Аза Тахо-Годи - Жизнь и судьба: Воспоминания

294

Андрей Александрович жил один где-то на краю Киева. Это после большой родной семьи в огромных квартирах на Рейтарской и Никольско-Ботанической (д. 14, кв. 9). Андрея Александровича не стало в 1995 году. Скончался у себя за письменным столом, как мне сообщили. Вот тебе и богатырь, гири пудовые поднимал.

Отзвуком моего пребывания в Киеве стала защита кандидатской диссертации Татьяны Даниловны Булаховской. Т. Д. — эффектная дама, жена Л. А. Булаховского и близкий друг президента АН Украины и академика АН СССР Александра Владимировича Палладина, биохимика (1885–1972). Меня, молодого доцента МОПИ им. Крупской, попросила эта важная дама (мы встречались у Белецких) помочь ей с защитой диссертации по зарубежной литературе (31 октября 1953 года). Зачем нужна была степень, не знаю. У меня сохранилась записка от самого президента АН (на бланке) с известием, что реферат передан по назначению, тов. Гражданской, 9 декабря 1953 года. Первым оппонентом я уговорила профессора Валентину Александровну Дынник — значит, диссертация по французской литературе. Защита прошла благополучно, и признательная Татьяна Даниловна прислала мне роскошную корзину розово-голубых гортензий с запиской: «Дорогая Аза Алибековна, шлю Вам прощальный привет. Жду Вас в Киеве. Уваж. Вас Т. Булаховская». Записка на бланке цветочного магазина Братцевской птицефабрики, что меня особенно умилило. Братцево, дом отдыха, где мы с Валентиной Михайловной и Алексеем Федоровичем отдыхали. Валентины Михайловны ко времени защиты уже не было на свете (29 января 1954 года). В 1961 году скончался Л. А. Булаховский (в один год с А. И. Белецким).

Николай Сергеевич уже через много лет, когда я стала работать в МГУ, старался всячески загладить тот свой давний поступок, инспирированный Дератани. И он, и его жена М. М. Гухман относились с уважением к Алексею Федоровичу, а Николай Сергеевич очень помогал мне в создании особой группы филологов-классиков с дополнительной специальностью по сравнительному языкознанию. До последних дней его жизни у нас были самые добрые отношения. Вот как может попутать один злой человек людей в общем совсем не злых.

Топчиев Александр Васильевич (1907–1962) — химик, академик (1949), вице-президент (с 1958) АН СССР. Лауреат Ленинской (1962) и Госпремии СССР (1950).

Я не упоминаю почасовой работы, параллельной основной, как, например, в Московском Библиотечном институте в 1950-е годы или в Литературном институте им. Горького Союза писателей СССР на зарубежной кафедре с 1957 до 1986 года, когда серьезно заболел Алексей Федорович и я перестала читать там лекции.

Николай Павлович подарил нам с Алексеем Федоровичем книжку стихов «Мой мир» с надписью: «Моим старинным друзьям, Азе Алибековне и Алексею Федоровичу, с чувством глубокого уважения и любви дарю на добрую память свою книгу. Август 1970». Хорошая поэзия, искренняя. Нас привлекло четверостишие: «Мы по нелегкому пути / Давно с тобой идем: / Где трудно одному пройти, / Там легче быть вдвоем». Идея совсем как в «Илиаде» Гомера о двух, идущих вместе (см. выше о книге, подаренной Г. Г. Шпету).

Игорь Аркадьевич пишет в статье «Незавершенное в искусстве»: «Всякая определенность исключает, всякая направленность оставляет в стороне, всякий отбор отбрасывает. Идти — значит проходить мимо. Вот почему свершение в искусстве предполагает несовершение оставленного в стороне, — всего того, что лежит вне круга проблем и возможностей однажды принятого, сложившегося направления» (с. 97–98). Правильно пишет М. А. Лифшиц, что «есть закон сохранения мысли, и в нем заложено некоторое утешение для всякой идеи, не получившей немедленного и полного осуществления» (с. 6). М. А. Лифшиц, как и мы с Алексеем Федоровичем, увидел в сочинениях Ильина «личность, и притом неподдельную, лишенную всякой фальши, демагогии, приспособленчества к обстоятельствам» (с. 17). И еще одно, что и мы заметили: «В лице и манере говорить, в его отрывистой речи было что-то выражающее внутреннее беспокойство» (с. 19 — все цитаты из книги И. А. Ильина). Мне, которая помогла жене Игоря Аркадьевича собирать из вороха рукописей нечто целое и потому ставшей рецензентом, эту книгу подарила вдова М. А. (он скончался в 1983 году) Лидия Рейнгардт в 1984 году. Никого из действующих лиц, связанных с этой книгой, не осталось, кроме меня.

