Миньона Яновская - Вильям Гарвей

На квартире у бакалавра богословия Батурста живет курица, обыкновенная наседка. Под курицей в теплой уютной корзинке лежит несколько яиц. Изо дня в день Гарвей приходит сюда, чтобы вместе с молодым богословом понаблюдать за тем, как развиваются замурованные в своих белых домиках будущие цыплята.

Быть может, именно здесь, в небольшой комнате Батурста, Гарвей окончательно убедился, что и учитель его Фабриций и древний философ Аристотель ошибались, что не из белка и не из желтка образуется зародыш, а из особого зародышевого пятна — «яичного очка».

В этом небольшом пятнышке заключается весь куриный эмбрион, и по мере насиживания пятнышко увеличивается. Проходит день, два, и пятнышко достигает размеров ногтя, потом разделяется на концентрические кружки. Из них формируются отдельные органы цыпленка.

Осторожно, с волнением снимают оба наблюдателя на третий день часть скорлупы с очередного яйца, извлеченного из-под наседки, и смотрят, как в центре кругов, в самой середине белого «очка» появляется крохотная пульсирующая точка — красная капелька крови, зачаток будущего сердца.

Точка то исчезает, то вновь появляется в поле зрения; она сокращается и расширяется, совсем как настоящее сердце. В этой точке, в этом едва приметном намеке на жизнь — сама жизнь.

Гарвей увлеченно следит за рождением живого существа. Но несчастье уже стережет его. В Лондоне происходят печальные события. Слух о них доходит до ушей ученого. В горе он восклицает:

— Мои рукописи!

«Брент презренным образом отомстил тому, кто мгновенно занял его место, — пишет биограф Гарвея Л. Фигье, — он возбудил крестьян и горожан против несчастного Гарвея. Возмутившаяся толпа дошла до того, что ограбила и сожгла его дом».

Вместе с домом погибла и библиотека и все рукописи, плод сорокалетних трудов. Варварской мести Брента обязано человечество тем, что ни трактат о легких, ни наблюдения по сравнительной анатомии и эмбриологии, о которых неоднократно упоминал Гарвей, никогда не увидели света. Они погибли в огне вместе со всем имуществом ученого.

Революционные события развивались своим чередом. С конца 1642 года до 20 сентября 1643-го удача сопутствовала королю. Парламентские войска терпели поражение за поражением, в руках роялистов оставался весь юго-запад страны, за исключением Плимута. Королевские войска заняли Бристоль.

Но 20 сентября 1643 года в битве при Ньюбери победили парламентские войска. Продвижение Карла к столице было приостановлено. Выиграть это сражение помогли парламенту шотландцы, к которым палата общин обратилась за помощью.

В качестве платы за свое содействие они потребовали соглашения, в силу которого Англия должна была ввести у себя такую же, как в Шотландии, систему церковного управления — пресвитерианство.

Такое соглашение являлось для Шотландии гарантией того, что английские власти не смогут больше навязывать через посредство своих епископов угодные им религиозные реформы, путем которых английские короли и ослабляли политическую самостоятельность шотландского народа. По существу, оно гарантировало независимость, к которой Шотландия давно уже стремилась.

Для англичан же это соглашение означало создание независимого от государства церковного управления — таковы были требования пресвитерианства.

А парламент вовсе не хотел, чтобы церковь, управляемая «старейшинами» — представителями поместного дворянства и городского купечества, — выросла в самостоятельную и, весьма вероятно, враждебную общественную силу.

Но шотландцы вовремя выдвинули свое требование: английскому парламенту их помощь была в тот момент важнее всех церковных реформ! Парламент подписал соглашение.

Кромвель был недоволен: соглашение это противоречило его политическим и религиозным взглядам. Его не на шутку пугало двоевластие, которое могло установиться в стране. С другой стороны, он опасался недовольства армии, весьма разношерстной по своему общественному составу и религиозному характеру, — ведь армия была единственной реальной опорой революции.

Вот почему Кромвель был встревожен. Вот почему борьба партий в парламенте после битвы при Ньюбери сильно обострилась. А пока велись парламентские споры, Карл успел получить подкрепление в Ирландии.

Страна приходила в упадок. Помещичьи дома превратились в штаб-квартиры парламентских или королевских войск. Военные сборы, дороговизна, голод, безработица душили население, промышленность замирала. Народ требовал мира, то и дело возникали манифестации, в которых главную роль играла беднота, а это не входило в расчеты буржуазии. Нужно было что-то немедленно предпринимать.

И тут Кромвель проявил находчивость и оперативность, которые и подняли его над другими руководящими деятелями революции. После ряда мер, принятых парламентом по предложению Кромвеля, после того как он стал во главе кавалерии — основной силы армии, — в ходе событий наступил резкий перелом.

В 1644 году разыгралась самая кровопролитная битва за все время гражданской войны — битва при Марстон-Муре. Армия парламента вышла победительницей. А через год сражение при Нэсби окончательно решило судьбу короля. Роялистская армия была разгромлена наголову, военные силы Карла перестали существовать.

Гражданская война кончилась.

Король, однако, не пожелал сдаваться парламенту. Весной 1646 года, в ночь на воскресенье, развенчанный правитель Англии устроил небольшой тайный маскарад: осторожно пробравшись в один из колледжей Оксфорда, король сбрил свою знаменитую щегольскую бородку, остриг красивые волнистые волосы, поменялся платьем со слугой и в сопровождении двух приближенных вышел из городских ворот.

Через десять дней он вступил в Саутвелл, где в то время расположился шотландский лагерь, и сдался своим землякам.

С этой минуты Карл I перестал быть королем — он стал пленником.

На этот раз лейб-медик был забыт. Гарвей остался в Оксфорде, даже не подозревая о бегстве короля. Но с той самой минуты, как Карл утратил свободу, Вильям Гарвей вновь обрел ее.

Парламентские войска вошли в королевскую цитадель. Брент снова занял должность декана медицинского колледжа.

24 июня 1646 года Гарвей, потерявший все свое имущество, рукописи, жилище, усталый, уже старый, но все еще полный научных замыслов, вернулся в Лондон.

Поглощенный наукой, Гарвей никогда не думал о материальных благах, был крайне непрактичен, и если бы не один из его братьев, Элиаб, занимающийся, как и все остальные братья Гарвея, торговлей, Вильям Гарвей на старости лет остался бы без гроша и без угла.