубровину: – Это директор Иркутской студии с женой. Мы там дипломы делали. Были очень дружны. Вы извините, Борис Савич, мы домой поспешим…

– Конечно, конечно. Всего доброго…

Тогда я ничего не заметил. Расстались, и всё. Но сейчас… Встает перед глазами – лицо поэта… Лицо большого обиженного ребенка. Растерянного. Уязвленного. Брошенного. Как я мог поступить так бестактно? Обидеть доброго сердечного человека?..

Суета сует и всяческая суета…

Главным консультантом фильма был назначен заместитель начальника ГУК МО СССР генерал-полковник Зварцев Александр Михайлович; полковник Митрофанов был консультантом по организации и коррекции производства. Для военного фильма высокая должность и высокое воинское звание главного консультанта дело обычное: как правило, главный консультант смотрел уже готовый смонтированный фильм в немом варианте, а иногда даже озвученный – с двух пленок. Высказывал свои замечания, группа вносила поправки, – всё! С Александром же Михайловичем у нас работа складывалась иначе.