Александр Андреев - Неистовый Жириновский. Политическая биография лидера ЛДПР

Замызганные синие халаты, подпоясанные женскими платками, еще более замызганные тюбетейки, мягкие кожаные сапоги с остроносыми галошами. Верблюды, медленно переступающие по пыльным улицам. Седая от пыли зелень огромных акаций, раскинувших свои ветви над арыками, журчащими холодной водой. Бледно-голубое безоблачное небо, на котором нестерпимо сияет свирепое азиатское солнце. Крикливые шумные базары, над которыми клубится пыль, поднятая тысячами ног. Крик ишаков, призывы торговцев, запах мяса из казанов, смешанный с дымом, арбузные и дынные корки, разбросанные там и сям. В отличие от казаков, переселявшихся сюда в конце XIX и начале XX века и наделявшихся землей, переселенцы советской эпохи были практически отделены от природы, от земли. Земля и ее блага воспринимались здесь как исключительная собственность коренной нации, а русский переселенец, человек почти всегда сугубо городской, оторванный от животворной связи с деревней, с землей, воспринимал свою жизнь здесь как некую пересадку на пути к настоящему бытию».

Маленький Володя был определен в шестидневные круглосуточные ясли и жил в комнате с еще двадцатью детьми. Он позднее вспоминал: «Помню круглосуточные ясли. Мне три года. Нянечка ушла — все спят. На улице дождь. Мне страшно. Первая мысль, почему меня отдали сюда? Пять дней без родителей! Я очень боялся, особенно по ночам. Витаминов не было, всех поили рыбьим жиром. Большая трехлитровая банка, общая столовая ложка, и мы все в очереди стоим. Я тогда думал: «Почему всем? Почему из одной ложки? Кто-то кашляет, кто-то больной, а мы из одной ложки рыбий жир пьем. Вот так все это на меня действовало».

После яслей Володя до шести лет пробыл в детском саду: «Игрушки — я всегда брал поломанную машинку. Я один с ней, и она моя. Другие пятеро хотят играть с целой машинкой, они возят ее за веревочку, ссорятся. А я с поломанной, но я один. Вот такое социальное восприятие. Я все запоминал с детства, когда нарушались мои права. Когда ребенку хорошо, он становится инфантильным, он не видит общество, он не замечает процессов, он не может анализировать. Конфету съел, игрушку взял. А у меня ничего нет! Почему я бедный? Почему у меня нет свободы? Меня даже из детского сада исключили: неуправляемый был, спорил с воспитателями: «Не хочу играть с этой игрушкой — она поломана». Для воспитательниц это было невыносимо. И они взмолились, чтобы меня забрали. В итоге лето я гулял дома, а потом в школу пошел. Дома я был предоставлен сам себе. Летом с приятелями мы часто лазили по садам, рвали яблоки, груши, сливы, вишни — это было дополнительное питание. Дома у меня не было не только детского уголка, но не было ни игрушек, ни детских книжек. Мама любила читать «Американскую трагедию» Теодора Драйзера, «Королеву Марго» Александра Дюма. Я мало что понимал, но мне хотелось читать, и за неимением детских книжек я читал книги для взрослых».

В сентябре 1953 года Владимир Жириновский пошел в школу, одну из лучших в Алма-Ате: в ней учились дети казахской элиты. Ему повезло с первой учительницей — Марией Петровной Семисаловой, показавшей ему, что мир не замыкается на трех улицах азиатского города, а красив и величественен и непознаваем до конца. И еще мир непредсказуем и жесток.

Будущий заместитель Председателя Государственной думы Федерального собрания Российской Федерации вспоминал:

«И вот я шел после первого урока, где-то часов в двенадцать домой. Никто меня не ждал дома. Я положил свой новый портфель, снял новый костюм. Это первый костюм, такой беленький кителек с пуговками, вроде того, какой был у моряков или железнодорожников, брючки. Это мама где-то достала немного материала и сшила мне на соседской машинке костюмчик.

На барахолке мне покупали одежду с тех, кто вырос из нее, или с умерших. В любом случае одежда была старая, поношенная, чья-то чужая. Зимы были относительно суровыми, до —20 °C, а у меня плохая обувь, никогда не было теплых ботинок, валенок, приличного костюма. И не было у меня никакой радости от этого первого дня учебы. Никто не проводил меня в школу, никто не встретил.

Маме всегда было некогда, она работала. Я спал, когда она уходила на работу, и уже засыпал, когда она возвращалась с работы, никогда я ее не видел подолгу. Я всегда был голоден. После школы я шел к маме на работу и ждал, когда ей удастся принести мне обед. Она делала это украдкой, потому что не положено было. Пища была отвратительная. Мама просила у повара тарелку супа, какие-нибудь «ржавые» котлеты. Иногда и этого не получалось. Поэтому все воспоминания о детстве связаны у меня с постоянным недоеданием».

В школе Владимир Жириновский оказался заметен, был санитаром, старостой класса, вступил в пионеры, его выбрали звеньевым, председателем совета отряда. В 9-м и 10-м классах был комсоргом, работал в комитете комсомола, как главный редактор делал школьную газету, собирал металлолом — «во всей общественной жизни участвовал».

Владимир разводил кроликов, голубей, сам пытался научиться играть на фортепиано, играл на домре в духовом оркестре и оркестре народных инструментов Дома пионеров, — «когда я во всем этом участвовал, я делал все чуть быстрее, чуть сильнее, чуть больше, и это делало меня маленьким лидером».

Владимира избрали председателем школьного рационализаторского бюро — он вносил рацпредложения. В школе появилась возможность много читать — книги по философии, истории, позже по экономике, — «…стал задумываться, что происходит в моем городе, в республике, стране; я не стеснялся спрашивать, и чем больше было вопросов, тем настойчивее хотелось найти на них ответы». Одной из любимых книг будущего геополитика стала «Моцарт и Сальери» из «Маленьких трагедий» А.С. Пушкина — «веками Моцартам, слышащим иные звуки, угрожают, завидуют и мстят подлые, бездарные Сальери, для которых нет ничего святого, даже Бога; они не боятся Бога, вот и творят зло на земле». Чтобы получать больше информации, Владимир провел в дом радио — сам подключил его к проводам. В школе занимался гимнастикой, борьбой, фехтованием, стрельбой, научился плавать.

Учитель истории Серафима Филатовна вспоминала: «Володя много читал дополнительной литературы по истории государства, имел свою точку зрения на многие, не по возрасту интересующие его вопросы. Много спорил с учителями. Но при всей своей горячности, категоричности, иногда и вспыльчивости, никогда не позволял выпады в сторону педагогов. Никаких унижений, оскорбительного тона, грубости ни с друзьями, ни с преподавателями не было. Порядочным всегда был. И умным».

В старших классах Владимир часто спорил с учителями. Некоторые из учителей считали это неприемлемым — самостоятельных и пытливых власти или «косящие под власти» в России не любили. Его трижды на несколько дней исключали из школы.