Как теперь выяснилось, профессор П. А. Расторгуев привлекался ОГПУ по делу славистов, был осужден на пять лет. См.: Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. «Дело славистов», 30-е годы. М., 1994.

См.: Тахо-Годи А. А. Лосев. М.: Молодая гвардия, 1997, 2007 (серия «ЖЗЛ»), Письмо В. М. Лосевой о смерти Н. М. к о. Феодору Андрееву в Ленинград.

Е. С. Воздвиженская (7 августа 1903–11 июня 1970); Василий Иванович Воздвиженский, ее супруг (20 июля 1895–9 июня 1980). Мария Федоровна Лорне (1904–1992), известная переводчица. Следы Натули во время войны в 1941 году, по слухам, затерялись.

См. краткую, но выразительную характеристику Ксени в «Воспоминаниях о М. В. Юдиной» Марии Андреевой и Анны Можайской (Мария Юдина. Лучи Божественной любви. Литературное наследие. М., 1999. С. 652). Только в этих воспоминаниях встречаются однажды имена Лосевых. В сборнике 1978 года (Мария Вениаминовна Юдина. Статьи. Воспоминания. Материалы) о Лосевых ни слова. Для Анатолия Михайловича Кузнецова — составителя и комментатора этих книг, имя А. Ф. Лосева одиозно. Он ведь только музыкальный и литературный критик, философия мысли и жизни ему чужда. Нет в этих книгах имен очень близких Юдиной матери и дочери Каган — любили Марию Вениаминовну, но критически относились, см.: Каган Ю. О моей матери // Минувшее. 1997. Вып. 21. С. 73–103. Юдифь привела интересные факты из общения с Юдиной (мать Юдифи в знак протеста после скандального поведения Марии Вениаминовны бросила в огонь ее письма; несколько сохранившихся Юдифь приводит). Факты заставляют задуматься о психическом состоянии великой пианистки, забиравшей у нищей семьи Каган последние крохи и так никогда не вернувшей большого долга (после смерти отца Юдифи из Академии наук выдали единовременное солидное пособие — Юдина без стеснения отобрала). Даже редколлегия альманаха отметила «нетрадиционную характеристику Юдиной». Но там чистая правда.

Как мне сообщили недавно, в этих краях восстановлен женский Влахернский монастырь (это ведь Византийская Матерь Божия Влахернская).

См.: Фиолетова Н. Ю. История одной жизни // Минувшее. № 9. М., 1992. С. 12–105. v-

Воспоминания А. А. Гаревой полностью можно прочитать в издании: Ойкумена мысли: феномен А. Ф. Лосева. Вып. 1. Уфа, 1996, а затем в издании: А. Ф. Лосев. Ойкумена мысли. Альманах София. Вып. 1. Уфа, 2005. Впервые в извлечениях эти воспоминания появились в моей книге: Тахо-Годи А. А. Лосев. М.: Молодая гвардия, 1997 (серия «ЖЗЛ»).

По-русски: «Марксизм не догма, а руководство к действию».

Наш двор в 1993 году превратился в огромную стоянку машин. Под окном кухни мерзость запустения (парикмахер давно выселен в благоустроенную квартиру). Дикие кооператоры, делая ремонт, сбрасывали известь под большое дерево. Оно погибло, и его голый остов печально стоит под нашим окном… Теперь (в 1996 году), когда я перечитываю свои рукописи, наш дом называется «Дом Лосева» — «строительная площадка». Идет капитальная реконструкция. Здесь появится в 2004 году библиотека истории русской философии и культуры «Дом А. Ф. Лосева». А 23 сентября 2006 года в день рождения Алексея Федоровича на лужайке, вблизи деревьев, где он прогуливался, воздвигнут памятник с надписью «Великий русский философ Алексей Лосев». В России нет ни одного памятника философам. Теперь есть первый и пока один (работа профессора В. В. Герасимова). Все подробности о «Доме А. Ф. Лосева» см. в книге: Тахо-Годи А. А. Лосев. М., 2007 (серия «ЖЗЛ»).

В 1970-е годы беседовать с Алексеем Федоровичем приходил молодой дворник об «Истории античной эстетики». Он философ, защитил потом кандидатскую. Для личной свободы — в дворники.

Гасана боится вся округа. Нам же он — друг и помощник. У Валентины Михайловны есть редкостное свойство — она входит в беду чужого человека, помогает, чем может. Забавный эпизод. Гасан или Маруся иной раз провожают, когда мы не можем, Алексея Федоровича в институт. Входят Алексей Федорович и Николай Карпович в трамвай. Все места заняты. Николай Карпович в ярости. Стаскивает с места перепуганного пассажира, кричит: «Ты что, сволочь, не видишь, профессор стоит, а еще очки надел?!»