Эдит Пиаф - Моя жизнь

Я поднялась и позвонила своему доктору, умоляя его немедленно приехать. Мое психическое в нервное сопротивление было на исходе.

Когда через несколько минут он позвонил у дверей, я заставила себя пойти открыть и чуть не упала ему на руки таких это стоило мне усилий.

После быстрого осмотра он дал мне большую дозу кортизона, чтобы успокоить боль, и снотворное. В течение часа он ждал, пока я засну.

Наутро я ничего не сказала Тео. Вечером, совершенно измотанная, я даже пела с ним в Олимпии.

Вернувшись домой после концерта я сразу легла. Мои мучения возобновились, раздирая меня на части. Деформирующий ревматизм — это нечто ужасное. А я ведь собиралась выходить замуж. Через два дня, благодарение Богу, мой приступ кончился. Это было за три дня до церемонии. Силы мои восстанавливались. Однако испытания еще не кончились. В тот же день я простудилась, сама не знаю как и где.

Всю ночь у меня был страшный озноб, а когда я попробовала встать, рухнула на пол. Тут я все-таки вынуждена была позвать на помощь Тео. Он совершенно растерялся: «Что с тобой, Эдит? Что случилось?» А я еще пыталась жульничать. Ничего, мол, особенного, обыкновенный грипп, нечего устраивать драму. Своему врачу я приказала скрыть от Тео правду. Бедный эскулап был совсем озадачен. Он не осмеливался мне противоречить, но все это совсем не нравилось ему, тем более, что никто за мной не присматривал. Во всяком случае, он потребовал, чтобы я оставалась дома в постели до самой свадьбы, иначе он ни за что не ручается.

Но я всегда думала, что у сорной травы крепкие корни.

На следующий вечер, вместо того чтобы оставаться в тепле, я опять отправилась в «Олимпию» и пела. Присутствие Тео меня оживляло.

Но мое возвращение домой было весьма плачевно. Меня должны были поддерживать, иначе я не могла идти. Я не могла говорить, вся дрожала. Меня бросало то в жар, то в холод.

Когда меня наконец уложили в постель, я уже бредила — как мне потом рассказывали.

Вот какие воспоминания роились в моем сознании за два часа до того, как я должна была стать мадам Ламбукас.

И опять я твердила себе: «Да, правда, мы любим друг друга, но ведь моя жизнь висит на волоске. Разве не чудовищно с моей стороны привязывать к себе этого мальчика, здорового и сильного, у которого вся жизнь впереди?» И я сказала Тео: «Боюсь, что не смогу сделать тебя счастливым. Все против нас».

Он дал мне договорить. Потом взял за плечи, встряхнул и твердо сказал: «Я хочу на тебе жениться, я хочу, чтобы ты носила мое имя. Ты боишься, что не сможешь меня осчастливить, а я боюсь тебя потерять. Я не хочу больше, чтобы ты думала о своем здоровье. Ты должна наконец лечиться как следует. Я буду о тебе заботиться. В этом заключается роль мужа — быть возле жены, когда она страдает. У тебя слабое здоровье? Я знаю. Разве ты не была больна, когда я признался тебе в любви? Они же все бросили тебя тогда, все разбежались, кроме самых верных. Я был так потрясен, я понял, что люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива».

Я даже слова не могла вставить. Мой Тео не сдавался: «Ты не хочешь растратить мою молодость? Ерунда. Я уже достаточно шатался целые ночи напролет. В двадцать семь лет пора начать более осмысленную жизнь, посвятить ее кому-нибудь. Я хочу посвятить ее тебе».

Если найдется хоть одна женщина, пусть молодая, цветущая, способная устоять против подобных заявлений, — тогда я ничего больше не понимаю ни в женщинах, ни в жизни, ни даже в самой любви!

Я не плакала больше, но внутренне раскаивалась. Я повторяла себе: «Ты не заслуживаешь этого. Ты растратила зря столько радости, ты исковеркала столько жизней, начиная со своей собственной».

Но Тео уже понимал, что он выиграл сражение. Опять засияла его улыбка, против которой я бессильна. И вдруг, вытирая мои глаза, он заворчал: «Придется тебя снова причесывать. Поторопись. Ведь нас ждут. Мы не поедем сегодня в свадебное путешествие, мы будем вечером вместе петь! А когда кончатся наши выступления в «Олимпии», я увезу тебя в Грецию».

Потом все случилось очень быстро. И хорошо, правда? Все мои счастливые песни — а у меня есть и такие — пели в моей душе. Пришел доктор, дал мне витамины и тонизирующее.

Я вышла под руку с Тео. На улице последний раз закружилась голова.

Люди, которые ждали меня… Нет, они не свистели! Они требовали, чтобы мы появились на балконе мэрии — здании XVI века.

Когда я вышла из церкви, где мы получили благословение на наш союз, толпа, моя толпа, кричала: «Да здравствует Эдит! Да здравствует Тео!»

В этот момент я перестала бояться за будущее. Будь что будет!

Тихонько, только для себя одной, я бормотала:

Я была счастлива и готова продолжать свою жизнь, даже если, как поется в другой моей песне, «чем она кончится, — не знаю…»

Кавалерист из колониальных войск

Charles

Constantine

Claude

Chevalier, предугадавший мой успех

Conte

Моя дочь

Я — собака (англ.)

Шагая в бурю (франц.)

Слова без всякого смысла.

Мама (франц.)