Частная коллекция - Алексей Константинович Симонов

Василий Павлович был величествен и демократичен. Это было какое-то такое совершенно неземное сочетание. Он был секретарем Союза композиторов Ленинграда. Он был секретарем Союза композиторов России, он был лауреат Государственной премии Чечено-Ингушетии, он был народный артист Кабардино-Балкарии. Он был напичкан всевозможными званиями до потери сознания. И при этом он был автором самых знаменитых советских песен…

И когда мы с ним первый раз познакомились, он спросил:

– Что тебе надо? Если ты хочешь, чтобы спели мои песни, то мы можем встречаться с тобой с любой аудиторией от пэтэушников до генералов. Ради бога! Они все знают мои две песни.

Это были «Вечер на рейде» и «Подмосковные вечера». Мы сняли восемь разных концертов Василия Павловича, которые сложились в общесоветский хор, который спел эти две песни. Выяснилось экспериментальным путем, что все они знают их от и до, и никаких сомнений не возникло ни разу… Он был король в этом смысле. Он выходил. Поднимал ручки…

И… «на рейде большом легла тишина»… И зал с огромным энтузиазмом подхватывал эту песню и допевал ее до конца под Васино дирижирование… – Василий Павлович, спойте «Подмосковные вечера». – С удовольствием! Только давайте вместе! «Если б знали Вы, как мне дороги подмосковные вечера…»

Василий Павлович был человек очень своеобразный, и у него установились очень своеобразные отношения с камерой. Для меня очень важен этот момент – установление взаимоотношений между персонажем и камерой. В игровом кино это не имеет такого значения. Почти все игровые фильмы устанавливают простые связи: камеры нет, актеры ее не должны замечать. Но в документальных – очень важно установить, чтобы было понятно:

Забыл герой про камеру… Вспомнил герой про камеру. Не обращает внимания герой на камеру… Нет камеры для героя.… Это все разные отношения.

И тут я столкнулся, что Василию Павловичу было совершенно безразлично, абсолютно все равно. Он ничего не делал для камеры. Он это все делал для себя. В крайнем случае, если очень постараться и очень попросить, для нас. Для камеры он не делал ничего. Он был абсолютно иронично безразличен по отношению к камере. Это было очень интересно, потому что на самом деле бывает: нутро из человека вытаскиваешь… стараешься отвлечь его внимание… А здесь ничего не надо было делать. Он делал только так, как он делает. И больше никак.

* * *

Василий Павлович когда-то видел в одной из посвященных ему передач молодежный ВИА из какого-то Магнитогорского техникума. И этот ВИА пел ту самую, первую его песню «Ехал товарищ Буденный». Между делом он обмолвился, что ему понравилось, как они поют, и очень бы хотел, чтобы этот ВИА был в нашем фильме.

– Молодые и поют мою молодую песню…

Наш редактор Жанна Турчина, разбившись в лепешку, добыла адрес этого ВИА.

И приехала группа из шести или семи пацанов, которая бодро спела: «Ехал товарищ Буденный»… Все замечательно. Как вы понимаете, если этот ВИА был внесен в режиссерский сценарий, я знал эту песню наизусть. Но недооценил степень осторожности, которую в нас закладывала советская жизнь…

Я вроде всю жизнь считал себя свободным человеком.

Тем не менее вот что случилось при съемке этой песни: их исполнение нельзя было снять синхронно – они ошибались в словах, в тональности, во владении инструментами. Для того чтобы с этими пацанами сладить, надо сначала записывать звук. А потом уже, под отработанную фонограмму, песню отснять. Чтобы синхронно снять это, можно с ума сойти, потому что они не профессионалы, и им это чрезвычайно трудно.

Так и сделали. Снимаем под фонограмму. Все замечательно. Доходим до куплета:

Что такое? Отомстим, за какие колхозы? Что за текст? Редактор, неси из библиотеки текст. Это что? Я вдруг испугался, потому что речь-то шла о том, что отомстим за то, что они, негодяи, сделали с колхозами, а получается… И если у нас будут сабли, мы этих негодяев, создавших колхозы, в капусту порубаем…

Слова Беллы Давидович. Только после того, когда я прочел это черным по белому в официальной книжке текстов песен, только после этого я успокоился.

В принципе во всех картинах, при сдаче их руководству, всегда что-нибудь было не так. Причем за редким исключением. Нет. У меня исключений не было, всегда было что-то не так, вызывало какое-то недовольство начальства и попытки улучшить то, что ты сделал. В моем случае Василий Павлович садился за рояль и говорил мне, хотя меня в кадре не было.

– Только извините. Я играю, как сапожник. У меня сегодня настроение тяжелое, поэтому не обращайте внимания.

И дальше работал. Мне говорят: «Как это он играет, как сапожник?»

– Это же не я, – говорю, – а он говорит. Еле отбился, но отбился все-таки…

Главная неприятность была с высказываниями Василия Павловича в картине. Я стал его расспрашивать, как он выбирает тексты для песен, потому что это действительно невероятно, и чего только Василий Павлович не написал…

– У меня много друзей – песенников, но из всех я выделяю одного. И этот один – Фатьянов. Все они пишут вальсок или танго. А когда текст дает Фатьянов, у меня возникает шесть вариантов музыки, не один, а шесть вариантов. Все они песенники, а он поэт-песенник!!!

Случилось так. Жили мы в гостинице. Сплю. В номер ко мне вдруг внезапно постучали. Я открываю двери и не верю своим глазам. Оказалось, Алеша Фатьянов принес несколько текстов песен. Это были «Соловьи» и «Ничего не говорила». Эти песни я сочинил в одно утро!

Ну, фильм выходит на экран. Все замечательно! Мне раздается звонок. И звонит мне человек, чья фамилия появилась в год моего рождения, 1939-й, на обложке книги. Они с отцом издали книгу «Луганчане». Это была их совместная первая книга Михаила Матусовского и Константина Симонова. И звонит мне Михаил Матусовский, которого я, естественно, знаю как приятеля моего отца.

– Как ты мог?

– Миша, в чем дело? В чем дело?

– Я посмотрел картину про Василия Павловича. Как ты мог?

– Что? Что я такого сделал?

– Как ты мог? Что ты там говоришь о том, что у него единственный песенный поэт Фатьянов. Это вообще прилично?