Валерий Панюшкин - Ройзман. Уральский Робин Гуд

Предприниматель Кремко утверждает, что четырьмя годами ранее Аксана вымогала у него миллион рублей за то, чтобы не печатать в URA.RU статью о скором банкротстве его компании «Бона». А четыре года чего ж ждал, не обращался в полицию? Однако и через четыре года грозит по этому делу Аксане семь лет тюрьмы.

Директор областного телевидения Стуликов обвиняет Аксану в том, что вынудила его подписать с URA.RU договор информационного сотрудничества, а иначе грозилась опубликовать про Стуликова порочащую информацию. И это почти правда: Стуликов через свою телекомпанию действительно распределял между екатеринбургскими средствами массовой информации деньги от губернатора Мишарина, чтобы писали про губернатора хорошее. И это, конечно, дурно с точки зрения рафинированной свободы слова. Это подкуп журналистов, и журналисты становятся подкупленные. Но так все делают в регионах, мы уже говорили, иначе не выживешь. И уж совсем вранье, что Аксана вынудила Стуликова передать ей губернаторскую подачку, угрожая компроматом каким-то. Ведь если Стуликов распределил Аксане губернаторские деньги, боясь, что Аксана напишет про Стуликова какую-нибудь гадость, то выходит, Стуликов растратил казенные деньги на решение личных проблем. И тем не менее по этому обвинению грозит Аксане от семи до пятнадцати лет тюрьмы.

Предприниматель Белоносов обвиняет Аксану в том, что перевел на счет URA.RU 100 000 рублей за то, чтобы издание не печатало компрометирующих статей про политика Шадрина. Но нет никаких документов, подтверждающих передачу той взятки. 100 000 рублей на счет URA.RU действительно были переведены, но сразу же отправлены обратно. И тем не менее шесть лет тюрьмы грозит Аксане по этому делу.

Наконец, налоговая инспекция обвиняет Аксану в том, что сняла со счета своей компании и обналичила 12 миллионов рублей. И вот это Аксана правда сделала. Сняла деньги и заплатила людям зарплату, потому что новые владельцы URA.RU зарплату задерживали. И это правда незаконно – уход от налогов. По этому эпизоду Аксана идет в Главное управление МВД Свердловской области и пишет явку с повинной. За уклонение от налогов, в котором она сама же и призналась, Аксане полагается штраф. Но нет, следователи обвиняют Аксану в хищении средств (у себя же, Аксана совладелица), и грозит Аксане еще четыре года тюрьмы.

Двадцатипятилетний срок может набежать в зависимости от того, как будет вести себя Аксана и даст ли показания против Ройзмана, и как будет вести себя Ройзман. Вот это заложник так заложник.

Обыски, выемки документов, задержания. Сын Аксаны рыдает, когда идет обыск в квартире. Бухгалтер URA.RU рыдает, когда после обыска в редакции ее арестовывают (отпустят вскоре и все обвинения снимут). Аксана публикует фотографии рыдающих. Война так война.

В довершенье бед выясняется, что плод у Аксаны нежизнеспособен и беременность надо прерывать. Аксана публикует и это с тем намеком, что, дескать, довели правоохранители до гибели плода. И публикует фотографию эмбриона. И кто-то из журналистов докапывается, что не своего эмбриона Аксана опубликовала фотографию, а просто какую-то фотографию эмбриона, найденную в Сети. И поднимается вой, что Панова, дескать, вообще не была беременна, а придумала беременность ради информационной войны.

Никому никого не жалко. Война.

С заложниками тяжело. Они живые люди, их жалко, совестно перед их семьями. Но каждое взятие заложника – это лишь эпизод, фрагмент общей картины разгрома. Разгром – по всем фронтам.

Вот лето 2011-го. Миллиардер Михаил Прохоров предпринимает попытку возродить партию «Правое дело», которая проиграла к тому времени все на свете выборы. И вторым номером в свой партийный список зовет Евгения Ройзмана. Для Ройзмана это – шанс опять пойти во власть, в ответ на давление не сдаться, а наоборот, выиграть.

Они пожимают друг другу руки. Ройзман руку Прохорова удерживает, смотрит в глаза и спрашивает:

– Что будет, если тебе прикажут в Кремле выбросить меня из списка?

– Тогда мы уйдем вместе, – говорит Прохоров.

Ровно это вскоре и случается. Послушный Кремлю партийный съезд выгоняет Ройзмана из партии, и Прохоров уходит вместе с ним.

Вот май 2013-го. Мальчишка лет девяти сидит у Ройзмана на коленях в машине за рулем. Рулит. Ройзман уважительно называет мальчишку Сергеем Николаевичем, потому что Сергей Николаевич вот уже год как бросил курить и пить. По обочине дороги бежит собака. Машина едет собаке наперерез.

– Сергей Николаевич, – говорит Ройзман, – ты реши сразу, это хорошая собака или плохая.

– Да вроде хорошая.

– Тогда не дави ее. Поворачивай руль. Поворачивай. Еще. Сильнее.

