Евгения Фёдорова - И время ответит…

Наконец, дошла очередь и до меня. Вернувшись на свое место я медлила открыть свой конверт.

— Ну же, ну! — нетерпеливо торопил меня Юра.

Наконец, я открыла и вынула бумажку с машинописным текстом. Там было напечатано, что, по окончании курсов, Фёдорова Е. Н. «назначается на должность экскурсовода с 1-го мая сего года на… Краснополянскую турбазу»!..

Я видела сияющие, торжествующие глаза Юры, а в висках стучало: «Вместе, вместе, вместе».

Он стал рассказывать мне, как упросил, умолил Тарасевича послать нас вместе; как Тарасевич сначала не соглашался, суля ему в помощницы какую-то начинающую девчонку, а потом — уступил, и как он, Юра, изо всех сил молчал, желая сделать мне такой сюрприз.

— Там я тебе открою мою Поляну! Я причащу тебя к горным высям! Я подарю тебе Рицу, Большую и Малую. Я поведу тебя по своим тропам!

И сейчас, спустя сорок лет и зная все, что было и произошло в том 35-году, я верю, что бурная радость его и сияющие счастьем глаза не были притворством. Он еще надеялся на что-то…

Осенью, в начале сентября, вскоре после моего ареста, очевидно ещё не зная об этом он писал:

Писал он, я полагаю, тогда, ещё вполне искренне.

После первой радости меня одолели сомнения: как же я поеду на базу, где меня никто не ждет? Где я и не нужна вовсе! Где рядом с блестящим экскурсоводом я буду невежественной дурочкой, и туристы не захотят пользоваться моими услугами. Ведь я на самом деле ничего не знаю, просто представления не имею ни о Кавказе, где была один раз давным-давно, ни о Красной Поляне, не знаю дорог и горных троп заповедника. И что подумает обо мне высокий стройный старик с серебряной головой и красивым профилем — директор Краснополянской базы Владимир Александрович Энгель?

Все мои страхи оказались напрасными. Конечно, мои «лекции» не шли ни в какое сравнение с Юриными, но все же к началу сезона я успела подчитать кое-что, многое рассказал мне Юра. Раньше, чем прибыли первые туристы, он успел провести меня ближними и дальними маршрутами, из которых каждый был пленительней другого.

К приезду туристов я уже не была такой круглой невеждой, а с Владимиром Александровичем мы подружились с первых же дней. Я, как и он, считала туристов нашими гостями и друзьями.

Встречи с новыми людьми, с новыми характерами всегда приятно волновали меня, и журналистскую работу я в своё время выбрала именно потому, что она сулила встречи с интересными людьми. Сюда, в Красную Поляну приезжали в основном молодые, влюблённые в природу ребята, не боящиеся провести ночь у костра, любящие и попеть и поговорить Мне всегда хотелось сделать им приятное. А так как всякая экскурсия в горы для меня самой была праздником и удовольствием, мое настроение передавалось и туристам. Вскоре многие стали проситься в поход только со мной, и Юра даже слегка «ревновал» меня к туристам.

Наши встречи с Юрой — то одного, то другого из нас не было на базе — всегда были полны радости, рассказов, новых стихов. Он приносил мне с гор охапки лилий и аромат их кружил голову.

В. А. Энгель был женат на «простой» женщине, не то гречанке, не то грузинке, очень красивой и еще молодой. Она, должно быть, стеснялась своего «простого происхождения», плохо говорила по-русски и среди туристов никогда не появлялась. Я видела ее только когда заходила за чем-нибудь на квартиру Владимира Александровича.

Зато с ее сынишкой, белоголовым Рустемом, приятелем моего Славки, мы подружились. Рустик был года на два моложе моего сына Славки, который уже приближался к «взрослым» школьным годам — осенью ему должно было исполниться шесть. Уходя в горы, я могла быть спокойна за Славку — он будет вовремя накормлен, напоен и уложен спать. Потом мне было горько вспоминать, как мало внимания уделяла я Славке в это последнее мое лето.

Мне трудно расстаться с этим солнечным и последним летом. Все было так ясно, так согласно думалось обо всем, так чутко воспринималось.

Конечно, мои дети и моя семья были проблемой в наших отношениях с Юрой. Хотя к тому времени я уже собиралась расстаться с моим мужем — Маком, с Юрой нас разъединяло нечто более непреодолимое — разница лет, в те годы несравненно большая, чем теперь, спустя сорок.

Он был на много моложе меня. Эти семь лет были так непреложно и навсегда разъединяющи, что и воспринимались безропотно, без напрасных надежд и ожиданий. У него впереди был университет, учеба, молодые друзья, у меня — семья, стареющая мама, которая вот-вот сдаст мне на собственное попечение обоих моих ребят (кроме Славки еще был малыш), сложные отношения с мужем, моя начинающаяся литературная карьера…

Это чудесное лето не предвещало чудесного продолжения и воспринималось как случайный драгоценный подарок судьбы. О будущем не думалось, не хотелось омрачать настоящего. И никакие предчувствия ни разу не коснулись моей души.

Юра рассказывал мне о трагической судьбе его близких друзей. Молодая девушка Ёлочка Каткова — робкая, застенчивая и нежная, о ней Юра говорил с дрожью в голосе (может быть, первая любовь? — я не спрашивала); двоюродный брат Сашенька — самый близкий и лучший друг («мы с ним были, как отражение в зеркале!») и еще другие — все были арестованы и исчезли неизвестно куда.

— Боже мой, за что? — За разговоры… Такие, как и мы с тобой ведем… Ведь на каждого из нас заведены дела.

Что за странные слова? И для чего сказанные? Хотел ли он предостеречь меня? Или наоборот…

Это потом я думала об этих словах и многих других, когда вспоминала и перебирала в уме каждое слово и каждый жест; времени для этого было более чем достаточно. Все это было потом, тогда я просто не обратила на них внимания.

Не поразил меня и эпизод с приездом Владимира Владимировича.

Однажды, что бывало очень редко, мы с Юрой оба были на базе. В этот день ожидался большой заезд туристов. Мы вдвоем встречали их у террасы центрального здания.

— Боже мой, Юра? Вы?.. Да не может быть!

Один из туристов, уже не первой молодости плотный низенький человек, остановился, как пригвожденный, всем своим видом выражая крайнюю степень ошеломления.

— Как видите, Владимир Владимирович, это действительно я!

— Да нет, не может быть! Это же чудо!

— Очевидно и чудеса иногда бывают!