Сборник Сборник - Рассказы о великом Сталине. Книга 2

— Ну, и мужик! храпит-то как! — сказал один из жандармов, толкнув Ладо ногой.

Раздосадованный, что и на этот раз не удалось поймать Кецховели, Лавров составил акт и ушел ни с чем.

После ухода жандармов Ладо немедленно встал, оделся, наградил ушедших острыми шутками, попрощался со всеми в квартире, вышел на улицу и скрылся в темноте.

Не прошло после этого и часа, как Лавров вернулся со всей своей сворой и, набросившись на хозяйку, начал кричать: «Где твой крестный отец, это Ладо Кецховели!» Но Ладо был уже далеко.

Ладо арестовали в Баку 2 сентября 1902 года. Через месяц его перевели в тбилисский Метехский замок.

…Помню, 10 августа 1903 г. в Гори, около 10 час. утра я зашел к брату Сандро. Он встретил меня опечаленный. В ответ на мой вопрос, что с Ладо, брат достал из кармана сложенную вчетверо бумагу и, передав ее мне, сказал: «Вот письмо от Ладо».

Я начал читать про себя (это письмо помещено в брошюре, изданной Кавказским союзным комитетом РСДРП в память Ладо в 1903 году). Письмо оставило тяжелое впечатление.

Через несколько дней я отправился в Тквиави и застал всю нашу семью сильно удрученной положением Ладо.

Было 17 августа 1903 года (по старому стилю). В течение целого дня я чувствовал невыразимое беспокойство, образ брата стоял перед глазами и часто вспоминались слова из его письма: «За мою смерть они дорого заплатят».

Я ходил в этот день по знакомым полям, лугам и садам, но нигде не мог найти покоя. Уже стемнело, когда я вернулся домой. Была спокойная лунная, августовская ночь.

Время давно перешло за полночь, но я не спал. Кругом царила тишина, лишь изредка доносился конский топот, то усиливаясь, то замирая. Вскоре в наш двор въехал фаэтон, запряженный четверкой. Я быстро оделся и через минуту уже стоял около фаэтона, в котором сидел друг нашей семьи Датико Деметрашвили.

— Это ты, Вано?

— Что случилось? — спросил я, но он мне не ответил. Слезы на глазах Датико говорили, что Ладо нет в живых. Но как произошло это несчастье?

На клочке бумаги, переданном мне Датико, было крупными буквами написано: «Ладо убили. Приезжайте. Сандро». В это время подошел, и старший брат Нико.

Через полчаса отец, Нико, я и Деметрашвили были уже в пути. В Гори к нам присоединился Сандро, и 18 августа, в понедельник, мы приехали в Тбилиси. Пошли к Ммхо Бочоридзе, но он не знал подробностей смерти Ладо. Потом лишь удалось выяснить, что утром 17 августа часовой выстрелил в Ладо, находившегося у тюремного окна. Пуля попала в сердце, и Ладо тут же скончался.

Мы добивались, чтобы нам выдали тело Ладо. И только на второй день, после долгих мытарств, узнали, что Ладо уже похоронен. Мы потребовали, чтобы нам показали его могилу. В жандармском управлении нам дали жандарма, в сопровождении которого мы поехали на военное кладбище в Навтлуг.

На могиле Ладо была надпись: «Владимир Захарьевич Кецховели умер 17 августа 1903 года».

Но были еще другие слова, пламенные слова большевистской прокламации, выпущенной в 1903 году в связи с убийством Ладо Кецховели: «…Лучшим памятником и наградой таким борцам является отчаянная борьба с тем самодержавием, которое их убило, с тем диким произволом, который отнимает у нас наших лучших друзей».

Убийство Ладо Кецховели глубоко взволновало революционных рабочих. Тогда же хотелось нам рассказать о Ладо, но условия конспирации не позволяли говорить о всех эпизодах его героической революционной жизни.

С Ладо Кецховели я впервые встретился на занятии подпольного социал-демократического кружка в Тбилиси.

Михо Бочормдзе и Закро Чодришвили дали мне адрес дома по Елизаветинской улице, где жил передовой рабочий Вано Стуруа.

В его квартире собралось нас человек пять-из депо и Главных железнодорожных мастерских. Пришел еще незнакомый мне товарищ, с виду лет двадцати пяти. Он руководил рабочим кружком. Это и был Ладо Кецховели.

Наш дозорный наблюдал на углу соседнего квартала. Квартира имела два выхода-на улицу и во двор. После прихода Ладо Кецховели подошли еще двое.

Кецховели говорил живым, понятным языком, так что все с интересом слушали. Он объяснял нам, что капиталисты, наступая на рабочий класс, урезывая до крайности права рабочих, действуют с помощью царского правительства и его опричников, и поэтому задача рабочих бороться против тех и других.

Он приводил слова Маркса, рассказывал о Парижской коммуне и говорил, что рабочие должны бороться не только за экономические права, но и за политическую свободу.

На занятиях этого кружка мне пришлось быть один раз. Кружками руководили также Виктор Курнатовский, Вано Стуруа, Михо Бочоридзе, Закро Чодришвили и другие передовые рабочие.

Товарищ Сталин, непосредственно руководивший рабочими кружками Тбилиси, в тоже время подготавливал пропагандистов из среды передовых рабочих, революционной учащейся молодежи и интеллигенции.

О Кецховели мне довелось снова услышать в связи с забастовкой рабочих тбилисской конной железной дороги. Забастовкой руководил Кецховели.

На одной крупной сходке, накануне забастовки, выступил Ладо Кецховели. На нем была кондукторская шинель. Полиция, предупрежденная провокатором, окружила парк. Однако, Кецховели удалось закончить речь и скрыться. Парк конной дороги представлял тогда собою обширный двор с невысокими постройками и зданием конторы.

Забастовка началась на новый год и завершилась победой рабочих. Вскоре после этого, по заданию центральной тбилисской партийной группы, Ладо Кецховели переехал для партийной работы в Баку. Кецховели обосновался там надолго, но все же часто приезжал в Тбилиси.

Однажды Бочоридзе сообщил мне о приезде Ладо Кецховели и поручил доставить к нему на Андреевскую улицу типографские шрифты, хранившиеся в одной из конспиративных квартир. Шрифтов было весом около пуда. Я обернул ящик в газеты, перевязал шпагатом и доставил к Бочоридзе. На другой день мне поручили купить для Кецховели билет до Баку. На вокзал я пришел с хорошо упакованными шрифтами. Кецховели и Бочоридзе, чтобы не навлечь на себя подозрений, пришли перед самым отходом поезда. Я стоял в стороне. Мимо Кецховели прошел жандарм. Смотрю на Ладо — на лице спокойствие и уверенность. Ладо подходит к вагону, в это время по ступенькам сходит другой жандармский офицер. Кецховели, ничуть не смутившись, пропускает его, а затем подымается в вагон. Одет был Кецховели отлично, как этого требовала обстановка. Он занял место в вагоне второго класса, за ним поднялся я. Вошел в купе, положил вещи на сетчатую полку, затем откланялся, сняв фуражку, и вышел. Поезд сейчас же отошел.