Анатолий Левандовский - Робеспьер

Филипп вопросительно посмотрел в улыбающиеся глаза Бабефа.

— Да. Это мое открытие. Это письмо я собирался послать в Лондон. Здесь выписана значительная часть речи Робеспьера против избирательного ценза от 22 октября 1789 года. Помню свои удивление и радость… Как ловко тогда этот, еще никому не известный оратор громил господ из Учредительного собрания! Как он язвил над ними! И с какой железной логикой разбивал все их ухищрения!..

Бабеф задумался и умолк. Молчал и Буонарроти.

— Мы были не правы по отношению к Робеспьеру, — сказал, наконец, Филипп.

— Не правы? — Бабеф остро взглянул на своего собеседника. — О, я благоговел тогда перед ним! Я помню свои мысли и чувства. Когда я слушал его или читал тексты его выступлений, мне казалось, что я смотрю в глубь собственной души. Он прекрасно умел сформулировать то, о чем думали все мы. Тогда я подписался бы под каждой его фразой… А помнишь.. — горячо продолжал Бабеф, — помнишь, с каким восторгом мы встретили его Декларацию прав?

«Право собственности не должно причинять ущерба существованию других, нам подобных». Кто мог бы сформулировать это лучше? Не вытекала ли отсюда мысль о равенстве? Да, я с уверенностью могу сказать, что Робеспьер больше чем кто-либо другой содействовал развитию этой идеи. Он, правда, возражал против аграрного закона, он утверждал, что полное равенство имуществ невозможно… И все равно, практически он приблизил конечное торжество нашего дела в гораздо большей степени, чем все эти гномы-болтуны, вместе взятые…

— Ты имеешь в виду эбертистов?

— Да, и многих других вместе с ними. Неподкупный правильно сделал, что устранил их. Путаники, люди с посредственными способностями, жаждавшие славы и преисполненные самомнением, они заслужили свой жребий. Судьба 25 миллионов людей не могла зависеть от поведения нескольких сомнительных личностей. Плуты они были или глупцы, тщеславные или честолюбцы, неважно. Робеспьер правильно понял свою задачу, и одно это заставляет меня восхищаться им. Это заставляет меня видеть в нем гения.

— Мы были не правы по отношению к Робеспьеру, — снова сказал Буонарроти.

— Да, черт возьми, мы были не правы. Я чистосердечно признаю; я очень зол на себя за то, что в дни термидора чернил и революционное правительство и Робеспьера, Сен-Жюста и других. Это было заблуждение. Я считаю, что эти люди сами по себе стоили больше, чем все остальные революционеры, вместе взятые, и что их диктаторское правительство было дьявольски хорошо задумано… В конечном итоге робеспьеризм — это демократия; оба эти слова тождественны. Воскрешая робеспьеризм, можно быть уверенным, что воскрешаешь демократию.

Буонарроти слушал пылкую речь своего друга, а сам невольно вспоминал салон госпожи Дюпле, рояль, нежный голос Елизаветы… Как это было давно, невозвратимо давно и как все живо в памяти! О, он мог бы рассказать много того, что неизвестно другим. Когда-нибудь он, быть может, и расскажет об этом, если будет жив… И, продолжая свою мысль, он говорит:

— Да, на этого знаменитого мученика во имя равенства так много клеветали, что долг каждого честного писателя посвятить свое перо тому, чтобы отомстить за него. Ты его хорошо понял. Ты прекрасно сказал о нем недавно в «Трибуне народа»: «Максимилиан Робеспьер — человек, которого оценят века; моему свободному голосу дано опередить этот приговор».

Снова наступило молчание. Оно длилось долго.

— Что же, — вздрагивает Бабеф, — надо продолжать работу. Но интересно, почему это вдруг сегодня мы вспомнили о Робеспьере? Не ожидает ли нас его судьба?

Буонарроти нежно обнял Бабефа. Его суровое лицо смягчилось.

— Друг мой, не надо думать об этом. Мы должны победить. Но даже если мы и погибнем, дело наше не умрет. И о Робеспьере мы вспомнили не зря. Смотри, как тянется нить идей и событий, порожденных жизнью: он начал великое дело, мы его продолжаем, а после нас родятся люди, которые его завершат…

Буонарроти сказал правду. Дело, за которое боролись французские революционеры-демократы, было несокрушимо. Революция не могла погибнуть, так же как не погибла память о лучших ее сыновьях. И Робеспьер, и Бабеф, и все другие, все те, кто вместе с ними и после них боролся за лучшее будущее тружеников, — все они остались жить в веках. Их светлую судьбу метко очертила фраза в последней речи Неподкупного: «Смерть — это не вечный сон… Это дорога к бессмертию…»

1758, 6 мая — родился Максимилиан Мари Исидор де Робеспьер.

1765 — умирает мать Максимилиана; отец покидает семью.

1765–1769 — Максимилиан учится в Аррасском коллеже.

1769–1778 — Максимилиан учится в коллеже Людовика Великого, в Париже.

1778–1780 — Максимилиан учится в Сорбонне, на юридическом факультете.

1781–1788 — Робеспьер ведет адвокатуру в Аррасе.

1782, 16 января — первое выступление Робеспьера в суде.

1782, 9 марта — Максимилиан назначен членом епископального трибунала в Аррасе.

1786, 4 февраля — Максимилиан избран президентом Аррасской академии.

1789, февраль — опубликование Робеспьером брошюры о необходимости изменения штатов Артуа.

1789, 26 апреля — Робеспьер избран депутатом в Генеральные штаты от третьего сословия Артуа.

1789, 5 мая — открытие Генеральных штатов.

1789, 17 июня — депутаты третьего сословия провозглашают себя Национальным собранием.

1789, 20 июня — клятва в зале для игры в мяч.

1789, 9 июля — начало Учредительного собрания.

1789, 14 июля — взятие парижским народом Бастилии.

1789, 17 июля — Робеспьер вместе с другими депутатами Учредительного собрания сопровождает короля в Париж.

1789, 20 июля — Робеспьер дает отповедь Лальи-Толлендалю по вопросу о преследовании «мятежного» народа.

1789, 26 августа — принятие Декларации прав человека и гражданина.

1789, начало сентября — Робеспьер выступает в печати по вопросу о королевском вето.

1789, 5–6 октября — поход народных масс Парижа на Версаль.

1790, 25 января — речь Робеспьера в защиту всеобщего избирательного права.

1791, 14 июля — речь Робеспьера против неприкосновенности короля.

1791, 16 июля — раскол Якобинского клуба.

1791, 17 июля — расстрел народа на Марсовом поле. Робеспьер переселяется в квартиру Дюпле.