Лев Данилкин - Человек с яйцом

Если отложить микроскоп, перестать фиксировать отдельные изъяны и попытаться охватить прохановскую биографию одним взглядом, мы увидим, что вся деятельность этого человека обусловлена импульсами, совокупность которых можно назвать программой, заветом, составленным Духом. Человек есть то, что нужно преодолеть. Природа есть то, что нужно преодолеть. Смерть есть то, что нужно преодолеть. Консервативное общество есть то, что нужно преодолеть. Несовершенный политический строй есть то, что должно преодолеть. Обстоятельства — какими бы они ни были — есть то, что должно преодолеть. География (расстояния/климат/пространства) есть то, что нужно преодолеть. Стиль — тоже то, что нужно преодолеть. Если лестница развития существует, то по ней надо подниматься, преодолевать текущие состояния и творчески конструировать новые миры. Это не рацио, это инстинкт.

Этим инстинктом — и этой миссией, возложенной Духом — все и объясняется: поступки, «графомания», эстетические предпочтения, политическое кредо.

Что касается «графомании», то тут лучше всего держать в уме прохановское соображение (или даже афоризм) о том, что «стиль — результат великих неудач художника». Как можно это интерпретировать? Как признание в неудаче — или как открытие, что стиль — это инструмент преодоления?

По существу, история Проханова-писателя — это история о «преодолении стиля» — сначала хемингуэевского, потом набоковского, потом «советского», потом новорусского-вседозволенного — всегда сильными методами, «фольклором», «авангардом» сначала и «галлюцинозом» потом.

Его, кажущееся обывателю анекдотичным, экстенсивное письмо, безудержное писательство, стремление моментально «закатать в роман» все что ни попадя — есть, по сути, инстинкт преодоления хаоса наличных явлений, инстинкт переработки частиц низшего порядка в более сложно организованные системы, инстинкт создания конструкции, движения, развития, перевод слов/информации из одной стадии в другую, не идеальную, но более высоко организованную, отвечающую более строгим требованиям. Просто «события», факты истории, пусть даже самые курьезные, в его иерархии — это частицы низшего порядка; не закатанные в роман, не переработанные, они — ничто, не преодолевший себя материал, не имеющий, по сути, ценности. Чтобы извлечь из него энергию, его нужно преодолеть, переработать.

Пресловутая «энергетика» прохановских текстов, в которой ему не отказывают даже самые скептичные эксперты, как мы видели, не сводится ни к оригинальным метафорам, ни к «галлюцинозу», ни к впечатляющему богатству тезауруса, ни к универсальной эрудиции автора, склонного оперировать терминами и метафорами из гуманитарных и естественных наук — геологии, естествознания, медицины, агрономии и инженерии, ни к словосочетаниям вроде «ионизированная плазма» и «контакт с биосферой», употребленным вне свойственного им контекста. «Энергетика» — это заложенная в стиле способность к самопреодолению.

Генетически прохановская «энергетика» связана с прохановским «конструктивизмом», конструктивистским восприятием материала: он сам обнажает техническую основу и функциональность своих творений, не стесняется экономить на отделке — ради того, чтобы добиться выработки максимального количества энергии. Любимая цитата Проханова — из Корбюзье: «Дом — комфортная машина для жилья». Прохановский роман — машина (не слишком комфортная, увы) для преобразования материи, комбинат, преодолевающий наличное состояние материала — словесного, исторического, идеологического; плотина, куда нагнетается некий природный, собранный в ходе многочисленных разведок материал, с тем чтобы переработать его в новое состояние и извлечь из него энергию. Не случайно любимые объекты Проханова — плотина, ГЭС, АЭС, искусственно сооруженные перегородки, созданные для того, чтобы, одолев природную инерцию, заставить материю работать, выжать из нее энергию. У него даже Курский вокзал описывается как «плотина из стекла и бетона, дрожащая от давления, в бурлящих водосбросах толпы». Такой же плотиной является и писатель, который нагнетает в текст поток слов и явлений, чтобы затем выработать из них энергию. Слишком толстые романы? Слишком монотонные синтаксические конструкции? «Ющенко ужасен. Засыпан холерными отметинами. Укушен… Обмазан…» Ну так чем больше слов, чем мощнее поток — тем больше энергии, тем больше шансов преодолеть уже достигнутое и известное; безусловное благо в его системе ценностей. Дух дышит где хочет, и в передовице про Ющенко тоже.

Что касается эстетических предпочтений Проханова — наугад вспоминаются кишащие экскаваторами котлованы, конструктивистская архитектура, фольклорный примитивизм — то такой почти эксцентричный выбор также связан с присущим ему представлением о том, что мир, в том числе его наличная, нынешняя красота — это тоже объект не просто эстетического любования, но и то, что нужно преодолеть. Проханов — ярко выраженный наследник — точнее, последыш — советского модерна 20-х годов; его уверенность в том, что у человечества есть некий общий проект, и в необходимости изменения текущего состояния человека и мира — отчетливо модернистская. Красота сама по себе, желающая только законсервироваться в наличном состоянии, — опять же, наугад: викторианской Англии, киплинговского поместья — не имеет в его системе ценности; красиво лишь то, что страстно хочет себя преодолеть. А «просто-красота», желающая только законсервироваться в наличном состоянии — мертвая материя, оставляющая Проханова равнодушным. Это объясняет его кажущееся посторонним абсурдным предпочтение отечественной природы открыточным европейским пейзажам, русской азиатчины — западному орднунгу.

С «текущей» точки зрения у скептиков всегда найдутся предлоги дисквалифицировать его как «плохого писателя», а то и «графомана». Да, со стороны все эти его попытки «закатать» и «преодолеть» могут казаться нелепыми, смехотворными, несдержанными — у здравого смысла на этот счет есть множество диктумов, вплоть до «поспешишь — людей насмешишь» и проч. Однако если смотреть на мир не с точки зрения сегодняшней, синхронной, а «из завтра», — то именно такие экземпляры человеческой породы представляются наиболее ценными, поскольку они подталкивают человечество к самопреодолению и, соответственно, к развитию.

Проханов — тот тип, что порождается российскими просторами, которые, по мнению философа Федорова, служат переходом к космической шири; бесконечная повторяемость отечественного ландшафта способствует появлению интеллектов, ищущих, как преодолеть это однообразие метафизически, какой смысл заложен в отсутствии здесь всякой структуры, почему рациональный подход пробуксовывает, — и уловить божий промысел, касающийся их самих. Зачем я здесь? — в сущности, это самый частый вопрос из тех, что задают себе прохановские герои — гораздо чаще, чем вступать ли им в партию и нужно ли вторгаться в Афганистан. Затем — отвечают они всей своей деятельностью, — чтобы зафиксировать полноту этого мира и творчески преодолеть ее. Почему может быть интересна его биография? Потому что это не только история на тему «как может быть», «русский эксцентрик» — а «как должно быть», «русский извод Духа-в-действии».