Мы едем из детского реабилитационного центра во взрослый. Несколько минут еще Сергей Николаевич рулит молча, а потом говорит:

– Мне домой надо. К бабке. На лето. Давно не был.

– Давай лучше ты на лето в лагерь поедешь. Сделаем в Быньгах лагерь. Велосипеды там будут, байдарки, в поход пойдем.

Так говорит Ройзман мальчишке, а мне потом скажет:

– Нельзя ему домой. Там вся деревня бухает. И он снова станет бухать.

До разгрома детского и взрослого реабилитационных центров в поселке Изоплит – два дня.

Два дня спустя. Мы сидим с Ройзманом в машине у запертых, заложенных изнутри лопатой вместо засова, ворот реабилитационного центра в поселке Изоплит. Нас не пускают. Внутри обыск. Реабилитант Роман Баскин, рэпер по прозвищу Рамзес, написал друзьям письмо, в котором говорил, что его в центре удерживают насильно. Друзья отнесли письмо в полицию, и вот она, полиция, – человек двадцать в масках и с автоматами.

Обыскивают, предлагают реабилитантам писать заявления, что их насильно удерживали. Увозят детей. Тут восемь детей из детского реабилитационого центра, который по соседству, в пяти минутах езды. Дети пришли, чтобы взрослые помогли им с уроками. И нарвались на обыск. И женщина из детской комнаты милиции диктует детям заявление про то, что воспитателя своего они видят впервые. Когда дети напишут заявления под диктовку, тетка из детской комнаты милиции решит, что всех несовершеннолетних следует отправить в сиротский приемник-распределитель в город Богданович. Но не найдется машины. И спросит адвоката Анастасию Удеревскую, можно ли взять машину Фонда, чтобы отвезти в Богданович изъятых у Фонда детей. Удеревская откажет, конечно.

А родители рэпера Рамзеса тоже тут. Они считают сына наркоманом, потому что речь его часто бывала бессвязной. И им трудно было поверить, что речь бессвязна не потому, что сын под действием наркотиков, а потому, что общается с космическими существами седьмого уровня плотности, – так он сам объяснял. Они плачут и говорят, что Рома – хороший мальчик. А Ройзман раздает телефонные интервью по поводу обыска и кричит в трубку, что проклятого говнокура накрыло на второй неделе трезвости, что с солевыми так бывает и что все показания Рамзеса – типичный солевой гон, ничего больше.

Накануне я был здесь, один, без Ройзмана, ходил свободно по всему реабилитационному центру и общался с реабилитантами. Они все говорили, что находятся в центре добровольно. Рамзеса не помню. Но он мог бы сказать мне, что его держат здесь насильно.

Мы сидим с Ройзманом в машине и смотрим сквозь забор, как реабилитантов выводят на двор и везут в милицию. Многие напишут против Ройзмана заявления о насильственном удержании. Некоторые не напишут заявлений и вернутся. Но центр в поселке Изоплит все равно будет закрыт вскоре. И детский будет закрыт. И заведено будет по поводу удержания Рамзеса уголовное дело. А я буду проходить по этому делу свидетелем.

Мы смотрим, как выводят реабилитантов, и Ройзман говорит:

– Тридцать человек на улице. Мало того, что они все сейчас станут колоться, так ведь еще и будут знать, что Фонда не надо бояться. Понимаешь, Валера, менты роняют мой авторитет, и это скажется на моей личной безопасности.

Тогда же. Май 2013-го. Ночь. Жена Ройзмана Юля кормит нас, потому что мы голодные. Мы едим, а Юля рассматривает справочник «Птицы Урала» и рассказывает Ройзману, как ездила с дочерью гулять в лес и каких птиц видела.

– Вот это кто, – говорит Юля. – Это дрозд-рябинник.

Ройзман быстро жует и с набитым ртом рассказывает Юле, как разгромили в поселке Изоплит реабилитационный центр.

– А это огарь, смотри, огарь, – говорит Юля и тычет пальцем в красивую красногрудую птичку.

Но Ройзман ее не слышит. Продолжает рассказывать про обыск в Изоплите. Юля долго молчит и спрашивает потом:

– Женя, почему тебе интересно про этих твоих ужасных наркоманов и неинтересно про красивых птиц?

Тогда же. Май 2013-го. Через два дня после разгрома Ройзман устраивает субботник на берегу озера Шарташ. Съезжаются реабилитанты из разных центров, сотрудники Фонда, друзья, журналисты. В качестве почетного гостя – музыкант Владимир Бегунов из группы «Чайф». Опрыскивают запястья и щиколотки средством от клещей, потому что май и клещи уже начались. Убирают мусор. Варят на берегу плов в огромном котле. Девчонки приезжают из женского реабилитационного центра. Приходят несколько реабилитантов, которых двумя днями раньше забирали в полицию. Вернулись. Некоторые вернулись. В том числе мальчишка Сергей Николаевич. Его и еще нескольких детей воспитатель спрятал, когда в реабилитационный центр явилась полиция с обыском.