Рустам Мамин - Память сердца

Пошли разговоры, анекдоты…

– Вам хорошо! – не выдержал Мелёхин. – Вас без завтрака из части не выведут! А мы?.. Пересадки из самолета в самолет с такой негабаритной аппаратурой! Перед вылетом, рано утром, в Германии мы еще снимали, завтракать возможности не было! Абсолютно! Голодные вылетели. В Москву летели сколько?.. И сюда пятый час летим… И лошадь сдохнет!..

Майор пожал плечами:

– Видимо, это специфика вашей работы? – и на всякий случай деликатненько улыбнулся.

– У нас в желудках уже не революция, а контрреволюция! – жалобно взвыл кто-то из осветителей. – Когда же приедем?

– Выдержка и терпение – вещь, необходимая всем! – заметил Мелёхин. – Рустам Бекарыч, у меня в рюкзаке бутылочка припрятана. Как?..

– А покушать ничего не припрятал?

– Нет, к сожалению.

– Тогда терпи. Терпят же ребята. – Оператор с изможденным взором:

– А может, легче будет?!

Все-таки решили отложить… И, похоже, приземляемся. Наконец-то.

Все прильнули к иллюминаторам. Спрашиваем: «Владивосток»? Кто-то неуверенно: «По-моему, нет! Хабаровск, похоже»…

Объявили: «Прибыли в Улан-Удэ». Прибытия наших самолетов, видимо, ждали, в конце полосы ровным рядком стояли новенькие автобусы.

Нам сообщили, что повезут в «военгородок», где мы должны будем обустроиться, пообедать и приготовиться к работе. Рассказ о поездке туда, разгрузке тяжелой аппаратуры и прочем опускаю – не существенно…

Ведут нас в столовую – вот что главное! Настроение у всех приподнятое. Видимо, городок новый, вокруг современное оформление – плакаты, транспаранты, все сияет свежими красками. Широкая улица ярко освещена, но окружающим, снующим по своим военным делам, до нас, естественно, как до лампочки.

За версту вкусно, зазывно потянуло столовой. Аж слюнки потекли. Длинные столы гостеприимно манят скатертями, горами хлеба, перечницами, солонками, уксусницами, ведь прилетели четыре самолета, и в каждом около сотни офицеров. Только расселись, руки по команде желудков потянулись к хлебу. Начали мазать на ломти горчицу. Кто-то пробует хлеб с солью. Зажевали. Расслабились… Вдруг объявление по радио: «Все четыре самолета, прибывшие из Москвы, срочно должны вылететь в Хабаровск»!.. Что произошло? Кто-то кого-то не понял или изменили директиву? – Словом, приказ: никакого обеда, немедленно по самолетам. Побросав ложки, вилки, надкусанный хлеб, все кинулись выполнять приказ. Мы быстро погрузили свою аппаратуру, хорошо, что не все успели разгрузить! Ребята, мягко говоря, сердито перешептывались, упрекая друг друга:

– Ты бы хоть хлеба со стола взял, вторые сутки – голодные!

– А чего ты не взял? Не догадался?! Ну, и …

– Сколько ж не ели, мать моя, мамочка! Я – будто неделю, аж ноги дрожат…

Ребята действительно измучились, за сегодняшний день в который раз грузим и разгружаем: сначала в аэропорту нашу громоздкую аппаратуру еле впихнули в автобус, рассовывали между сидениями. Приехали. Разгружали с таким напрягом, что даже не понимали, как мы могли все это впихнуть в автобус?.. С трудом, в поту, дрожащими от усталости руками разгрузили…

И вот опять? Грузи-и-ть?! Опаздываем, не успеваем… Помощников много – толку нет! Двери узкие – ни войти, ни выйти с приборами и аппаратурой. С опозданием подали наконец грузовую машину, втащили туда всю негабаритку. Слава богу, помогли нам перегрузиться.

Наш самолет вылетел из Улан-Удэ с опозданием – последним. Голодные как собаки, лаясь друг с другом, летим над тайгой. Не помню, часа три-четыре летели. Приземлились. Аэропорт Хабаровска все знают, слава богу, за долгую киношную жизнь, где только не побывали. Но, судя по всему, прилетели мы не туда. А куда, никто не знает! Проходят чертовы минуты в ожидании… Наконец сообщают: «Прибыли в Благовещенск. Маршал Соколов улетел во Владивосток. Он прибудет позже, так что вы, не спеша, освоитесь и успеете отдохнуть».

А обед?! Никто ничего не знает. В Улан-Удэ-то знали: ждали, хотели покормить. А здесь, видимо, как снег на голову…

Наш оператор летел в вертолете с командованием. Он должен был снять в воздухе генералитет, командующих, их подготовку к учениям, работу над схемами и картами. Но маршал Соколов, увидев в вертолете гражданского с кинокамерой, решил отыграться на операторе. Вероятно, досады и гнева на сложившуюся ситуацию, срывы, неорганизованность, гонения самолетов с личным составом «туда-сюда» накопилось в нем немало. Маршал разразился матерной бранью, крыл почем зря и оператора… и нашего главного консультанта!

Я вместе с другими встречал этот вертолет и видел, как вылетел, буквально вылетел кинооператор впереди Соколова. Чуть пригнувшись, выскочил Зварцев и ушел в сторону. Я к нему:

– В чем дело, Александр Михайлович?

Наш солидный генерал-полковник, всегда исполненный благородства и достоинства, был бледен, уязвлен. Не мог говорить. Успокоившись, попытался объяснить:

– Рустам Бекарович, я не мог ничего сделать. Снимать в вертолете Соколов не разрешил, матом обругал оператора… И мне досталось…

– «Нечего здесь делать съемочной группе – так, так, перетак»!.. – трясущими губами пересказал оскорбления маршала возмущенный кинооператор: – «Идите, снимайте солдат!..» Если бы не его погоны, показал бы я ему, этому маршалу, место на белом свете – где я его вижу! И кузькину мать в придачу!..

Конечно, Александр Михайлович, «целый генерал-полковник», как звали его за глаза у нас на студии, возражать Соколову не мог, по уставу в пререкания с высшим начальством вступать не позволено. Смолчали там, в вертолете, и генерал Беседин, представитель Главного политического управления, и генерал Третьяк, командующий округом.

Ох и разозлился я тогда! В нашем состоянии – настолько мы устали – казалось, только бы добраться до постели! Ноги не держат, дрожат. Сами издерганы! А тут еще такое – оскорбить нашего главного консультанта, достойного человека, офицера, исполняющего свой долг! Фильм снимается для истории, как воздаяние офицерам, отдавшим жизнь во имя Родины, тем, кто сейчас беззаветно служит, – именно так Зварцев понимал задачу фильма и свою миссию в нем. Именно ради этого шел на лишения, урон собственному здоровью, – и вдруг на тебе!..

Я не задумывался, чем продиктован гнев высшего начальства: личной скромностью, нежеланием «высовываться» в кадре или какими-то другими причинами, мной руководило что-то подсознательное. Я схватил «Конвас» и, ни секунды не раздумывая, направился к окопу, куда стянулись все представители высшего командования. Подойдя к Соколову, я обратился к нему демонстративно по-граждански:

– Сергей Леонидович, минуточку! Товарищ Соколов! Мы по указанию руководящих органов и директиве Генштаба снимаем фильм «Люди героической профессии» об офицерском корпусе…