Ольга Елисеева - Вельможная Москва. Из истории политической жизни России ХVIII века

Через несколько минут перед измученными путниками открылся вид белоснежного усадебного дворца, ярко выступающего на фоне изумрудной зелени парка. Хозяин усадьбы — князь Потемкин остался на юге, где начались турецкие провокации на границе. Но его дом был готов принять огромную и разноязыкую царскую свиту. У ворот маленький оркестр играл приятную музыку.

Дубровицы очень понравились Екатерине. Но еще больше они приглянулись ее молодому фавориту Александру Матвеевичу Дмитриеву-Мамонову. Изнеженного красавца, серого от усталости, почти вынесли из кареты; в тиши и прохладе мраморных сеней он очнулся, но так и не пришел в себя от восхищения. Великолепное имение с обширным французским парком, усадебным дворцом во вкусе елизаветинского времени и знаменитой своей необычной архитектурой позднего барокко Знаменской церковью пленили воображение 29-летнего вельможи.

Современники, обычно не расположенные к любимцам Северной Минервы, о Мамонове отзывались в целом довольно доброжелательно. Александр Матвеевич был скромен, хорошо воспитан и очень образован. Он принадлежал к древнему дворянскому роду, ведшему свое происхождение от Рюрика. Среди его предков были киевские, а затем смоленские князья, от одного из них — Дмитрия Александровича — отходила ветвь Дмитриевых, на службе у московских государей получившая прозвание Мамоновых. Мамоновы обладали крепкими корнями в Москве. Отец будущего фаворита Матвей Васильевич с 1763 г. был вице-президентом Вотчинной коллегии, располагавшейся в старой столице.

Дмитриевы-Мамоновы состояли в родстве с Потемкиными, поэтому молодой человек, едва поступив на службу в гвардию, оказался адъютантом светлейшего князя. Григорий Александрович обратил внимание на образованность и ум поручика из хорошей семьи. Придворный анекдот гласит, что, когда князь показал императрице портрет Александра Матвеевича, она заметила: «Рисунок хорош, но краски не важные». На Екатерину смотрело лицо нового поколения русской аристократии, духовно уже близкого эпохе сентиментализма. Он напоминал когда-то оставленного ею Станислава Понятовского. Та же образованность, застенчивость, даже апатичность… Действительно, молодой Мамонов был утончен до рафинированности, и в его образе преобладали больше мягкие, акварельные тона, а не густые сочные мазки, свойственные таким натурам как Орловы и сам Потемкин.

Секретарь саксонского посольства Гельбиг, обычно раздражительный и резкий, говорил о Мамонове в благожелательной манере: «очень умен, проницателен и обладал такими познаниями… в некоторых научных отраслях, особенно же во французской и итальянской литературах, что его можно было назвать ученым; он понимал несколько живых языков, а на французском говорил и писал в совершенстве».

Заметив прекрасный слог молодого поручика, Екатерина быстро привлекла его к ведению переписки с иностранными корреспондентами. Сама она писала по-французски не безупречно, иногда употребляя тяжеловесные немецкие обороты. По собственному выражению императрицы, ей нужна была «хорошая прачка, чтоб стирать написанное». Именно такой «прачкой» для Екатерины стал Дмитриев-Мамонов, довольно серьезно редактировавший ее стиль. Александр Матвеевич писал пьесы, некоторые из них были поставлены в Эрмитажном театре, хорошо рисовал, делал удачные карикатуры мелом, от которых умирало со смеху избранное придворное общество на камерных собраниях у императрицы. Среди его архива, разобранного уже в первой четверти XIX в. дочерью графа, был обнаружен искусно вырезанный силуэт Екатерины II.

Обладая врожденным вкусом, Мамонов любил носить красное, гармонировавшее с его черными глазами. Поэтому сначала Екатерина, а за ней и весь двор прозвали его «Красный кафтан». Протеже Потемкина, Мамонов принадлежал к его партии. Часто отсутствуя в столице, князь нуждался в преданном ему человеке возле императрицы. Первые годы своего фавора Александр Матвеевич оправдывал надежды покровителя. Однако близилось время, когда молодой человек, почувствовав степень своего влияния на Екатерину, захотел занять при ней первую роль. Пустяковый, на первый взгляд, случай с Дубровицами стал своего рода пробой пера, попыткой показать покровителю, как много он значит для императрицы.

По общему мнению, Мамонов имел один весомый недостаток — страсть к накоплению и приобретению. Иными словами, жадность. Образ Дубровиц оставил в его сердце незаживающую рану, и после отъезда Александр Матвеевич приступил к императрице, умоляя купить для него подмосковное имение Потемкина. Князь любил Дубровицы. Село было куплено Григорием Александровичем в 1781 г. у князя С. А. Голицына, оно располагалось на старых боярских землях и было застроено с размахом. Хотя сам светлейший там не жил, но денег на приведение в порядок запущенного прежними разорившимися владельцами имения не жалел. Особая привязанность князя к Дубровицах объяснялась тем, что он сам думал под старость, подобно другим русским отставным вельможам, перебраться в Москву и здесь доживать свой век. Но судьба не отпустила ему ни времени, ни места для покоя.

Екатерина II считала Дубровицы просто одним из многочисленных имений светлейшего, которые он нередко продавал в казну для уплаты долгов, а затем вновь получал от императрицы в подарок. Потемкин часто расходовал свои деньги на государственные нужды и, по меткому выражению принца Ш.-Ж. де Линя, «владея миллионами, вечно сидел без денег». Поэтому ничего дурного в покупке Дубровиц Екатерина не нашла. Уже через два дня после посещения имения 25 июня из Коломенского императрица отправила светлейшему князю письмо о своем намерении купить у него имение. «Естьли вы намерены продавать, то покупщик я верный, а имя в купчую внесем Александра Матвеевича», — писала она.

Идея Потемкину не понравилась. Но и прямо сказать об этом императрице он не мог: она столько раз выручала его деньгами, делала так много бесценных подарков, и отказать ей сейчас в пустяковой просьбе, значило обидеть ее. Он велел своему управляющему в Петербурге М. А. Гарновскому затягивать дело. И тут Оттоманская Порта разорвала мир. Для Потемкина Дубровицы сразу отодвинулись на задний план.

Обострение политической обстановки усилили роль Мамонова при дворе, императрица делилась с ним многими секретными сведениями, допустила к ознакомлению с донесениями с театра военных действий, расширила доступ к своей личной переписке. Это льстило честолюбию фаворита, но даже возбуждение крупной политической игры не затмевало в его глазах тихих радостей стяжательства. «Александру Матвеевичу приятно чтение реляций, но еще приятнее дела дубровицкие», — не без сарказма замечал Гарновский в письме В. С. Попову, начальнику канцелярии светлейшего князя. А ведь донесения начала войны были безрадостны. Первые неудачи, отход вглубь территории, страшное известие о том, что многодневной бурей уничтожен Черноморский флот, вышедший в море на поиски противника… Без флота не только невозможно было штурмовать Очаков, но и защищать Крым. До Дубровиц ли? Занятый и измученный Потемкин, наконец, сдался. Просто отмахнулся. Да и не нужны они ему уже были, Дубровицы, без флота, без Тавриды…