Анатолий Маркуша - Бессмертный флагман (Чкалов)

Итак, 2 февраля 1904 года на берегу великой русской реки родился Валерий Павлович Чкалов.

Много лет спустя один из самых выдающихся летчиков нашей страны, Герой Советского Союза Михаил Михайлович Громов скажет:

«Чкалов родился для дел героических».

Но это будет потом, спустя целую жизнь, недолгую, яркую и удивительную…

А за два месяца до рождения Чкалова старшая сестра братьев Райт — Кетрин получила телеграмму: «Сегодня мы совершили три полета на аппарате с двигателем. Рады безмерно, к рождеству думаем быть дома».

К этим трем моторным полетам Вильбур и Орвил Райты пришли не вдруг — позади остались годы усиленных занятий, раздумий, опыты с воздушными змеями, планерами, постройка аэродинамической трубы, в которой они продули больше двухсот крыльевых профилей и бесчисленное множество моделей летательных аппаратов; позади остались изучение наследства Отто Лиллиенталя, переписка с профессором Октавом Шаньютом, множество сомнений. (За два года до первого полета Вильбур Райт предложил Орвилю держать пари: человечество освоит моторный полет не раньше, чем через тысячу лет…)

Получив телеграмму от братьев, Кетрин Райт немедленно позвонила редактору дайтонской газеты и поделилась с ним сенсационной новостью. Против ожидания редактор не всполошился, не ударил в праздничные колокола, а весьма сдержанно ответил:

— Я очень рад, что мальчики будут дома на рождество. А что касается полетов, то меня на этом не проведешь: математически доказано — человек летать не может…

«Мальчикам» Райт было в ту пору тридцать шесть и тридцать два года, «мальчики» успели получить солидное техническое образование, знали толк в велосипедах, участвовали в автомобильных гонках.

Первый полет райтовского самолета продолжался три с половиной секунды. Но уже через два года их машина смогла продержаться в воздухе тридцать восемь минут и покрыть расстояние в сорок километров…

Новорожденный двадцатый век оказался действительно стремительным…

Маленький Чкалов едва научился реагировать на свет, когда японские миноносцы напали на русскую эскадру в порт-артурской гавани.

В ту пору Джек Лондон, в будущем один из любимейших писателей Чкалова, с великими трудами пересек Тихий океан и, вступив на землю Кореи, напряженно вглядывался в измученные лица русских пленных. «Американский бунтарь» Джек Лондон пытался понять, кто же виноват в этой бессмысленной бойне…

А Лев Толстой, отвечая на вопрос американской газеты, писал: «Я ни за Россию, ни за Японию, а за рабочий народ обеих стран, обманутый правительствами и вынужденный воевать противно своему благосостоянию, своей совести и религии».

Четырьмя днями позже Чехов говорил: «Вчера получил я из Владивостока письмо от одного молодого человека… ехал он во Владивосток весело, а там вдруг почувствовал отчаяние…»

«Уповая на помощь божию и глубоко веря в наше правое дело, я твердо убежден, что войска и флот сделают все, что подобает доблестному русскому воинству, для поддержания славы России», — всенародно объявил в те же дни пехотный полковник Романов, он же Николай II, самый бездарный самодержец Российской империи…

Мальчик с жадностью сосал материнскую грудь, когда на соревнованиях в Остэнде автомобиль преодолел дистанцию в один километр за двадцать одну секунду, установив абсолютный рекорд скорости на земле — сто шестьдесят шесть километров в час. Кстати сказать, самолетам до этого рубежа было еще весьма далеко — летать и летать!..

Молодой двадцатый век действительно показывал себя с первых шагов моторным.

В том же 1904 году профессор Николай Егорович Жуковский основал на подмосковной станции Кучино аэродинамический институт. Тот институт, что с годами стяжает прочную мировую славу, что подарит нашей стране самые быстрые, самые дальние, самые высотные крылья.

В том же 1904 году в Михайловское артиллерийское училище поступил семнадцатилетний Петр Нестеров, будущий прославленный военный летчик, творец мертвой петли, со временем справедливо переименованной в петлю Нестерова.

Чкалов еще не вступил в сознательную жизнь, еще ничего не умел, еще ничего не знал; только был в этом мире, а Время уже готовило ему необыкновенную судьбу, прокладывало голубой, высокий, стремительный путь в Будущее…

«Жить можно только будущим». — Александр Блок.

1904 год был на исходе.

22 декабря Владимир Ильич Ленин писал: «В широких кругах пролетариата, среди городской и деревенской бедноты явно усиливается глухое брожение».

Мальчик рос. Рос крепеньким, подвижным, сильным. Он рано начал ходить и очень рано вступил в большой открытый мир, расстилавшийся за порогом отцовского дома.

Этот мир был синим, зеленым, вольным — под обрывом, на котором стоял чкаловский дом, катила свои неспешные воды Волга, багряное солнце поднималось в неоглядной дали противоположного берега, и тогда река словно просыпалась — светила металлическим блеском, вздрагивала миллионами ослепительных зайчиков и звала, тянула к себе с неудержимой силой.

Волга! Старый писатель, хорошо знавший свой край, вспоминал: «Вольное дыхание великой реки, ощущение безмерности ее простора и всюду подстерегающие волгаря опасности… Все приучает здесь к дерзкому панибратству со стихией, близкой и столь же враждебной, жестокой к промашкам и трусости. С духовной крылатостью Волга дарит умельство, ястребиную остроту глазе, твердость руки…»

Документально подтверждается — Василёво, первая взлетная полоса Чкалова, — «одно из тех селений, жители которого никогда не знали крепостного права».

Свободная земля родит свободных людей.

Маленький Чкалов, как все волжские мальчишки, быстро выучился плавать, нырять, он рано встал на лыжи и безбоязненно скатывался с самых высоких круч на санках.

Он был мал, а Волга огромна. Огромна и беспощадна. Он заплывал на самую стремнину, вскарабкивался на плывущие баржи и прыгал в воду.

— Врешь — не возьмешь!

— Потонет, — предупреждали отца соседи, старые волгари, добрые приятели, — гляди, пропадет парень.

Павел Григорьевич поругивал сына, случалось, грозил выпороть, но так — больше для порядку. Верил — не потонет, не пропадет.

А когда река замирала подо льдом, когда снег выбеливал склоны крутого правого берега Волги, приходило самое лихое время — время лыж.

Ветер свистел в ушах, коромыслом клубилась белая пыль из-под полозьев, и воздух становился ощутимо плотным.