Валерий Шубинский - Зодчий. Жизнь Николая Гумилева

132

Цит. по: Э. Русинко. Гумилев в Лондоне: Неизвестное интервью // Николай Гумилев: Исследования. Материалы. Библиография. С. 300.

Там же. С. 305–307.

Это не совсем так: Джон Курнос (Kournos), американец русского происхождения, был другом Паунда и Олдингтона и печатался в весьма престижных британских изданиях.

Банкирская семья Поляковых была довольно многочисленной. Возможно, А. Э. Полякова была вдовой Лазаря Соломоновича (1842–1914), самого известного представителя этого клана, председателя Московского земельного и Московского торгового банков, действительного тайного советника, консула турецкого, консула персидского и проч., и проч., умершего в Париже перед самой войной.

Бывший военный атташе в Швеции и Персии генерал-лейтенант Михаил Александрович Занкевич (1877–1945) в дни войны находился в действующей армии, а в 1917-м, перед назначением в Париж, некоторое время исполнял должность генерал-квартирмейстера.

Имеется в виду 3-я бригада.

Занкевич, которому ходатайство было передано, отказал «ввиду небольшого числа офицеров, несущих дежурство».

Примечательное свидетельство! Шарль Моррас (1868–1952), неоклассик в искусстве и пламенный националист в политике, основатель Action française, начинал свою деятельность как активный антидрейфусар, а закончил как один из ближайших сподвижников Петена. Умер он вскоре после выхода из заключения.

См. у Е. Е. Степанова.

Или все же отличались? «Керенский — какая тема для трагедии лет через пятьдесят!» — обронил Гумилев как-то Георгию Иванову. Злосчастного «кратковременного вождя», чья судьба казалась большинству темой скорее не трагедии, а фарса, воспел Мандельштам — правда, при ложном известии о его гибели. «Благословить тебя в далекий ад сойдет стопами легкими Россия». Но к этой трагедии уж в полной мере оказалась применима формула Бродского: гибнет не герой, а хор.

Гумилев общался с ним в 1917 г. — между прочим, напомнил о «хорошенькой дочке» его старого друга Н. Ф. Арбенина. «Да, какие-то дети были», — небрежно ответил К. Д. Набоков, «к женщинам равнодушный», как сказано в «Других берегах».

Сборник членов одноименного кружка, который включал Г. Иванова, Г. Адамовича, Н. Оцупа, В. Рождественского, С. Нельдихена, Д. Майзельса, Е. Тагер, Б. Верина. Все эти поэты (кроме Майзельса и Тагер) либо уже входили, либо спустя несколько лет вошли в близкое окружение Гумилева.

Ср.: на «Счастливом домике» Ходасевича — ни одной пометки!

Раньше, в Царском, во время войны Гумилев, по свидетельству Ахматовой, говел. Но это немного другое: ритуальное поведение приехавшего с фронта на побывку воина…

По этой же причине Гумилев подчеркнуто употреблял при обращении слова «господин», «господа», обращаясь так, между прочим, и к своим студийцам-краснофлотцам. Когда его поправляли («Господ больше нет!»), отвечал с усмешкой: «Такого декрета еще не было». Характерно, что в черновиках в эти годы Гумилев пользуется то старой, то новой орфографией, в беловых же рукописях и в надписях на книгах старается следовать старым правилам.

См.: Н. Гумилев и русский Парнас. СПб., 1992. С. 105–108.

Альбом Р. В. Руры // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1997 год. СПб., 2002. С. 390–396.

Уэллс в своей «России во мгле» упоминает этот эпизод, но реплики Гумилева у него нет.

Гумилевых? В 1830-е гг. это была семья сельского дьячка.

В Институте живого слова он, однако, еще зимой 1920–1921 гг. возглавлял некий литературный кружок под названием Laboremus (лат. «Давайте поработаем»). Из участников этой группы известно лишь одно имя — Ольга Ваксель. По ее свидетельству, занятия иногда происходили дома у мэтра. «Не переставая разговаривать или хвататься за книжку, чтобы прочесть ту или иную выдержку, мы жарили в печке баранину или пекли яблоки». Баранину, яблоки — зимой 1920 г.? Звучит невероятно.

Потом от Laboremus отделилась другая группа — «Метакса» (слово означает шелк-сырец). Члены Laboremus называли раскольников «Мы, таксы». Был ли как-то связан Гумилев с этой второй группой, неизвестно.

Тут очень хорошо видна суть гумилевского «монархизма»: «власть царей», по крайней мере прежних, живших в Царском Селе, — лишь меньшее зло в сравнении со «злыми детьми».

В пятницу Гумилев присутствовал, кроме того, на заседаниях во «Всемирной литературе» и Секции исторических картин; другим присутственным днем во «Всемирке» был вторник; в понедельник — Балтфлот, вторник — Пролеткульт… Все это — помимо переводческой и редакторской работы за письменным столом. Во второй половине года Балтфлот отпал, но прибавился Союз поэтов.

В первом издании этой книги цитируется по рукописи из фонда Лукницкого в ИРЛИ.

Ниже использованы материалы из двух неопубликованных статей А. Л. Дмитренко, любезно предоставленные мне автором.

И. — то есть Иосиф.

Эти два слова купировались во всех советских изданиях.

Второй номер под названием — «Альманах Цеха поэтов», третий и четвертый (вышедший в 1923 г. в Берлине) — просто — «Цех поэтов».

Из поэтического архива В. С. Алексеева / Публ. А. Л. Дмитренко // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1997 год. СПб., 2002. С. 403–430.

Получается ненамеренный политический каламбур.

Знаменательное свидетельство! Действительно ли Гумилев в конце жизни разлюбил стихи Анненского, как пишет Адамович?