Владимир Шморгун - Красный сокол

Владимир Шморгун

Прочитав очерк о советском асе, награжденном немецким «Железным крестом», я загорелся: во что бы то ни стало узнать какие-нибудь подробности из жизни летчика сталинской гвардии, если не от него самого, на что очень мало надеялся, то хотя бы от его детей или знакомых, уцелевших в огне Второй мировой войны и доживших до моего весьма преклонного возраста, несмотря на мощнейший морально-психологический удар в связи с развалом Советского Союза. С этой целью я отправился в Москву искать правду, зарытую в недрах столичной осведомленности под гнетом давности исчезнувших архивов, умерших свидетелей, засекреченных учреждений и несохранившихся реликвий.

Прежде всего я «раскопал» своих сослуживцев по Днепровской военной флотилии, иногда тусующихся в кулуарах Московского комитета ветеранов войны, что недалеко от станции метро «Смоленская» на Арбате. Но они ничего конкретного не дали моему страждущему уму, кроме общеукрепляющих пилюль: «Ищите и обрящете!» за рюмкой водки в дешевой забегаловке. Но председатель Совета ветеранов Волжско-Днепровской флотилии полковник Седышев оказался настолько в доску своим, что свел меня с ветеранами подкомитета Военно-воздушных сил, которые показали мне краткий автобиографический словарь в красном переплете «Герои Советского Союза», изданный еще до перестройки. И…

О, счастье бескорыстного правдоискателя! Вот она, таинственная жар-птица запоздалого изыскателя сермяжной правды! Надо хватать ее хотя бы за хвост. Тогда в руках может оказаться, по меньшей мере, хоть одно перышко, по которому нетрудно восстановить, как по черепу неандертальца, скелет даже несохранившегося подвида воздушного аса времен двухлопастных пропеллеров и деревянных крыльев. Главное — скелет. Остальное, перья там или мясо — плод писательского воображения. Дело рук мастера художественного авантюризма.

По моему запросу городское справочное бюро выдало мне… Ах, это смутное время дефолта! Падения стоимости денежных знаков, ценных бумаг, нравственных устоев и бюрократической ответственности! Набор еле распознаваемых слов и цифр: дом 1, корпус 2, квартира 183 на Кутузовском проспекте подвигнул меня на героические муки в крещенские морозы. Отыскав дом, я потратил целый день, звоня по домофону второго, а потом седьмого корпуса огромного дома, пытаясь выяснить охрипшим голосом у соседей: кто хозяин абсолютно глухого жилища, не реагирующего на вопль моего осевшего горла? Куда он запропастился? Когда бывает дома? Какого возраста и пола? Но никто ничего вразумительного не мог мне ответить, а, следовательно, и открыть дверь подъезда, чтобы оставить в замочной скважине записку снисходительного содержания.

Вечером дочь, глядя на мой приунывший лик исследователя московских дебрей, поинтересовалась результатами поисков жар-птицы. Я обрисовал ей все свои постыдные потуги в попытке добиться домовой правды.

— Не переехал ли он к сыну или дочери? — проронила Наташа, наставляя внучку искусству шинкования капусты для борща. — Вот она и пустует.

— Или давно умер, а данные в справочном бюро устарели, — поразмыслил я вслух.

— Это исключено. В случае смерти паспорт изымается и всё такое меняется. Скорее всего, в справке что-то напутали. Выдали однофамильца-двойника или корпус дома указали неверно. При таком всеобщем обвале всё возможно, — пояснила ситуацию наследница моего литературного права. Остальных наследников мой бесценный труд сочинителя не интересует. Она меня поддерживает во всех литературных предприятиях сомнительного толка. Без нее я бы не утвердился в московской богеме новой формации. Полина тоже мне как будто сочувствует. Да что толку от внучки-попрыгучки? Дедушка точно ведает, где внучка обедает, а поститься ей и без него несложно. Одним словом, Наташа не дала погаснуть малюсенькой искорке в моей порядком остывшей душе: — Эх, ты, археолог фамильных раскопок! Копай глубже!

На следующий день, прихватив на всякий случай бутылочку кубанского коньяка, я разыскал жилищно-эксплуатационный отдел этого дома. Увы! И там никто не смог внести ясность на счет легендарного обладателя «Железного креста».

Выйдя на свежий воздух, я пошевелил мозгами и пригляделся к цифрам. В самом деле, может быть, ларчик просто открывается? Что если переставить первые две цифры? Это же совсем рядом! Перейти лишь улицу и дом перед тобой, как пень перед травой. Попыток — не убыток. Я ударился на другую сторону проспекта.

Захожу во двор. Встретившийся абориген дома объясняет: «С торца — вход в гостиницу «Украина». А крыло вдоль проспекта и есть первый корпус».

Пытаюсь пробиться внутрь дома через один, другой, третий подъезд — не тут-то было. То квартиры такой нет, то фирма какая-то в подъезде, то дверь, окованная железом, не подает признаков жизни, то вход закрыт на ремонт, то… Наконец в пятом или седьмом дежурный пояснил, что нужная мне квартира располагается в соседнем подъезде. Подхожу к высокой массивной двери с толстой деревянной ручкой средневековой выделки. Стучу, дергаю за рукоятку. Появляется вахтер. Спрашиваю: «Не здесь ли живет полковник в отставке Федоров?»

— Здесь, — отвечает пожилой охранник полутемного тамбура.

— Дома он? Можно к нему пройти?

— Сейчас узнаю. Кто вы?

— Скажите: сослуживец с презентом.

Немногословный портье высоких хором удалился к телефону в глубине коридорчика, оставив меня перед второй дверью, такой же высокой, но менее представительной. Через некоторое время возвратился, промычал равнодушно: «Дома. Проходи». Открыл вторую дверь, пропустил вперед. «Вот лифт. Восьмой этаж. По коридору прямо. Сами сможете?»

Поднимаюсь. Нахожу дверь с табличкой священного номера. Нажимаю на звонок. Слышу кто-то шурудит за дверью. Женский голос спрашивает:

— Кто там?

В сотый раз проворачиваю мозги так, чтобы не оплошать при ответе: лишь бы открыли дверь, а там всё образуется. Горький опыт достучаться к кому-нибудь в доме подсказывал: нужно отвечать витиевато, интригующе, не лгать, но в то же время и обмануть бдительную москвичку, запуганную бандитами «из горгаза» и пресловутой Чечни.

Как можно спокойнее отвечаю:

— Сослуживец Ивана Евграфовича по фронту.

Думаю, на каком-нибудь из фронтов: Кавказском, Украинском или Белорусском и он воевал. Не может быть, чтобы такой летчик не побывал хотя бы на одном из этих направлений.

Женщина, наверное, поверила и приоткрыла дверь, удерживая ее на цепочке. Убедившись, что я не тяну на бандита-домушника, смело оборачивается ко мне спиной и кричит: