Русские музы. Истории любви великих художников и их русских муз - Татьяна Андреевна Русинова

купца Сергея Щукина (украшающий сегодня коллекцию Эрмитажа), принес Матиссу славу, поэтому американский коллекционер Альберт Барнс заказал ему новую версию этой картины для своего особняка. Работа над полотном продвигалась непросто, да и сроки уже поджимали, поэтому помощь ассистента была абсолютно необходима. Панно должно было быть огромным, чуть больше пяти метров в высоту и около десяти – в ширину. Матисс принял решение разбить его на три холста и начал работу. Длинной бамбуковой палкой, к которой была прикреплена кисть, Матисс очертил линии наброска. Рисунком, то есть эскизом, мастер остался доволен, а вот живопись – работа с красками – никак ему не удавалась. Терялась легкость танца. Главной задачей мастера было создать нечто, что живет и поет. Кроме того, ему хотелось свободно изменять форму и менять местами темные и светлые пятна. Матисс переживал непростые времена, некоторые критики называли его работы поверхностными. Танец задумывался еще и как творческий реванш. Подавленное душевное состояние, неуверенность и большая ответственность не играли на руку мастеру, поэтому работа и шла так тяжело.

Первый холст стал полем для экспериментов, и Матисс использовал его как этюд. Для второго холста он впервые применил технику декупаж – вырезал из цветной бумаги подходящие формы и наклеил их на полотно. Такое упрощение живописи позже станет его основной техникой. Вторая работа была забракована заказчиком из-за досадного просчета в размерах. Дело в том, что он хотел вставить холсты в арочные своды над окнами и поэтому размеры картин были очень важны. Заказчик пришел в ярость, узнав о досадной ошибке, но, увидев растерянность художника, смягчился и благодушно дал ему еще год на создание нового полотна. Три года картина с ошибочными размерами пылилась в ателье художника, но позже Матисс вернулся к ней, несколько доработал и продал Музею современного искусства в Париже, где для нее выстроили специальный зал.

Третий вариант «Танца» стал финальной работой, именно тогда Матиссу понадобилась помощь. Оставалось всего шесть месяцев до срока сдачи полотна. Нужно было резать бумагу, сортировать наброски, прикалывать фигуры к холсту и поддерживать порядок в галерее. Лидия справилась со своей работой, и благодаря ей Матисс уложился в срок.

Неразговорчивая трудолюбивая Лидия хорошо себя зарекомендовала. Однако работа была окончена, а значит, в услугах молодой русской девушки больше не нуждались. Ее рассчитали, а кроме того дали 500 франков в долг – Лидия мечтала открыть маленькую русскую чайную. Матисс признавался жене: «Не исключено, что мы больше никогда не увидим эти пятьсот франков, но иначе поступить нельзя»[8]. Новый возлюбленный Лидии забрал эти деньги и проиграл их в казино. Девушка была в ужасе, но так как обещала вернуть долг, устроилась на работу танцовщицей. Половину суммы ей удалось выплатить, а чтобы заработать оставшуюся часть, Лидия решает участвовать в танцевальном марафоне: за каждые сутки платили 25 франков, а те, кто выдерживал четыре дня, получали премию. Сибирячка была уверена в своих силах. Узнав об этом, Матисс тут же послал за ней машину и настоял на том, что долг уже прощен. Семью художника эта история очень тронула, и девушку даже пригласили на неформальный предпросмотр панно во Франции перед его отправкой к заказчику, вновь послав за ней машину.

Матисс сопровождал панно в дороге к заказчику. После прибытия в Америку у художника случился микроинфаркт – так тяжело дались ему последние месяцы. Хоть полотно удалось так, как задумывал автор, творческого реванша не случилось. Дело в том, что новый владелец, Альберт Банс, решил не показывать его любителям искусства из принципа. Он хотел единолично владеть полотном. «Он больной, – написал Матисс дочери. – Это настоящий эгоцентричный монстр – никто, кроме него самого, для него не существует… Ничто не должно мешать ему! Особенно сейчас, когда он взбешен провалом своей книги… Все это между нами – главное то, что он дал мне возможность выразить себя в огромном масштабе и признал, насколько был на это способен, блестящий результат моей работы»[9]. Незадолго до этого Альберт Банс написал книгу о Матиссе, которую раскритиковало художественное сообщество. Анри Матисс воспринял это как унижение и в смешанных чувствах прибыл домой.

Обстановка дома тоже была не радужной – мадам Матисс была больна и страдала меланхолией, устраивала художнику сцены и рассчитала свою сиделку, так как та начала ее невыносимо раздражать. Врачи не могли помочь, Матисс же был бесконечно занят. Требовалась новая сиделка.

Делекторская сумела найти подход к мадам Матисс. Она была мягкой и покладистой, решала любые проблемы и могла организовать все, что было необходимо. Много позже Анри Матисс говорил, что его бы удивило, если бы вдруг выяснилось, что Лидия не умеет водить аэроплан. Лидия вела хозяйство, обслуживала Амели, ее сестру, присматривала за внуком Матисса, в общем, стала незаменимой в этом доме и даже переехала к ним, чтобы днем и ночью быть рядом с мадам.

В то же время Матисс все еще искал новые пути в творчестве. Конфликты с женой, неуверенность в себе как в художнике, развод дочери и тяжелая политическая ситуация в стране давили на художника, он годами не притрагивался к краскам, ограничиваясь графикой. Зима 1935 года выдалась очень холодной, к тому же в Ницце свирепствовал грипп, который унес много жизней. Почти вся семья художника тяжело им переболела. Анри признавался своему сыну, что не понимает, в каком направлении он движется.

Это было именно то, что Матисс так долго искал. Дело в том, что, хотя он и стал заслуженным мэтром в мире живописи, о нем говорили скорее как о художнике прошлого, а не современном творце. Матисса невероятно беспокоило, что он не может создать что-то новое и такое же сильное, как его прошлые работы. После картины