Милош Кратохвил - Ян Гус

Именно в такой обстановке складывалось учение Яна Гуса, которого Ф. Энгельс относит к числу типичных представителей бюргерской «ереси»[4].

Учение Гуса не было чем-то застывшим, неизменным. Оно формировалось в тесной связи с ходом событий, его положения складывались по мере того, как Гус постигал существо окружавшей его жизни.

На первых порах чешский реформатор еще критикует не. церковь, а отдельных ее представителей. Он бичует пороки духовенства, но не распространяет своих выводов на весь организм католической церкви. Постепенно, по мере углубления внутренних противоречий в стране, его проповеди начинают менять свой первоначальный характер. Они приобретают национальную окрашенность. В них выдвигается все больше общих принципов, которые относятся к самой церковной организации. Теперь он резко выступает против продажи индульгенций — грамот, дающих за особую плату «отпущение грехов», теперь он горячо возражает против неодинаковых форм причастия для церковников и мирян и т. п. Наконец в последние годы жизни, находясь в изгнании, Гус полностью порывает с католическим клиром и всеми его атрибутами. Он отрицает особое положение папы и даже необходимость его власти, обрушивается на кардиналов и других князей церкви, критикует всю церковно-феодальную иерархическую систему и отвергает важнейшее из таинств — таинство причастия. Таким образом, в своей законченной форме учение Гуса представляло страшную угрозу не только для католической церкви «во главе и членах», но и для феодального строя в целом.

Однако, воздавая вслед за М. Кратохвилом должное как учению Гуса, так и бессмертному величию его подвига, мы не можем полностью согласиться с некоторыми положениями авторской оценки.

Мы не можем признать, что Гус был «первым революционером нового времени», и не только в связи с тем, что он действовал не в новое время, а в средние века, но и главным образом потому, что он был действительно далек от революции. Лично Гус не стремился к низвержению существующего строя, хотя и выступал против царившей в нем несправедливости. Выражая объективно интересы народных масс, он был скован ограниченностью, свойственной всему чешскому бюргерству, идеологом которого он оставался прежде всего. Лишь в дальнейшем, в ходе гуситских войн, из его учения сделают те революционные выводы, о которых он сам и не помышлял.

Учение Гуса и революционная практика таборитов — далеко не одно и то же; об этом не должен забывать советский читатель, знакомящийся с интересной и содержательной работой М. Кратохвила.

Возвращаясь к автору, мы должны будем отметить еще некоторые его положения, являющиеся спорными, а также отдельные неточности, впрочем весьма малочисленные.

Прежде всего нельзя не заметить, что М. Кратохвил чересчур упрощенно объясняет происхождение феодального строя, выводя его чуть ли не целиком из воли короля. В действительности феодализм — это целая общественно-экономическая формация, при установлении которой роль королей и других деятелей не имела большого значения; в основе ее лежал феодальный способ производства, который и определил в конечном итоге все ее институты и особенности.

В. И. Ленин указывает на четыре основные черты, определяющие феодальный способ производства: во-первых, господство натурального, замкнутого хозяйства, когда все, что производится в нем, все в нем же и потребляется; во-вторых, обязательное наделение крестьянина землей и прикрепление его к этой земле; в-третьих, личная зависимость крестьянина от феодала и внеэкономическое принуждение крестьянина феодалом, то есть принуждение силой; в-четвертых, рутинная техника производства[5].

Несколько примитивно выглядят в трактовке М. Кратохвила причины перехода общества к товарно-денежным отношениям. Он говорит, что «люди… начали придумывать новые способы производства ценностей», но забывает, что в основе указанного перехода лежит великое общественное разделение труда — отделение ремесла от сельского хозяйства — и сложение на этой основе нового общественного организма, средневекового города. Надо добавить, что автор слишком рано — гранью XIV и XV веков — датирует «отживание феодальной основы общества».

Вызывает возражения суммарная авторская характеристика борьбы между церковью и всеми другими сословиями как борьбы всех против всех, а также преувеличенное и повторяющееся. подчеркивание антагонизмов внутри феодального общества, образующихся на религиозной почве. Не следует забывать, что различные классы и социальные слои в Чехии выступали против католической церкви по разным соображениям и с неодинаковой решительностью. Основной антагонизм был один: непримиримая борьба между угнетателями — феодалами и угнетаемыми — крепостными крестьянами. Что же касается, например, борьбы между церковью и панами, то это была борьба внутри господствующего класса, борьба, имеющая второстепенное значение, напоминающая, по образному выражению Гуса, грызню двух собак из-за одной кости. В конечном итоге между крупными феодалами и церковью не было и не могло быть непримиримого антагонизма; они (как показало будущее, в частности Базельский собор, в отношении оценки которого советские историки никак не могут согласиться с М. Кратохвилом) легко договаривались между собой.

Вряд ли уместны дважды повторенные автором замечания о безработице среди бедняков. Для средних веков это звучит как модернизм. При феодализме с господствующим натуральным хозяйством безработица, разумеется, не могла иметь места.

Определенную неточность автор допускает, когда, перечисляя народные восстания XIV–XV веков, «первой ласточкой» называет Флоренцию. Первой ласточкой грозных классовых боев этого времени было, без сомнения, восстание Дольчино в северной Италии, начавшееся в 1303 году. Что же касается восстания чомпи во Флоренции, то оно было скорее одним из последних в этой серии великих движений, ибо произошло лишь в 1378 году — через двадцать лет после французской Жакерии и всего за три года до восстания Уота Тайлера в Англии.

Таковы те основные замечания и сомнения, которыми мы можем поделиться с М. Кратохвилом. Разумеется, они ни в коей мере не уменьшают отмеченных выше больших достоинств книги, книги, которую советская молодежь прочтет с интересом.

Кандидат исторических наук А. Левандовский

Ян Гус родился в 1371 году в Гусин це, на юге Чехии, недалека от Прахатиц.

Пейзажу в окрестностях Гусинца присуще все то, что определяет своеобразие и красоту южной Чехии: пологие волны холмов, мирные долины, синеющие ковры лесов, яркая белизна деревенских домиков, вьющиеся ленты речек и ручьев — и рядом с этим отвесные скалы, глубокие ущелья и величавые силуэты Шумавских гор на горизонте. Даже залитый солнцем, этот край кажется каким-то задумчивым, серьезным и в то же время приветливым, ласковым.