Александр Панов - Искры революции

Тогда пытливая и наиболее активная молодежь начала собираться по квартирам. Один кружок пригласил к себе врача Кибардина. Другой — новую учительницу, приехавшую из Москвы, Елену Павловну Хорткевич.

Увлекающийся просветитель Кибардин присвоил себе кличку «Модестов» и засекретил свой кружок. Новых слушателей приводили только с разрешения «Модестова», при строгой конспирации. В такой обстановке Кибардин почувствовал себя свободнее и уже не стеснялся в выражениях по адресу самодержавия.

Елена Павловна смело пошла на квартиру к молодежи, пригласившей ее для проведения бесед. Знакомясь, она называла себя социалисткой. Молодежь попросила объяснить, что значит «социалистка». Хорткевич с увлечением рассказала о новом обществе, в котором все будут равны.

— Вот вы спрашиваете, — обратилась она к черноглазому с шайкой густых черных волос красивому юноше, — долго ли ждать? Я вам на это отвечу стихами:

— Мы живые люди, — продолжала свою речь Хорткевич, — должны сеять добрые семена, которые дадут хорошие всходы. Я скажу словами того же поэта (она, видимо, намеренно умалчивала фамилию поэта): «Рыхлая почва готова. Сейте, покуда весна, доброго дела и слова не пропадут семена…»

Молодежи нравились речи Хорткевич. Юноши заучивали услышанные стихи. Видимо, отсюда распространялись в поселке и новые песни. И вот уже на улицах поселка прорываются слова: «Стонет и тяжко вздыхает бедный, забитый народ. Руки он к нам простирает, нас он на помощь зовет».

Полагая, что распространителем таких песен является хор «Дома трезвости», полиция ввела цензуру репертуара хора и установила контроль над книгами, поступающими в библиотеку.

Как-то раз руководители кружков Хорткевич и Кибардин повстречались в «Доме трезвости». Друг о друге они знали от своих слушателей. Они договорились организовать Первого мая народное гуляние, возложив это дело на более активных членов своих кружков. Цель гуляния — сблизить кружковцев, выявить настроение народа и по возможности «посеять доброе семя».

Хорткевич поручила организацию гуляния Михаилу Гузакову. Кибардин — Чевардину Василию, работающему токарем в механическом цехе.

В воскресный день Первого мая 1903 года на перешейке около Жуковой Шишки собралось много народу. (Шишкой в Симе называют круглую гору, как бы оторванную от других). Пришли сюда даже господа — Умов с супругой, судья Каверский с супругой и полицейские.

День был солнечный, теплый, тихий. На зеленой поляне, у подножья скалистой горы, выступил хор «Дома трезвости». Эхо далеко разнесло его песни. Плясуны показали свое искусство.

К месту гуляния поспешили и торгаши. Они бойко сбывали пиво и водку. В лесу стало шумно. Под общий шум и веселье члены кружков распространяли свои песни..

Вдруг с горы полетели белые листки бумаги. Они, словно ласточки, кружились и падали. Участники гуляния впервые увидели листовки.

В листовках говорилось о том, что в Златоусте 13 марта 1903 года к дому горного начальника на главной Арсенальной площади собралось до шести тысяч рабочих. Они: обратились к приехавшему сюда губернатору Богдановичу с просьбой освободить из-под ареста рабочих, которые: были уполномочены передать администрации завода прошение заводских людей об улучшении условий их труда. Вместо ответа прогремело четыре залпа и в толпу врезались с обнаженными шашками конные городовые, рубившие безоружных людей. Убито 69 человек, ранено 250. Свыше 300 жертв!

— Слушайте, слушайте все! — крикнул Михаил Гузаков, прочитавший листовку раньше всех. — Это чудовищно! Царские палачи расстреляли в Златоусте невинных людей!

Михаил звал молодежь мстить палачам, готовиться к бою, еще сам не зная, как готовиться и к какому бою. В это время в другом кругу собравшихся загудел бас Василия Чевардина — смелого парня, как его звали в поселке. Он пел: «Но настанет пора и проснется народ, разогнет он могучую спину. И на бар и царя, на попов и господ он отыщет покрепче дубину. Эх, дубинушка, ухнем! Эх, зеленая, сама пойдет! Подернем, подернем да ухнем!»

Молодежь, окружившая Чевардина, бурно приветствовала впервые услышанную песню.

Ничего не слыхали лишь полицейские, они были изрядно пьяны. Дежурный полицейского участка записал: «Особых происшествий по было».

В один из дней 1904 года в механическом цехе Симского завода появился новый молодой слесарь. Рабочие обступили новичка. И, как водится в таких случаях, начали прощупывать его вопросами.

— Откуда?

— Из Екатеринбурга.

— Здравствуй, друг екатеринбургский! — приветствовал новичка такой же молодой слесарь Лаптев Василий.

— «Бургский» — это от немцев досталось. А я русский. «Екатерин» — это по Екатерине названо. А я не люблю ее, не могу простить за Пугачева. Зови меня лучше Петром Павловым. Здравствуй!

— Согласен, — сказал Лаптев, — крепко пожимая руку новому знакомому, — приходи вечерком к нам в гости. У нас, брат, хорошенькая учительница беседы проводит, да стихи рассказывает. Ну заслушаешься!

— О чем?

— О том, што просвещаться надо и народ просвещать.

— Э-э! Я уже просвещен. Сам могу провести беседу и стихи тоже знаю.

— Ого! Какие? — спросил Василий.

— Хочешь знать, приглашай друзей. Сами займемся, без барыни. Согласен?

— Да, да! Согласен! Приходи ко мне в воскресенье. Соберу ребят.

Павлов воспользовался приглашением. Пришел раньше условленного часа.

Прибывающая молодежь с удивлением рассматривала незнакомца. Он почти не отличался от пришедших. Немного постарше, лет тридцати. Одет также просто. Высокий, широкоплечий. В движениях медлительный. Руки в ссадинах, мозолистые, обожженные.

Когда Лаптев сказал, что все приглашенные собрались, незнакомец встал, поправил волосы и сказал: — Товарищи!

Юноши заулыбались, толкая локтем друг друга — «Слышь, слово-то какое — товарищи!»

— Я, — продолжал беседчик, — слесарь, работаю в механическом цехе, вот вместе с Лаптевым. Зовут меня Петром Павловым. Не профессор, конечно. Лекцию о происхождении человека и строении вселенной я читать не собираюсь. Расскажу вам на первый раз о том, как я пытался «волка» съесть, да «тигры» за него заступились и меня одолели.